Ошибка президента - Фридрих Незнанский

"Армянская мафия", — думал Саруханов с отчаянием и даже без злобы. — Это же надо придумать такое! Это же все равно что "белорусская мафия". Ничего человек не понимает».

На самом деле его мало заботил Шведов, хуже было другое — он боялся. Всё эти менты заставляют его заговорить, но он-то знает, что стоит ему раскрыть рот — и он покойник.

Эти недоумки считают, что стены Бутырки ох какие неприступные. Да они тонкие, как бумага. И если те решат убрать его, Саруханова, то никакие советники юстиции не помогут.

Саруханов прислушался. По коридору, заунывно напевая под нос, шел татарин-тюремщик, или, как их теперь называют, надзиратель-контролер следственного изолятора. Сергей вычислил и выделил его одного, потому что тот резко отличался от остальных своим акцентом и тем, что мог сказать хоть какое-то доброе слово. Другие же не имели ни яиц, ни характеров, а были сплошной тупой массой.

Больше всего Саруханова злило то, что вся эта массивная пенитенциарная система не понимала, что действует на руку отнюдь не правосудию, а очень опасному врагу, в сущности, общему у них с Сарухановым. Бессмысленность ситуации настолько угнетала, что Саруханов вдруг разозлился.

Хватит! Он больше не может выносить это вонючий тюфяк, эту камеру. Лучше смерть! Сколько он еще пробудет здесь, в этой клетке? На него повесят убийство Гамика, сколько он получит — десять, пятнадцать лет? Вышку? Уж лучше вышку. Иначе все эти годы ему все равно придется молчать, потому что одно слово — и он смертник.

Саруханову показалось, что он сходит с ума. Он внезапно вскочил с места и бросился к железной двери.

—        Эй! крикнул он. — Слышь, ты! Иди сюда!

Монотонное пение смолкло. На некоторое время в тюремном коридоре воцарилась тишина, затем послышалось знакомое шарканье, и голос тюремщика Керима сказал:

—        Зачем кричишь? Кричать не положено.

2

Вадим Дроздов теперь делил время на две неравные части — «до Ирландии» и «после Ирландии», причем вторая часть была хоть и значительно меньше первой, но гораздо актуальнее.

Если «до Ирландии» он в общем и целом доверял ребятам из спецохраны, то «после Ирландии» он верил только парням из своей опергруппы, которые подчинялись ему лично и которых он знал как облупленных. Хотя, положа руку на сердце, и им он верил только потому, что человек должен на кого-то опираться, иначе он становится совершенно бессильным.

А ведь скоро настанет момент, когда ему понадобятся люди…  И один в поле воин, но только не против боевиков спецохраны.

У него, правда, были еще Турецкий и Меркулов, врач Женя Точилин, Грязнов с дядюшкой, но что могут советники юстиции, медик и пенсионер против парней, дерущихся ногами? Турецкий убедил Дроздова, что надо связаться и с милицией, хотя это ведомство не вызывало у Вадима никакого доверия. Разве что посоветоваться лично с Романовой, которой Меркулов с Турецким доверяли как самим себе.

3

Рано утром в понедельник Дроздов вошел в кабинет начальницы МУРа. Турецкий, Меркулов и Грязнов уже ждали его.

—        Не-е, ребята, — говорил Грязнов, качая головой, — так не пойдет. Даже за тысячу Президентов я дядину голову подставлять не буду. Вы что, шутите, пусть дядя Гриша займет его место, они его кокнут, и все, значит, закончилось хорошо. Нет, я решительно против.

—        Да, — почесал затылок Турецкий, — я, Слава, на твоем месте рассуждал бы так же. Да и на своем тоже. Александра Иванна! — повернулся он к Романовой. — Это что же в самом деле получается, мы дядю под верную пулю подставляем, так, что ли?

Романова вместо ответа, скрестив руки на груди, мрачно посмотрела на Дроздова.

Некоторое время все молчали.

—        Как ты думаешь, Вадим, — спросил наконец Турецкий, — чего они хотят, эти ваши орлы? Убрать Президента, похитить?

-Ну, — глухо сказал Дроздов, — судя по тому, что было в Ирландии, скорее всего — убить.

—        Нет! — Турецкий вскочил с места и нервно заходил по кабинету, — Тот случай ничего не объясняет, понимаете? Тогда покушение готовилось так, чтобы можно было все свалить на естественные причины: стало плохо с сердцем, внезапный инфаркт, инсульт, удар, — в общем, придумали бы что-нибудь подходящее.

—        Ну ты, Саша, все-таки недоучитываешь экспертизу, — вставила Романова.

— Какая экспертиза, Шура! — Турецкий уже почти кричал. — Да если они сумели Президенту вместо лекарства подсунуть какую-то пакость, так уж экспертизу они проведут такую, как им надо. Если решат, что будет лучше всего, если Президент внезапно скончается от острого приступа слоновой болезни или прищемления дверью левого уха, экспертиза и это установит!

—        Но... — хотела что-то сказать Романова, однако Турецкий снова перебил ее:

—        А теперь они, очень возможно, придумают что-нибудь другое. Захватят Президента, всем объявят, что он заболел.

—        Народ, конечно, опять раскричится, что у него — запой, — мрачно констатировал Дроздов.

—        Да, по-моему, ваши ребята делают все, чтобы его опозорить.

—        Снизить рейтинг, — с мрачной иронией поправила Турецкого Романова, — Теперь так принято говорить. Ты отстаешь от жизни.

—        Плевать! — крикнул Турецкий.

—        Понимаешь, Саша, — Дроздов говорил тихо, и все замолчали, чтобы лучше расслышать его слова, — самое худшее заключается в том, что Президент не верит в эти покушения. Вернее, верит, но... и не верит. Он по-прежнему не допускает мысли, что это дело рук кого-то из наших. Я говорил об этом с Шиловым, и у меня создалось впечатление, что он тоже не вполне мне, поверил. Хотя... на время отстранил Руденко от важных операций.

—        Может быть, он проверяет его, — предположил Турецкий.

—        Может быть, — ответил Дроздов и продолжал: — Так вот. Сейчас я по возможности пытаюсь отслеживать все передвижения войск спецохраны. Если будет что-то подозрительное, имело бы смысл послать туда двойника — за пятнадцать минут, полчаса. Чтобы сам Президент, а с ним и Шилов наконец убедились, что это не мои иллюзии и не моя идефикс... — голос Вадима дрогнул.

—        Возможно, это действенный и остроумный план, — заметил Грязнов, — но я категорически против.

В течение всего разговора Слава Грязнов испытывал острое чувство досады. Он уже давно ругал себя за то, что вообще согласился впутать дядю в подобное весьма рискованное предприятие, которое в том виде, как его подал Дроздов, выглядело теперь очень опасным. Григорию Ивановичу отводилась крайне неблагодарная роль наживки — быть застреленным или похищенным вместо Президента. И то и другое Славе Грязнову очень не нравилось.

—        Хорошо, — Шура снова закурила. — Я Славу понимаю, ребята. Ты, Александр Борисович, подумай. Если бы это был твой дядя, ты вот так же легко послал бы его под пулю? Сейчас еще рано решать что-то конкретное. Может быть, и дядя не понадобится. Подождем.

—        Посмотрим, — Дроздов невесело усмехнулся. Он лучше всех понимал, как опасен неизвестный враг и на какие вынужденные жертвы придется пойти, чтобы вывести его на чистую воду.

4

Потолкавшись часа полтора возле метро «Чернышевская», человек, называвший себя Алексеем Снегиревым, выяснил у старушек, где можно было за божеские деньги снять комнату. Доисторическую монументальную дверь, пережившую, по всей видимости, не только блокаду, но и всемирный потоп, охраняли лепные амурчики. В двери имелся кодовый замок, но такие замки приличные люди проходят навылет. Алексей надавил три наименее пыльные кнопки, открыл дверь и вошел.

Тридцать вторая квартира, как ему и описывали, обнаружилась на четвертом этаже. Девять разномастных кнопок, по-видимому, соответствовали числу соседей в коммуналке. Кнопки вполне соответствовали фразе «Чужие здесь не ходят». Бумажки с половиной фамилий либо отклеились, либо были замазаны краской при последнем ремонте. Алексей выбрал самую замызганную, позвонил и приготовился ждать.

Несмазанный замок заскрежетал, на удивление, быстро. Дверь, открытая энергичной рукой, распахнулась во всю ширину. На пороге возник мрачный широкоплечий верзила с двумя серебряными колечками в ухе. Мощные челюсти перекатывали жевательную резинку. Позади него тянулся вдаль коридор, скупо освещенный и таинственный, как египетские гробницы.

—        Ради всего святого, извините за беспокойство, — глядя снизу вверх, интеллигентно улыбнулся ему Алексей. — Я, видно, не на ту кнопку нажал. Мне бы Анну Федоровну Погореловскую...

Буркнув что-то сквозь зубы, коммунальный Шварценнеггер повернулся к нему необъятной спиной и зашагал прочь, на ходу громыхнув кулаком в первую же дверь по левую руку. Можно было представить, как там, внутри, зазвенела посуда и испуганно подскочила старенькая хозяйка. Алексей защелкнул за собой замок и пошаркал кроссовками по половичку.