Окаянный груз - Владислав Русанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руки пана Войцека напряглись, качнув голову конокрада сперва вверх, подбородком почти до груди, а потом вниз, далеко ее запрокинув. Щелкнул атлант, отделяясь от черепа. По телу Глазика пробежала судорога.
– Прими, Господь, душу раба твоего… Как его звали-то по-настоящему? – Меченый хотел вначале вытереть ладони о свои штаны, но не решился измарать одежду, потом – о лохмотья покойника, но тоже отдернул руку, сообразив, что еще больше испачкается…
– Не знаю. Он никогда не говорил, – пожал плечами Ендрек.
– Добро. Прими, Господь, душу раба твоего, конокрада Глазика.
Меченый, не поднимаясь с колен, стянул шапку с головы. Помолчал.
После поднялся и медленно обернулся к обитателям застянка и пану Желеславу:
– Хоть похороните по обычаю?
Лицо старшини исказила хитрая ухмылка:
– Эх, панове, а я ведь понял, кто вы. Думали, не догадается пан Клуначак? За дурака держали?
– И кто же мы? – посуровел Меченый.
– А те самые разбойники малолужичанские, что честных шляхтичей обижают! За арбалеты, братцы! В сабли их!
Ендрек понял, что сейчас-то и начнется самое страшное. Их всего пятеро. Тем более что к драке привычны лишь четверо. Сам студиозус не имел по поводу своего мастерства в обращении с оружием ни малейших иллюзий. Знал, что саблю ему лучше не вынимать – еще, чего доброго, кого-то из спутников зацепит.
Одним движением пан Войцек Шпара выхватил клинок.
Толпа качнулась, готовая броситься вперед и снова убивать.
Но неожиданно над головами шляхтичей зазвенел насмешливый голос Гапея:
– А и правда, дурень ты, пан Клуначак! Я бубновому тузу в середку бельт втыкаю! С сорока шагов.
Невзрачный и весь какой-то мирный и домашний, со своей круглой головой и редкой бородкой, Тыковка держал арбалет в расслабленной руке, не прицеливаясь и не бросая приклад к плечу. Но жало бельта глядело в сторону пана Желеслава, и, судя по отвисшей челюсти старшини, тому сразу расхотелось проверять правдивость слов стрелка. В отличие от зобатого – он, видно, был кем-то вроде местного заводилы. Ендрек для себя окрестил его Черногузком, как аиста.
– Силен-то ты брехать! – заорал Черногузок, размахивая саблей.
– Давай проверим? – холодно осведомился Тыковка, но при этом ехидно прищурился.
– Нет! Стой! – побелевшими губами вымолвил пан Желеслав. – Не надо. Охолонь, Брониш!
– Пан Брониш! – выпятил губу зобатый.
– Ну, пан Брониш.
– То-то…
Гапей, не скрывая довольного оскала, наблюдал за их перепалкой.
– Ты, пан Клуначак скажи своим, чтоб сабельки в ножны вернули – не ровен час, порежутся, – сказал он, плавно поводя арбалетом из стороны в сторону.
– Делайте, панове, как он скажет, – обреченно проговорил старшиня.
– И пять ша-агов назад, – добавил пан Войцек.
Шляхтичи, ворча больше для порядка, повиновались.
Двигаясь как во сне, Ендрек добрался до коня, нащупал носком сапога стремя, вскарабкался в седло, тяжело навалившись животом на переднюю луку.
– Так, панове! – загремел Меченый уже с коня. – Мертвого похороните. У-у-уя-яснили? Я до самого пана п-подскарбия доберусь и обскажу пану Куфару все, как было. Думаете, панове, раз короля не избрали, так и закона нет? Самосуд чинить у-у-удумали?
Толпа молчала.
– Добро. Прощавайте, па-па-панове! Гнаться вздумаете, лишь деток своих осиротите. Уяснили?
Войцек развернул вороного и, ткнув шпорами, с места поднял в галоп. Хватан и Гредзик не отстали от него. Конь студиозуса рванулся следом так резво, что парню пришлось бросить повод и обеими руками уцепиться за седло.
Гапей задержался, прикрывая отступление. Под его насмешливым взглядом жители застянка не решились даже с места стронуться.
Только за околицей Ендрек нагнал мрачных порубежников.
– Пан Войцек, а, пан Войцек, – тихонько проговорил он, пристраивая серого бок о бок с вороным.
– Чего тебе, студиозус? – невесело отозвался сотник.
– Научи меня убивать, пан Войцек.
Меченый помолчал, раздумывая. Потом сказал:
– А оно тебе надо? Лечил бы…
– Надо, – твердо ответил медикус и повторил для большей убедительности: – Надо.
* * *Пять дней потребовалось отряду Меченого, чтобы добраться к условленному месту, на поляну неподалеку от городских стен Выгова. Пан Войцек рвал и метал, но что поделаешь? Измученные кони не могли идти быстрее, чем легкой рысцой, а большую часть пути пришлось проделать и вовсе шагом. Иначе наездники запросто могли превратиться в пехоту и тогда уж точно поспели бы к шапочному разбору.
Больше месяца пробиралось войско пана Шпары от лесов под Берестянкой до стольного града.
От двух десятков осталось без одного человека полтора. Первой потерей был лесник, затем – трое попрошаек. Но последние утраты стали самыми тяжелыми. Не то чтобы Ендрек винил только себя одного за смерть Шилодзюба и Пиндюра, но всегда помнил, что, не задумай он дурацкий побег, они могли бы жить.
Гибель Глазика показалась еще более нелепой. И вот что поразительно! Не для себя ведь старался конокрад, не ради собственной выгоды взялся за старое. За всех переживал, хотел как лучше. Эх, если бы еще закон и порядок при этом не нарушал!
Пан Войцек ходил туча тучей оттого, что скрытно добраться не получилось. Тут и замок пана Шэраня (или как там его?), встреча со старинным врагом. Уж кто-кто, а Мржек Сякера догадается, зачем перебрасывают одного из самых закаленных рубак северного порубежья на юг. А поскольку теперь мятежный чародей верой и правдой поддерживает дело Золотого Пардуса, то и доложить кому положено не преминет. Второе место, где малолужичан «раскусили», – это застянок со старшиней паном Желеславом. Погоню, напуганные суровостью гостей, шляхтичи не посылали – своих забот полон рот, но что им мешало отправить гонца в замок того же Шэраня? А ничего.
И вот описанная в письме полковника Симона поляна. Истоптанная трава, несколько кучек конских кругляшей. Грай нашел даже старое, давно остывшее кострище. И никаких людей. Только следы.
– Опоздали, дрын мне в коленку! – Хватан в сердцах стегнул плеткой по голенищу.
Сотник нахмурился пуще прежнего (хотя куда там уже больше – и так брови слились в одну полоску) и закусил ус. Похоже, первый раз в жизни он подвел командиров, не выполнил приказа в срок и как положено. Было от чего удавиться.
– Может, расседлаем коней да подождем малость? – ни к кому не обращаясь, словно в пустоту, проговорил рассудительный Хмыз.
Пан Войцек не ответил. Махнул рукой – мол, делайте что хотите.
– Могу в город сходить, – предложил, спрыгивая на землю и приседая, чтоб размять затекшие ноги, пан Гредзик. – У меня знакомцы найдутся, ежели поискать хорошо.
– Могу и я, – несмело предложил Ендрек. – Тут батюшка с матушкой и брат…
– Ты б молчал уже, дрын мне в коленку! – перебил его Хватан. – Это послать козла в огород называется!
– Да брось ты! – вступился за парня пан Бутля. – Что ж ты всех врагами видишь?
– Не всех! А только этого желтого «кошкодрала»!
– Я не…
– Молчи! Все вы, «кошкодралы», одинаковы! А ты, пан Юржик, совсем опаску потерял! Щ-щас отпустим его, и к вечеру сотня драгун Жигомонтовых здесь будет!
– А ну, замолчали все! – рык пана Войцека прокатился над поляной. – С-с-спорщики хреновы!
– Я – не предатель, – пролепетал Ендрек обиженно.
– Никто т-тебя не винит. Но подозрение есть подозрение. До-доверие еще заслужить надо. Уезжать будем, я тебя неволить не стану. Останешься с родными…
– И целуй своего Жигомонта… – еле слышно прошептал Хватан.
– Молчать! Я тебя!.. – развернулся к нему Войцек. – Вот как перед ликом Господа – отстегаю я тебя!
Молодой порубежник насупился и склонил голову. Ендреку хотелось думать, что от стыда.
– Поедут пан Гредзик и Издор, – рубанул ладонью воздух пан Шпара. – До сумерек управитесь?
– Оглядеться оглядимся, а там… – пожал плечами простоватый Гредзик.
– В-вот и ладно. Чтоб в сумерки тут были. Д-добро?
– Добро.
Разведчикам выделили коней, какие поменьше других измучились.
Пан Гредзик Цвик протер сапоги лопухом, сорванным неподалече, закрутил усы, словно ехал паненок очаровывать. Его напарник застегнул жупан на все крючки и тоже приосанился. Студиозус не сомневался, что в кармане Издор уже нащупывает колоду карт, предвкушая поживу в ближайшем от городских ворот шинке.
Едва они уехали, Хмыз приказал разбивать лагерь. Закипела ставшая привычной за время путешествия работа.
Хватан смачно сплюнул под ноги, растер подошвой, поглядел исподлобья на студиозуса и ушел в подлесок. Вскоре послышался свист его сабли. У порубежника имелась такая привычка – в расстроенных чувствах рубить лозу. От плеча да с оттягом.
Ендрек, стараясь не показывать вида, хотя в душе от обиды все сжималось и хотелось расплакаться, как в далеком счастливом детстве, пошел перевязывать голову Стадзику. Рана шляхтича заживала на удивление плохо. Остальные – и Грай, и Хмыз, и Юржик – уже давно оправились от полученных в замке Шэраня отметин, а пан Клямка еще страдал. Жаловался на частые головные боли и требовал повышенного внимания со стороны лекаря, то бишь Ендрека.