Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде - Александр Ильин

(Отвлекусь от темы: вспомнился анекдот времен позднего Л.И. Брежнева.

Проводив в последний путь своего соратника А.Я. Пельше, вскоре после торжественных похорон Леонид Ильич проводил очередное заседание Политбюро. Обсудили один вопрос повестки дня, потом другой.… Вдруг Брежнев прерывает докладчика по какой-то проблеме:

— А где у нас товарищ Арвид Янович Пельше? Чего-то я его в последнее время не вижу…

Верно говорят: от трагедии до фарса — один шаг).

Старый правдист, так, впрочем, и не ставший журналистом, но поработавший и в ЦК, и в Совинформбюро, и в “Правде” на разных должностях (ищу эквивалент его предназначению: пожалуй, ближе всего Администрация Президента РФ или Управление собственной безопасности МВД), рассказывал, как в Управлении кадров ЦК КПСС проверяли кандидатов на зачисление в партгосноменклатуру. Доходили — в прямом смысле слова — до партячейки в сельхозбригаде, где будущего назначенца принимали сначала в кандидаты, а потом в члены партии. Разумеется, все это держалось в строжайшей тайне. И даже получив назначение на высокий пост, человек чаще всего и не догадывался, что его биографию партийные клерки изучали с лупой в руках…

Характерно, что и В.В. Путин взял на вооружение ельцинский “момент внезапности”. Отправив в отставку премьера М.М. Касьянова, за две с лишним недели до мартовских выборов 2004 года, президент РФ предложил на вакантный пост совершенно неожиданную кандидатуру. Недоумение среди “пикейных жилетов (“Бриан — это голова!”) вызвало и то, что в числе расплывчато, невразумительно очерченных деловых качеств М.Е. Фрадкова наиболее определенно звучала характеристика: он — порядочный человек. Вслед за президентом на это , как по команде, обращали внимание и председатель Госдумы Б.В. Грызлов, и вице-спикер А.Д. Жуков, ставший вскоре единственным замом нового главы правительства… Хотя и тот, и другой, и третий наверняка знают известную присказку: хороший, сиречь порядочный, человек — это не профессия. Да, сказал бы А.С. Пушкин, обмануть меня не сложно — я сам обманываться рад.

Но вернемся к “Правде”.

С времен незапамятных главный редактор главной газеты считался первым в журналистском сообществе, заметным не только в журналистских кругах, а и в партийной иерархии. После восстановления Союза журналистов СССР — замечу: профессионального союза — председателем этой немаловажной в советской стране организации избирался непременно главный редактор “Правды”, даже если и не был и не стремился стать профессиональным журналистом. И М.В. Зимянин, и В.Г. Афанасьев не считали себя постоянными, кадровыми работниками нашей в чем-то элитарной, но по сути массовой профессии. Михаил Васильевич всю жизнь шел по комсомольско-партийно-государственной линии, Виктор Григорьевич — в основном по научно-политической. Теория управления, которой по призванию занимался В.Г., в советское время была или, точнее, могла стать самой востребованной наукой. Но беда в том, что в высших партийно-государственных кругах — после В.И. Ленина и И.В. Сталина — никаких, ни ученых, ни исторических, ни художественных книг попросту не читали, а “сведенья черпали из забытых газет” своей ранней юности, еще точнее — из манной или перловой печатной каши, приготовленной для них искусными помощниками-референтами.

(Когда сегодня, хотя бы краем уха, слушаешь обзоры прессы с демократизированного телеэкрана, с глубоким прискорбием сознаешь, как по-медвежьи грациозно могут исказить подлинную картину жизни услужливые дураки. Иной раз из уст ведущего вылетают совершенно фантастические утки о том, чего не было, нет и быть не может, но зато — это описано в мало кому известной или слишком демократической газете; а вот о том, что пишут серьезные газеты оппозиции, о перипетиях жизни народной, — об этом ни слова, ни полслова — ничего).

Не думаю, что сие кривое зеркало, мягче говоря — неблаговидное ремесло проросло только в годы окаянной перестройки или доселе торжествующих реформ, — оно всегда, испокон веков процветало.

Сокрытие правды всегда было безотказным оружием политической борьбы. Разумеется, не только в России. Да, у нас был Василий Темный, которого жестоко ослепили его беспощадные противники в борьбе за великокняжескую власть. Да, это у нас злодействовала опричнина, спущенная с поводка, подобно собачьей своре, Иваном Грозным. Но и во Франции, и в Англии практиковались зловещие казни соперников в борьбе за королевский престол, “железные маски”, которыми наделяли своих политических противников французские короли, мрачный Тауэр, куда заточали и где казнили своих конкурентов властители британские…

Обезглавить своих соперников, как правило, не составляло труда. Сложнее было представить дело так, будто узник сам накинул себе петлю на шею или выбросился из окна тогда еще не безумно высотных зданий.… Тут нужно было правдоподобие. Нужна была фантазия, своим размахом сопоставимая с роскошными фантазиями Александра Дюма, с его неподражаемыми “Тремя мушкетерами”, среди которых не нашлось достойного места даже искрометному гасконцу Д`Артаньяну. Он, я напомню, много чего достойного совершил, но и в юные годы и в веках так и остался четвертым — вслед за Атосом, Портосом и Арамисом.

Так вот и главные редакторы “Правды”, подобно Д`Артаньяну, таская каштаны из огня, все-таки оставались четвертыми среди героев “Трех мушкетеров”.

Что мыс вами знаем, к примеру, о Петре Николаевиче Поспелове?

Какие-то отрывки из воспоминаний.

О нем мимоходом рассказывал Константин Симонов, чье самое знаменитое стихотворение “Жди меня” в 1942 году появилось, благодаря Петру Николаевичу, впервые на страницах“Правды”.

Есть фрагменты воспоминаний других, может быть, менее знаменитых журналистов и авторов “Правды”.

Его, П.Н. Поспелова, имени нет даже среди персонажей изданной в 1993 году честной научной книги “Политические деятели России. 1917”, которая для меня служит образцом объективности в анализе и понимании нашей истории.

Я не знаю, как оценивают его теперь прыткие журналисты и литераторы.

Но знаю, что именно в 1940 — 1949 в “Правде” были напечатаны, кроме названного стихотворения К. Симонова, и очерки Михаила Шолохова, главы из его романа “Они сражались за Родину”, и пьеса Александра Корнейчука, и публицистика Леонида Леонова, и стихи Александра Твардовского и Михаила Исаковского, и произведения Бориса Полевого (“Повесть о настоящем человеке”), и Сулеймана Стальского, и Самеда Вургуна, и Петруся Бровки, и Павло Тычины, и многих других выдающихся поэтов Союза ССР. В “Правде” вышла к своим читателям с гениальным стихотворением “Мужество” Анна Ахматова:

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Из этих строк слагается история Победы, история Страны, история “Правды”. Но кто об этом помнит? Кто будет помнить?

И.В. Сталину приписывают слова: Есть человек, есть проблема. Нет человека — нет проблемы.

Я убежден, Сталин так не говорил.

Жесткость и даже жестокость его кадровой политики вряд ли подлежит сомнению. Но Сталин не исключение из правил. Он — один из крупнейших политических деятелей своего времени.

(О том, что жестоко и неотвратимо ждало Россию после Февраля 1917-го, я расскажу в отдельной главе своих не беспечальных размышлений).

Иосиф Виссарионович сам на себе, хотя бы и после кончины, испытал, что он был абсолютно не прав.

После Хрущевских “разоблачений мертвого льва” оказалось, что проблемы начинаются тогда, когда уже нет человека, великого или малого, когда, кажется, можно безнаказанно плясать на его костях.

Низвергнуть Сталина оказалось проще, чем доказать, что он был уродливым исключением из правил, что все остальные сверхчистые, сверхъидеальные парт деятели, включая Н.С. Хрущева, были порхающими над не бескровной реальностью расхристанными ангелочками, даже ставя свои подписи под расстрелянными списками чаще безвинных, чем виноватых, растерянных и обескураженных русских людей. Я уж не говорю, что, по убеждению Льва Толстого, по-своему трактовавшего учение Иисуса Христа и роль церкви, которую он не признавал, никто не вправе “не только судить людей и держать их в заточении, мучить, позорить, казнить”.Христос, -писал автор романа “Воскресение”, — “запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу”. Ну кто же из земных властителей, даже поклонников Льва Толстого, способен понять его страсти во Христе, его страстную проповедь непротивления злу насилием?!

Не великий Толстой выдумал эту великую идею, не он первый ее провозгласил — он просто наиболее ярко, с гениальной силой, выразил стремление человечества к миру и добру, к преодолению насилия как орудия и средства решения мировых споров и разногласий. И мы теперь, в конце ХХ и начало ХХI века, на рубеже второго и третьего тысячелетий от рождества Христова, видим, кто прав или не прав в этом извечном противостоянии Добра и Зла.