В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро

что-нибудь, чего у нас еще не было. Таким образом, он давал мне понять, что думал обо мне, когда мы были в разлуке».

Трансформации в о и катастрофические изменения

Эти трансформации влекут за собой резкий скачок психического роста, проходя через критическую ситуацию, которая иногда может привести к коротким периодам деперсонализации. Характеристиками катастрофического изменения являются стремительность и ломка системы, структуры и стабильности в процессе трансформации (Grinberg et al., 1991), а для аналитика это осознание того, что он не сможет оградить ни себя, ни своего пациента от переживания «катастрофической» истины. «Разница между трансформациями в О и другими трансформациями заключается в том, что первые связаны с ростом становления, а остальные — с ростом знания о росте» (Bion, 1965). Следовательно, сопротивление интерпретации является сопротивлением изменению К→О. Это изменение особенно важно для аналитика, в чьи задачи входит «способствовать созреванию личности его пациентов» (Bion, 1965).

Мир Даниелы

Карла вынуждена начать анализ из-за панических атак. После длительной работы на сцене вместе с Франческо, новым женихом Карлы (пациентка очень ему доверяет и любит его), появляется девочка-подросток Даниела, с которой они познакомились в больнице. Карла сближается с ней и начинает заботиться о девочке, Даниела становится для нее все более значимой.

Со временем панические атаки начинают возникать все более внезапно и препятствовать обычной деятельности Карлы. Тем не менее она снова берется за учебники, заканчивает институт, официально обручается с Франческо и планирует выйти замуж. Она также начинает немного зарабатывать. Неожиданные панические атаки сопровождаются ужасом, потоотделением, головокружением, страхом потери сознания, тахикардией и экстрасистолией.

Панические атаки стали все чаще случаться во время сеанса; обычно это «сердечные дела», что указывает на их взаимосвязь с неожиданно активизирующимися эмоциями. Любая перемена сеттинга становится причиной панической атаки, каждое мельчайшее изменение — новый коврик у входа, чуть-чуть смещенное кресло или слегка подвинутый стул. Я думаю об агглютинирующем ядре (Bleger, 1967) и о его активации при малейшем нарушении сеттинга.

Затем Карла находит в старом фамильном доме «ключ», ключ из «железа»40, антиквары определяют его возраст несколькими столетиями. Этот ключ должен открывать какую-то дверь в неисследованном подземелье под домом. Вместе с женихом они загораются страстным желанием совершить открытие.

Кроме того, меня поражает, что, приходя на сеанс, Карла замечает каждую мелочь, улавливает любой запах, она что-то ищет, какой-нибудь след. Я ничего не интерпретирую, почувствовав, что происходит нечто важное. Все внимание перемещается на Даниелу и ее госпитализацию для операции на мозге. Карла описывает мне патологию Даниелы. Девочка все время живет во власти паники и ужаса, ей приходится постоянно держать все под контролем, она проявляет избегающее поведение, потому что малейшие стимулы, неожиданные изменения или чувства вызывают у нее неописуемый ужас.

На этом этапе я понимаю, что могу сделать вывод: сейчас, доверяя мне, как своему жениху, она может на самом деле с помощью «железного ключа» («ключа Ферро») исследовать свое «подземелье» и там взглянуть в лицо своим самым серьезным тревогам. «Даниела» — не что иное, как способ пациентки поведать мне о своей панике и ужасе.

Ее ответ подтвердил правоту моей интерпретации: Карла пережила телесную трансформацию, «превратившись» на несколько секунд в Даниелу и почувствовав себя на месте девочки; ей показалось, что лицо Даниелы стало ее лицом, она признала все качества персонажа своими собственными.

Это послужило началом плодотворного этапа работы, когда во внешней жизни Карла избавляется от ужаса и страха, которые находят себе все больше места в процессе анализа.

Заметим, что существует бесчисленное множество способов комбинировать позицию интерпретации на оси PS-D с ее положением в поле транформаций.

Наложив решетку Биона на интерпретации, мы можем выполнить много упражнений, представив себе все другие интерпретации, которые могли быть сделаны, или все различные способы категоризации одной и той же интерпретации, — но об этом уже говорилось (Bion, 1965).

Не существует единого критерия для выбора между возможными интерпретациями, значение имеет композиционный аспект интерпретации и конечный продукт, определяемый диалогически-эмоциональной тканью, который, в свою очередь, определяется пересечением нескольких «пунктов». Это должно привести к гармонии (или дисгармонии) рассказа, вовлекающей процесс β → α → мысли сновидения → мысли. «В идеале душевное состояние аналитика должно отвечать СЗ, С4, С5 и D3, D4, D5 [...]. Кроме того, он должен наблюдать соотношение явлений в поле бесконечной протяженности, и ни одно из явлений «внутри» этого поля нельзя игнорировать, потому что все они взаимодействуют друг с другом (Bion, 1965).

Дорожное происшествие

В конце одного из сеансов Стефано рассказывает сон. Он беспечно несется на мотоцикле, периодически поднимает его на дыбы, но собственное безрассудство пугает его. У меня нет времени разобраться в его сне, я лишь задаюсь вопросом, нет ли здесь отсылки к его способу «нестись верхом на мне» — к незначительным, но повторяющимся происшествиям в сеттинге?

Следующий сеанс совпал с приближением летних каникул. Стефано очень огорчен, снова вернулись его панические атаки, на какое-то время покинувшие сцену. В конце сеанса, пригрозив покончить с собой, он просит о дополнительном сеансе на следующий день. У меня нет возможности уступить его просьбе, к тому же я полагаю, что подобное изменение расписания не пойдет нам на пользу.

На следующий сеанс Стефано приходит в чрезвычайно взволнованном состоянии и отказывается войти в кабинет. Стоя в прихожей, он рассказывает мне, что его кузен сбил на машине мотоциклиста и несчастный лежит сейчас при смерти в реанимации... И возможно даже, что его органы пойдут на пересадку другим больным. У кузена трещина в позвоночнике, он мог остаться парализованным, но, к счастью, этого не случилось. Он не виноват, он ехал по своей полосе, а безрассудно несшийся мотоциклист перегородил ему путь.

Стефано явно встревожен, он упрекает меня в том, что я не захотел устроить для него дополнительный сеанс. Я говорю, что случившееся с его кузеном ужасно, и я прекрасно понимаю: «правила» анализа могут показаться ему бесчеловечными, и он боится, что мне безразлична его судьба.

Наконец, Стефано соглашается войти в кабинет, и как только я сажусь в кресло, меня осеняет догадка, которой я тут же делюсь с пациентом. Не является ли то, что он мне рассказал, продолжением сна про мотоциклиста, не почувствовал ли он при смерти себя, услышав мой отказ на просьбу о дополнительном сеансе? Не думал ли он прекратить анализ и отдать свои сеансы другим (как органы для пересадки)? И не является ли он сам причиной многих происшествий с частыми попытками нарушения сеттинга?

В ответ Стефано рассказывает еще один сон. Мальчик говорит ему, что он должен был