Зеленый рыцарь - Айрис Мердок

— Уверен, ты не захочешь, чтобы он все узнал.

— Хорошо… черт, приходи ты. Но я предпочел бы, чтобы ты повидал Беллами и просто сказал ему, что этот парень воскрес, и больше никому не говорил. Никому больше не рассказывай, что ты видел этого человека. А помощь Беллами мне, вероятно, еще понадобится.

— Слушай… обсуждая тут с тобой это дело, мы не учли возможность того, что я могу…

— Как ты сам только что сказал о Мире, так можно сказать и о тебе. Кто тебе поверит? Тем не менее на сей раз тебе удалось высказать весьма занимательную мысль. Я полагаю, ты имел мотивы, хотя пока не упоминал о них.

— Естественно, у меня имелись мотивы… но тогда я думал, что он мертв.

— Ладно, обдумай всю ситуацию еще разок, если хочешь, только не утомляй меня. Я сомневаюсь, что ты будешь счастлив, если уничтожишь меня. Но ты должен решить. Прими решение до его завтрашнего визита. Я не хочу один принимать того типа в этом доме.

— Ты боишься его.

— Верно.

Вечером того же дня встревоженная Луиза уединилась в своей спальне. День прошел, как всегда: она сделала множество необходимых покупок, ей звонила Джоан. Дети разошлись куда-то по своим делам. Как же ей теперь узнавать, куда они уходят? Дождь кончился. За окнами сгустилась туманная мгла. Свой ужин она устроила раньше обычного, а после ушла к себе в комнату, подумывая об отходе ко сну. Она даже переоделась в ночную рубашку, воздев руки то ли в молитвенном, то ли в ритуальном жесте. Расчесав свои жесткие волосы, Луиза помассировала голову щеткой. Приготовления ко сну закончились, только время для него казалось смехотворно ранним. У нее было желание отключиться от всего. Вряд ли она сможет сейчас уснуть, но ей не хотелось дочитывать «Любовь в Гластонбери», не хотелось заниматься шитьем. На стуле лежало старое вечернее платье, которое она начала укорачивать, чтобы надеть его в день рождения Мой. Луиза ходила туда-сюда по комнате, издавая едва слышные звуки. Время от времени она проводила ладонями по лицу, и на ее губах появлялась странная мимолетная улыбка. Сегодня вечером присутствие дочерей вызвало в ней непонятное раздражение. Все ее тело зудело, словно по нему ползали муравьи. Луиза то и дело слегка вздрагивала. Дробный перестук шагов бегающей по лестницам Мой, твердый и мерный, почти солдатский топот Сефтон, по-кошачьи тихие шаги Алеф, их по-птичьи щебечущие голоса, треньканье клавишей, нескончаемое сентиментальное пение, смешки и хохот, а потом периоды затишья, перешептывание, тайный сговор, нет, конечно, не против нее, но без ее участия. Их пробуждающаяся женственность, кроткий аромат невинности, тайные открытия в области сексуальной жизни. Она боялась и беспокоилась за них, а теперь начала порой и тосковать. Безусловно, Луиза любила их, а они, безусловно, любили ее. Но любовь не всегда находит выход.

Настольная лампа освещала аккуратно разобранную постель, готовую предоставить ей желанный отдых. Луиза присела на кровать, на маняще откинутое одеяло, невольно сложив руки в жесте, присущем уже и Алеф. Ей вспомнился Тедди, его прекрасное самообладание в любых жизненных ситуациях. Последние дни жизни Тедди были ужасными. Недавно она прочла в газете, что ученые уже доказали: во Вселенной не может быть никаких других живых существ, во всех отношениях похожих на людей. Как удалось им доказать такое? Не то чтобы Луиза тосковала по инопланетянам, просто мысль об их отсутствии увеличивала размеры ее скромного личного одиночества до бесконечности одиночества космического. Крошечная одинокая планета, бедный обреченный земной шарик — ему тоже суждено умереть, и смерть его будет ужасной. С кем же ей теперь разговаривать? Клемент стал приходить реже, а когда приходил, то она больше помалкивала. Если она разражалась, как раньше, бурной или страстной речью, к примеру, по поводу детей, то чувствовала, что смущает и даже злит его. На ее вопрос о Лукасе он ответил коротко и резко. Луизе хотелось поговорить с Лукасом, она даже сознавала, что должна поехать и повидать его, но боялась. Он был очень сложным человеком. Любая оговорка, любая ошибка, сделанная в разговоре с ним, могла обернуться для нее болью, сожалением и раскаянием.

Пробежав взглядом по комнате, она увидела свое вечернее шелковое платье с розовыми, голубыми и белыми полосками, его высокий лиф соскользнул на пол, а широкая юбка лежала на стуле. Оно по-прежнему отлично сидело на ней. В один из приступов смелости Луиза вдруг решилась обрезать юбку, сделать ее покороче. Иголка с ниткой, воткнутая в заново подвернутый подол, четко вырисовывалась в приглушенном свете лампы. Тонкая игла блестела, посверкивая холодным алмазным блеском. Луиза засмотрелась на нее. Как же легка, прекрасна и идеальна иголка в работе. Но как же она мала, в одно мгновение ее можно потерять безвозвратно. Итак, неужели единственное, что она может сделать сейчас, так это укоротить свое платье? Луиза качнула головой — и иголка исчезла из вида. Среди множества одолевавших ее забот она выбрала одну: коттедж Беллами обычно решал все летние проблемы. А что же будет теперь?

Сегодня Алеф говорила, что вечером Харви зайдет повидать ее. Луиза заявила, что собирается пораньше лечь спать. Вряд ли Харви хотел пообщаться с Луизой. Он частенько теперь, бывая у них дома, не заходил к ней. Луиза подумала о праздничной вечеринке по случаю дня рождения, когда все надевают маски. Скоро Мой стукнет шестнадцать. Как бы Луизе хотелось, чтобы они уже перевалили этот важный рубеж. Ей также хотелось, чтобы остался в прошлом визит к Лукасу, чтобы все прошло хорошо. Она подумала о Харви, по которому так сильно скучала, ведь ей очень хотелось, чтобы он действительно был ее собственным, горячо любимым сыном.

Мой в своей комнате наверху размышляла о судьбе чернолапого хорька. Это хищное млекопитающее, чья судьба когда-то сильно волновала Мой, стало чем-то вроде семейного анекдота. Постепенно переживания Мой слегка ослабли, поскольку она так и не сумела ничего разузнать об этом создании и даже не нашла ни одной его фотографии. Порой она даже готова была поверить, что его не существует в природе и вся его история с самого начала выдумана каким-нибудь любящим шутки натуралистом. Чаще всего, однако, Мой испытывала уверенность в том, что он существует либо существовал в прошлом, но вымер, а уцелело только его название, обладавшее для нее неким магическим свойством. Мой часто представляла себе, что хорек где-то совсем рядом радуется тому, что она думает о нем, и в благодарность протягивает к ней свои черные лапки. Возможно, ощутимую живую близость этого зверька существенно поддерживали воспоминания о хомячке, настоящем хомячке по кличке Колин, которого ей подарили, когда Мой было около семи лет. Она частенько брала Колина на руки и позволяла ему спокойно переползать с одной руки на другую, ощущая его теплый гладкий животик и маленькие цепкие лапки. Мой была уверена, что хомячок вовсе не хочет убегать, а хочет лишь дружески пообщаться с ней. Когда она поднесла этого ручного и понятливого зверька к своему лицу и заглянула в его добрые глазки-пуговки, то убедилась, что ему очень хорошо с ней, что он любит ее. В один ужасный день Мой выпустила Колина погулять на травку в саду, и он исчез, хотя девочка почти не сводила с него глаз. Мать и сестры уверяли ее, что Колину по-прежнему очень хорошо живется, вероятно, он перебрался в чужой сад и с удовольствием кормится там всякими травками, наслаждаясь свободой. Они так и не рассказали Мой, что через день нашли бедняжку мертвым. По-видимому, его загрызла какая-то кошка. Сефтон и Алеф тайком поплакали. Луиза тоже всплакнула, скрывая слезы от всех домашних.

Мой опустилась на колени возле свернувшегося в корзине Анакса и погладила его. Пес посмотрел на нее своими странными голубыми глазами, в которых порой светилась глубокая печаль. Неужели он никогда не забудет, никогда не простит? Словно прочитав мысли Мой, Анакс уткнулся мордой в ее руку, и она, пробежав пальцами по его гладкой голове, зарылась в длинную густую шерсть. Его нос был влажным, а кончик пушистого хвоста лежал спокойно, Анакс не махнул им, чтобы утешить девочку. Она вздохнула и села на пол, держась одной рукой за бортик корзины. Что же еще она может сделать? Ежедневно Мой спасала выползавших на тротуар, где их могли раздавить, улиток, червяков или гусениц, доставала паучков из ловушки в ванной, вызволяла из беды всех крошечных, почти незаметных тварей, которые могли погибнуть под ногой случайного прохожего или умереть от голода. Она уже наловчилась в этом, заманивая их на листочки, помещая в банки или сажая на руку. И только Мой всегда удавалось находить в доме потерянные вещи. Но возможно, ее старания бессмысленны или даже вредны? Она же не знает, нуждаются ли маленькие живые твари или даже вещи в ее содействии. Сколько загадочных судеб смешалось в этом мире! Страдают ли камни, собранные людьми и принесенные в дома? Может, им не нравится лежать на полках и сохнуть, собирая пыль. Не тоскуют ли они по свежему воздуху и дождю? Возможно, им даже не хватает общества других камней. Почему ей вздумалось, что их должно радовать то, что она выбрала именно их из множества других камней и взяла себе? Иногда Мой испытывала эту смутную тревогу, поглаживая окатанные морем голыши или вглядываясь в поблескивающую толщу кремневой гальки.