Ошибка президента - Фридрих Незнанский

—        Я сам поговорю с ней, — сказал Слава. — Придется сказать ей, что вы будете выполнять одно важное задание.

—        Нет-нет, — махнул рукой Григорий Иванович, — она же в меня мертвой хваткой вопьется, расскажи ей все да доложи. Ты скажи ей лучше, — он задумался, — что вы там в Москве, в милиции, решили художественную самодеятельность продвигать, и меня, значит, в качестве консультанта. Прослышали в столице про наши ольгинские успехи, ну и решили пригласить меня в Москву для укрепления народного театра.

—        Ну, уж это как-то... — неуверенно начал Грязнов, — неправдоподобно.

—        Очень даже правдоподобно. Я знаю, что говорю, — заявил дядя Гриша и снова стал похож на Президента.

4

Григорий Иванович приосанился, прокашлялся и внезапно громовым, почти трубным голосом начал декламировать:

— О, россияне, весь народ

Восстал решительно и гордо.

Мы защитим наш Белый дом

Бесстрашно, искренне и твердо!

Гэкачеписты, трепещите!

Не покорится вам Москва!

А вы, защитники, крепитесь,

К вам обращаю я слова...

И так далее, всего триста шестьдесят восемь строк, не считая прозаических кусков. И я за одну ночь выучил, — гордо заметил дядя Гриша.

Грязнов хотел что-то сказать, но Григорий Иванович перебил его:

—        Это из нашей пьесы, ну ты понял. Монологи в стихах, диалоги в прозе — на Шекспира ориентировались. Да, ты-то небось думал, что там у вас, в этой Ольге, могут сочинить... Ведь думал, да, признавайся? Знаю вас, москвичей, считаете, что кроме как в Москве никто уж и написать ничего не способен.

—        Да нет, дядя Гриша... — пробормотал Слава. — Я вовсе...

—        Знаю, знаю, не отпирайся. Я вас, москвичей, насквозь вижу, — он самодовольно ухмыльнулся, а потом снова принял ту же важную позу. — А теперь приходит ко мне К., говорит мне: «Вы, как российский Президент, должны думать о своей безопасности. Мы связались с американским посольством. Там все готово, чтобы принять вас. Весь мир за нас». И тут я, Президент свободной России, услышав такое, говорю ему: «Ты говоришь, весь мир за нас. Зачем тогда бежать? А ты подумал о народе? Что скажет он, узнав, что полководец, лидер, бежал? И куда? В американское посольство! Нет, нет. С подобными речами не приходи ко мне!

Слава, которого в данный момент Президент очень даже интересовал, но вовсе не с этой стороны, снова хотел заговорить о деле, но дядя Гриша был настолько упоен своим искусством, что вовсе не желал, чтобы его прерывали — он был готов выступать сколько угодно, раз появился слушатель.

—        Ну, тут я немного пропущу. Это мне предлагают по подземному туннелю пройти под Москвой-рекой и выйти к гостинице «Украина» на том берегу... Это почти то же самое, ага, вот что я прочту: обращение к патриарху. Между прочим, слово в слово то, что Сам написал: «Произошло вопиющее беззаконие — группа высокопоставленных коррумпированных партократов совершила антиконституционный государственный переворот. Попрана не только наша государственность, не только встающая на ноги демократия. Попрана свобода нашего гражданского выбора. Над страной нависла тьма беззакония и произвола!!!» — последние слова дядюшка произнес, взмахнув кулаком в воздухе.

Все это почему-то напомнило Славе Грязнову какую-то древнегреческую трагедию, которую он как-то краем глаза видел по телевизору.

—        И тут входит Ростропович! — взревел дядюшка.

На счастье Славы, дверь действительно открылась, и на пороге показалась тетя Зина.

—        Ну ладно, Президент, раскричался, — ворчливо сказала она. — Сам-то ты на чьей стороне был?

—        Язьева я никогда не уважал, — с достоинством парировал удар дядя Гриша.

Глава третья КОГО ИНТЕРЕСУЕТ КУРС ДОЛЛАРА? 

1

Прошли те благословенные дни, когда в столовой Мосгорпрокуратуры стояла в обеденное время целая очередь и люди отходили с полными подносами. Теперь народу здесь

бывало значительно меньше, а те, кто приходили, питались куда как скромнее. Несмотря на то что на столовую Прокуратура России давала дотацию, цена обеда была все равно весьма высока для работников, которые, как бюджетники, превратились в самую низкооплачиваемую группу общества.

Некоторые приносили с собой завернутые в пакет бутерброды и булочки и обходились стаканом чая или кофе. Когда Турецкий подошел к раздаче, перед ним стоял всего один человек. Саша без труда узнал его со спины — у кого еще во всей Мосгорпрокуратуре могли быть такие опущенные плечи, такая смешная лысина. Это был, разумеется, Моисеев. И хотя сейчас благодаря помощи сыновей из Израиля он реально жил лучше многих коллег из прокуратуры, во всем его облике сохранялось навечно приросшее к нему впечатление бедности, неустроенности.

—        Как дела, Семен Семеныч? — спросил Турецкий, пристраиваясь за старым криминалистом.

—        А, Саша, добрый день! — Моисеев поставил на поднос яйцо под майонезом и обернулся. — Дела мои, как вам сказать... — Он показал рукой на поднос, где стояла тарелка супа и порция жареного цыпленка с картошкой. — В чем-то даже куда лучше, чем у других. Теперь такой обед могут позволить себе только состоятельные люди. Вот уж никогда не думал, что стану богаче многих. Как-то это даже неловко.

Когда Моисеев отошел, Турецкий взял свой поднос со скромной порцией свекольного салата и биточками с кашей. До получки оставалось еще несколько дней, а деньги были уже на исходе.

Больше всего Сашу Турецкого последнее время раздражала эта необходимость экономить, думать не о том, чего ему хотелось бы, а что он может себе позволить — нет, не в шикарном ресторане, а в до боли знакомой столовой Мосгорпрокуратуры. Было в этом что-то неправильное и унизительное. Никто из работников прокуратуры не понимал, почему, скажем, старший советник юстиции не может содержать семью нормально — не ограничивать только самым необходимым, когда разговоров о летнем отдыхе или о покупке нового пальто и быть не может. Создавалось впечатление, что государство само толкает работников правоохранительных органов на скользкую дорожку — в лучшем случае люди искали параллельный заработок в качестве юрисконсультов в фирмах (а на это нужно лишнее время, которого и так катастрофически не хватает), в худшем — попросту начинали брать взятки.

Саше Турецкому было легче — Ирина сравнительно неплохо зарабатывала уроками, время от времени аккомпанировала на концертах. Поэтому он по-прежнему мог не искать иных способов зарабатывать деньги и, несмотря ни на что, заниматься исключительно своей основной и единственной работой. И все же в их семье тоже ощущался недостаток.

Раньше, бывало, дома на скорую руку достанешь из холодильника колбасы, сыру, ветчины. Зимой не переводились квашеная капуста и соленые огурцы. А теперь... Турецкий задумался, сколько времени он уже не ел ветчины, не пресованной «ветчины» в оболочке, а настоящей, розовой, тонко нарезанной...

—        Мне повезло, — услышал он тихий голос Моисеева, как будто прочитавшего его мыли. — Я теперь живу один, сыновья мне помогают. Жаль, конечно, что они далеко, но скоро отпуск, съезжу навещу их.

—        Видите, Семен Семенович, а как вы переживали! — улыбнулся Турецкий.

—        Я и сейчас переживаю, Саша, — ответил Моисеев.

—        Подумайте, что бы они сейчас тут делали? По три месяца не получали зарплату? Или сидели бы в коммерческой палатке?

Моисеев только вздохнул и принялся за суп.

—        Знаете, Саша, вы мне недаром на дороге попались, — заметил он, оторвавшись от тарелки. — Вы ведь занимаетесь банкирами? Что-то странное происходит в этой области и очень неприятное.

—        Да, уж куда неприятнее.

Турецкий вспомнил Татьяну Бурмееву, ее большие глаза, в которых несмотря на все ее старание изобразить равнодушие, ему виделся страх.

—        Я в отличие от вас, — продолжал Моисеев, — вынужден постоянно интересоваться курсом доллара. Я ведь живу, понимаете, частично на... — Он запнулся, а Турецкий с набитым ртом энергично кивнул головой, показывая, что он понимает Моисеева. — Так вот, с курсом происходят удивительные вещи. — Саша с изумлением отметил про себя, что криминалист понизил голос. — Сначала доллар, как вы знаете, упорно стоял на отметке где-то около тысячи, а потом начал потихоньку ползти вверх. И вот сегодня, представьте себе, вырос сразу на двести рублей! Такого давно не было.

—        Инфляция, — пробормотал Турецкий.

—        А что, когда доллар стоял, не было инфляции? — с некоторым ехидством в голосе поинтересовался Моисеев. — Была, очень даже была. Но кому-то там, — он еще больше понизил голос и показал глазами наверх, — это было выгодно. Чтоб доллар стоял. Он ведь не потому не рос, что не было инфляции, а потому, что были валютные вливания на каждых торгах. Идет игра, Александр Борисович, и игра по- крупному. Вы себе представляете, как можно нажиться на разнице курса?