Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

Если в Афганистане Россия не могла действовать в одиночку, ничто не могло оправдать наше бездействие в Таджикистане.

Обратно в Таджикистан

Новый лидер Таджикистана Эмомали Рахмонов, который позже изменил свою русифицированную фамилию на таджикскую Рахмон, часто говорил мне, что мой визит в Кабул был для его страны очень полезен. Он тоже летал туда на встречу с Раббани и получил множество обещаний. Он уверял меня, что своим тёплым приёмом он обязан тому, что афганский президент запомнил меня как «доброго друга».

Я познакомился с Эмомали Рахмоновым в Кулябе, важном торговом и административном центре к югу от Душанбе. Я полетел туда в расположение российской воинской части, которая оказалась в центре боёв. Рахмонов, в недавнем прошлом успешный председатель большого колхоза, как раз начинал свою политическую карьеру. Его главным лозунгом было восстановление закона и порядка, которые он связывал с советским прошлым. Взгляды его на воюющие группировки были довольно путаными. То он их называл бандитами, убивающими людей самодельным оружием, то исламистами, которых вооружали «заинтересованные силы» из-за рубежа. Со временем он всё чаще использовал термин «ваххабиты», который употребляли и российские военные, утверждавшие, что находят следы участия иностранных наёмников. Им они приписывали жуткие зверства.

Во время моего визита в Таджикистан Рахмонов рассказал мне о некоем Сангаке Сафарове, это имя я слышал и от российских офицеров. Надо сказать, что рассказы о Сафарове были больше похожи на сказку. Он представал былинным персонажем, который пришёл из ниоткуда, чтобы бороться за справедливость. Его враги — «исламисты» — были так же неуловимы, как сказочный дракон. Позже я узнал, что Сангак и его сотоварищи отсидели многолетние сроки в советских тюрьмах за уголовные преступления. Конечно, они утверждали, что были политическими заключёнными, которых освободили, когда рухнул прежний режим. Сангак создал популистское движение под лозунгами братства и равенства всех таджиков и объединения Таджикистана с Россией.

В раздираемой войной стране эти упрощённые, но опирающиеся на ностальгию по недавнему мирному прошлому и вселяющие надежду призывы в сочетании с умением Сангака воевать быстро принесли ему народную поддержку и симпатии российских военных. В тот момент силы Сангака как раз начали контрнаступление. Казалось, что они в конце концов выдавят своих противников из страны на территорию Афганистана.

Я принял предложение Рахмонова посетить район ожесточённых боёв, чтобы разобраться в том, что происходит, на месте. Через пятнадцать минут полёта наш вертолёт приземлился недалеко от деревни, откуда мы двинулись дальше на раздолбанном советском уазике. Несколько раз я просил водителя остановиться, чтобы поговорить с людьми на дороге и получить своего рода картину общественного мнения. И все мне говорили примерно одно и то же: «исламисты» требовали строгого исполнения норм шариата и установили террор. Все мои собеседники единодушно восхищались «дедушкой Сангаком», как они его называли.

Мы обогнали пару девочек возраста моей дочери в советской школьной форме. Они шли по улице, болтали и хихикали, не обращая внимания на окружавшие их свежие следы боёв. Но, конечно, слегка испугались, когда рядом с ними остановились две машины с вооружёнными людьми. Успокоились, только увидев, что на людях российская военная форма. Я подошёл к ним без сопровождающих и спросил, как им жилось при прежней власти. «Вы имеете в виду исламистов?» — переспросили они, и сказали, что это было ужасно. Им запрещали выходить из дома и велели соблюдать правила, которые они назвали пережитком прошлого и слишком строгими «даже по бабушкиным меркам». Их мамы тоже боялись, что их запрут дома и заставят на всю жизнь «закутаться в чёрное». «Сегодня, — они радостно перебивали друг друга, — родители сказали, что можно не бояться носить короткие юбки и опять ходить в школу. Спасибо дедушке Сан-гаку за всё. Мы хотим быть с Россией».

«Дедушка Сангак», мужчина за шестьдесят, крепкого сложения, с длинными седыми волосами, встретил нас на железнодорожной станции. Он выразил глубокую благодарность за «особую честь» встретиться со мной и за «незаменимую помощь» российских войск в «восстановлении закона и порядка». Я заметил, что он отлично говорил по-русски, почти без акцента и ошибок. Он представился бывшим учителем и политическим диссидентом.

Рахмонов обращался к нему уважительно, используя местные выражения, принятые при обращении более молодого человека к уважаемому старшему. Сангак отрекомендовал мне Рахмонова как «одарённого и многообещающего молодого человека». Он был уверен, что освобождение от «исламистской интервенции» совсем близко и говорил о своих планах восстановить страну и — насколько возможно — Советский Союз. Позже Рахмонов описывал Сангака всего лишь как полевого командира, воплотившего чаяния людей, а не политического деятеля.

Больше я Сангака никогда не видел. Его «освободительная армия» быстро росла и одерживала одну победу за другой. Но вскоре после того, как война была практически окончена, Сангак был убит при невыясненных обстоятельствах — по слухам, в собственном штабе, при конфликте с одним из своих сторонников.

С 16 ноября по 2 декабря 1992 года в селе Арбоб под Худжандом состоялась 16-я «примирительная» сессия Верховного Совета Таджикистана — старого советского парламента — единственной легитимной властной структуры национального масштаба. Председателем Верховного Совета республики был избран Эмомали Рахмонов. К этому моменту он уже установил и поддерживал тесную связь с российским военным командованием. Он стал личным другом министра обороны Павла Грачёва, который прибыл в Таджикистан сразу после моего отлёта, чтобы увидеть «восходящую звезду из колхоза». Он согласился со мной в том, что Рахмонову не было альтернативы как национальному лидеру, способному объединить страну.

Когда я прилетел в Таджикистан в следующий раз, изменения сразу же бросились мне в глаза. Люди на улицах казались более спокойными, они были заняты обычными делами. С того момента главной заботой стало убедить Рахмонова постепенно переходить от авторитарного правления, вероятно, необходимого во время войны, к нормальному политическому процессу и со временем — к национальному примирению. Примерно год спустя начались переговоры между правительством и оппозицией. В 1994 году Рахмонов победил на всенародных выборах и стал президентом страны с политической системой, не сильно отличающейся от других центральноазиатских автократий.

Ельцин особенно не следил за событиями в Таджикистане, несмотря на то, что и Грачёв, и я регулярно докладывали ему о своих усилиях в этом регионе. Не без труда нам удалось убедить президента согласиться на короткую аудиенцию с Рахмоновым во время саммита СНГ, после чего отношения между двумя лидерами стали ближе и, я бы сказал, даже сердечнее. Рахмонов, так же, как и белорусский лидер Александр Лукашенко, ещё один дебютант клуба глав постсоветских государств, интуитивно нашёл путь к