Зеленый рыцарь - Айрис Мердок

Этот диалог происходил вечером в день неожиданного визита незнакомца. Утром незваный гость не задержал их надолго. Он также приблизился к Лукасу, по-прежнему сидевшему за письменным столом, и бросил взгляд на вытащенную из пакета бейсбольную биту. Мужчина быстро отступил назад, и лишь на мгновение на лице его проявилось волнение, образно названное Клементом «меловой бледностью». Но потом мужчина держался с невозмутимой, почти безупречной и предупредительной вежливостью. Он заявил, что сейчас ему необходимо уйти, но он вернется к восьми вечера, если это будет удобно профессору Граффе. Лукас встал. Клемент молча проводил гостя к выходу. В итоге до восьми часов осталось десять минут.

Клемент больше не мог скрывать беспокойства.

— О боже, что же будет? Может, предложить ему выпить?

— Нет.

— А я бы не отказался.

— В доме нет спиртного.

— А, ну конечно. Надеюсь, он не задержится надолго. Мне не удалось пообедать.

— Возможно, к ужину у тебя пропадет аппетит.

— Чертовски неудачно получилось с этой битой, правда?

— Да заткнись ты. Ничего же не случилось. Во всяком случае, бита не имеет значения.

Утром, почти сразу после ухода незнакомца, ушел от брата и Клемент. Не склонный что-либо обсуждать, Лукас велел брату живо очистить помещение. Приехав в театр, Клемент попал на шедшее полным ходом бурное заседание, но оставался там недолго. Он предпочел вернуться домой, где сделал попытку подкрепиться чем-нибудь существенным, но ничего не нашел, затем позвонил Луизе, которая обсудила с ним предстоящую вечеринку по случаю дня рождения Мой. Она также поинтересовалась делами Лукаса. После разговора, не придумав ничего лучше, Клемент прилег на софу, но спать не собирался. Потом вышел, прогулялся под дождем, вернулся в квартиру, чтобы сменить промокшую одежду, и в конце концов, поймав такси, прибыл к родительскому дому в семь часов, хотя Лукас велел ему прийти без четверти восемь.

Дождь прекратился. Гостиная в этот раз была ярко освещена. Едва ли что-то изменилось в комнате с тех пор, как их отец, решив перенести основную деятельность в Лондон, быстро, но не скупясь, заказал для нее обстановку. Большой и массивный письменный стол, почти воинственного вида, поблескивал темно-зеленой кожей столешницы и золотом латунной отделки. Лукас, едва выносивший присутствие в доме посторонних, сам занимался уборкой: пылесосил ковры, протирал пыль и полировал мебель. Две стены были завешаны книжными полками — позади стола, а также напротив него у входа в гостиную. От двери в сторону сада тянулся большой темно-коричневый кожаный диван, на который редко кто присаживался, и он блестел, как в день покупки, над ним висела акварель с видом Женевского озера и Шато де Шильон. Обстановку дополняли массивные и крепкие, обитые кожей стулья с прямыми спинками. Среди них выделялся мягкий «швейный стул», обитый золотисто-коричневым бархатом с расшитой подушкой, свидетельствующей об английских корнях его бывшей владелицы. Ее звали Барбара. На полу лежал огромный и толстый персидский ковер, теперь уже изрядно вытертый. Напротив дверей в сад, над низеньким газовым камином, возвышался во всем великолепии мраморный викторианский камин. На каминной полке выстроились семейные реликвии, опять-таки навевающие воспоминания как об английских, так и об итальянских предках: фарфоровые кошечки и собачки, хрустальные кубки и изящные шкатулки из дымчатого стекла, расписанные вручную. Над камином висел портрет итальянской бабушки, принадлежавший кисти неизвестного художника. На картине выделялись огромные встревоженные глаза, сама итальянка выглядела стройной, а ее странно крупная рука, прижимаясь к декольте шелкового платья, касалась желтых янтарных бус. Клементу хотелось бы сохранить для себя эту картину, он предпочел бы забрать и швейный стул, но после смерти матери он отказался от этого дома со всем его содержимым в пользу Лукаса. Вернее, он вовсе не отказывался от него, просто ему никогда не приходило в голову обсуждать с Лукасом вопросы наследства. Он представлял порой, какими взглядами могут обмениваться темными вечерами Лукас и испуганная дама на портрете.

Этим вечером гостиная была залита светом всех возможных осветительных приборов: большой центральной люстры с четырьмя плафонами в виде луковиц стиля ар-деко, зеленой настольной лампы и трех ярких торшеров. Плотные, доходящие до пола коричневые бархатные шторы скрывали сумрачность, а сейчас уже и темноту вечера. Коридор, тянувшийся к входной двери мимо немеблированной, забитой книгами первой комнаты, также освещался двумя яркими светильниками. Горел фонарь даже на крыльце, которое Клемент со дня смерти матери не видел освещенным. Трель дверного звонка прозвучала ровно в восемь часов. Клемент, выполняя указания, поспешил открыть дверь. На крыльце стоял незнакомец в мягкой фетровой шляпе, в руках он держал аккуратно сложенный зонт. Он улыбнулся Клементу. Клемент неловко предложил ему помочь снять пальто, но гость отклонил помощь. Взволнованный и смущенный Клемент, забыв запреты Лукаса, начал разговор:

— Я так рад видеть вас в добром здравии, ваше выздоровление настолько удивительно….

Незнакомец смерил Клемента благосклонным, хотя и насмешливым взглядом.

— Я тоже должен поздравить вас с тем, что вы еще живы, — ответил он.

— О да… — согласился Клемент, — как ни странно…

После этого смехотворного, но важного обмена любезностями Клемент направился в сторону гостиной, мужчина последовал за ним, отказавшись расстаться с зонтом, шляпой и пальто.

Зеленую лампу на краю стола Лукас повернул от себя, но его прекрасно освещали горевшие в комнате светильники. Он сидел совершенно спокойно, выпрямив спину и аккуратно положив ладони своих маленьких рук на обтянутую кожей столешницу. Взгляд его узких глаз равнодушно остановился на лице гостя. Незнакомец, не сводя пристального взгляда с Лукаса, наконец медленно снял пальто и шляпу, передав их вместе с зонтом в руки стоящего за ним Клемента, который быстро пристроил вещи на ближайший стул, аккуратно повесив на спинку пальто. Незнакомец прошел по комнате и остановился в нескольких шагах от Лукаса. Злополучное оружие уже, естественно, убрали, но глаза незнакомца сверкнули, скользнув по тому месту, где оно лежало утром. Последовавший за ним Клемент остановился чуть поодаль, точно предупредительный слуга.

Общая атмосфера этой встречи показалась ему ужасно, даже невероятно напряженной. Молчание не затянулось надолго. Клемент едва успел подумать, кто же из них начнет разговор и что же будет сказано, как Лукас, слегка двинув спокойно лежащими ладонями, начал первым:

— Добрый вечер. Я не имел намерения убивать вас и рад видеть вас в добром здравии. Я не знал о вашем выздоровлении.

— Я предполагал, что вы можете не знать, — тихо произнес незнакомец, — В газетах ведь сообщили о моей смерти, а не о воскресении.

— Да, верно. А вскоре после этого я уехал за границу. Очень любезно с вашей стороны, что вы зашли успокоить меня. Та случайная встреча оказалась неприятной для нас обоих. У меня сложилось впечатление, что вы намерены ограбить меня, прошу простить, если я ошибся. В любом случае, ничего страшного в итоге не произошло, и нам нет нужды обсуждать подробности. Мне понятно ваше желание встретиться со мной. Вот наша встреча состоялась, и я не испытываю к вам никаких враждебных чувств. Как я уже сказал, я с радостью узнал, что вы пребываете в добром здравии. Мысль об убийстве человека, пусть даже нечаянном, крайне мучительна. Полагаю, что оба мы можем быть удовлетворены этой короткой, но приятной встречей. Благодарю вас за визит, ваш приход снял камень с моей души. Надеюсь, ваше здоровье позволит вам продолжить жить полной жизнью. Итак… желаю вам хорошо провести этот вечер. Всего наилучшего.

Лукас встал.

Во время этого монолога незнакомец, как заметил наблюдавший за ним Клемент, приподнял плечи и скрестил руки на груди, а по его окончании оглянулся на Клемента. Потом он вновь пристально посмотрел на Лукаса. Клемент с изумлением прислушивался к равнодушным и логичным высказываниям брата. Однако чего же он ожидал? Клемент испытывал стыд и потрясение, но к ним примешивалось и привычное для него восхищение братом. Тем не менее, встретив взгляд незнакомца, Лукас потрясенно вспыхнул, точно его обожгли.

— Как ни странно, — заявил незнакомец, — мне нужно о многом поговорить с вами. Могу ли я быть вполне откровенным? Неужели вы действительно сочли меня ночным грабителем и по-прежнему так считаете?

Вновь опустившись на стул, Лукас сделал до боли знакомый Клементу утомленный жест, выражавший то, насколько он не расположен делать какие бы то ни было признания, однако великодушно смиряется с такой необходимостью.

— Я упомянул лишь о сложившемся у меня на тот момент впечатлении, — сказал Лукас, — И если вы сейчас желаете заявить, что не имеете ничего общего с данной категорией людей, то я, разумеется, готов вам поверить. Мои завершающие слова означают только то, что нам нет необходимости попусту тратить время.