Княжич варяжский (СИ) - Мазин Александр Владимирович

— Харальд — важный правитель, — сказал Милош. — Самостоятельный. А что роту[1] Олегу принес, так это скорее дань уважения. Оба понимают: Смоленск — удел Харальда. Вотчина.

— Гости, — сказал Сергей. — Мы должны стать его гостями.

— Так мы и есть гости, — не понял Милош. — Торговые гости.

— Торговые гости — это только для покупателей гости, а для князей они — овцы для стрижки, — пояснил Сергей. — А мы должны показать себя гостями настоящими. Причем сразу показать: к нам — с уважением. И только так. А что уважают такие люди севера даже у нас, в Гардарике? Особенно у нас в Гардарике?

И улыбнулся в ответ на демоническую улыбку Дёрруда, сжавшего татуированный кулак.

[1] Клятву.

Глава 18

Глава восемнадцатая. Смоленские предместья и храбрые таможенники

Утром Сергей велел привести к нему всех подопечных купцов.

— Завтра будем в Смоленске, — сказал он. — Я намерен там задержаться на пару дней. Потом, возможно, пойду дальше. Может, в Чернигов, а может, и в Киев. Посмотрим. Кто намерен расторговаться в Смоленске, люди новгородские?

Таких оказалось двое. Причем среди намеренных идти с Сергеем до Киева были Вощаник и Хотулько Третий, второй по значимости новгородский купец из торговавших продуктами зимней морской охоты: рыбьей костью, нерпичьим жиром и шкурами морского зверя.

— Мы подождем, — с достоинством сообщил Зловед Вощаник. — Если в Киев, то лучше — с тобой. В уплату что спросишь?

— Половину от половины! — заявил Сергей и, увидев вытянувшиеся лица купцов, расхохотался. — Шучу, — пояснил он. — Даром проведу. Но с условием: все мытное, что должны были по пути от Смоленска до Киева заплатить, мне отдаете. И смоленское подорожное тоже мне. Сколько они берут?

— Двадцатую часть со всех товаров, — проворчал Вощаник. — И еще сверх того норовят. Смоленский князь жадный, как бурундук, и дружинники у него такие же. Одно слово: нурманы.

— Двадцатую часть, — сказал Сергей. — Мне. С князем смоленским я сам разберусь. Вы, кто дальше, — со мной идете. А вы, — он повернулся к остающимся. — В хвост поезда станете. Как до первой заставы дойдем — наш уговор исполнен. Более мое покровительство не требуется?

Двое остающихся дружно закивали: не требуется. Исполнен ряд. Дальше сами.

— Вот и ладно, — завершил совещание Сергей. — Тем, кто еще со мной, напоминаю: никому не платите, ни с кем не спорите. Всем говорите: вы мои. Что не так — сразу ко мне отправляете. Да не бойтесь вы! — Он снова засмеялся, увидев, как напряглись лица купцов. — Не в холопство ко мне идете, в товарищи[1]. Все, разбирайтесь по местам и двинулись. Хочу до полудня в смоленском Детинце быть.

Здешний летний волок, как водится, совпадал с зимником. И вел, как и следовало ожидать, прямо к Днепру. Причем пригороды Смоленска начинались задолго до того места, где суда снимали с катков. Сначала могилки. Много могилок. Они «украшали» обе стороны дороги так же, как некрополи — обочины древнеримских виа. С поправкой, разумеется, на религиозные традиции. Следующим по дороге эти заснеженные холмики с мертвыми скандинавами проблем не создавали. В отличие от скандинавов живых, решительно преградивших путь санному поезду. Застава. За ней начинался посад. Огромное поселение, надо отметить. Побольше, чем все Белозеро с пригородами. Просторные дворы, дымы над крышами, лязг кузнечных молотов, мычание запертой на зиму скотины…

И три здоровенные наглые нурманские орясины прямо посреди дороги.

Сергей остановился. Справа — Машег, слева — Наслав, выбранный за типично варяжскую внешность. Включая отрастающие усы. Обязательный на менее обжитой территории дозор здесь, в предместье Смоленска, Сергей отменил. Был уверен, что здешние разбойники по лесам не прячутся, а действуют под официальным знаменем князя-конунга.

Дорожный сбор в Смоленске, как и везде, изрядно варьируется. В зависимости от того, кто едет и куда.

С новгородцев обычно драли три шкуры, если у тех не было специального договора с Харальдом-конунгом. Белозерских тоже обдирали, но несколько более умеренно. Это Сергей уже от своих знал.

Дорожное мыто — это нормально. И Сергей был не против заплатить. В принципе. Но намеревался сделать это правильно. То есть — с чувством собственного достоинства и не какому-нибудь мелкому стражнику на заставе, который стопудово присвоит изрядную часть налога и по этой «уважительной» причине будет стараться осуществить налоговый сбор лично. А уж учитывая длину санного поезда, которым предводительствовал Сергей…

В общем, ожидания у смоленских мытарей были феерическими.

А вот техника «приведения к покорности» была стандартной. Сразу показать, что в курятнике петух.

— Стой, варяг! — заорал могучий нурман с секирой удвоенного веса, более подходящей лесорубу, а не воину. — Мыто!

Варяг, значит. Наблюдательный громила. Подобающих усов на Сергеев подбородок не свешивается. За отсутствием. Усов, естественно, а не подбородка. Однако узоры на сапогах варяжские. И на флаге, что украшает копье, которое держит Наслав, помимо Морского Коня имеется знак белозерского князя. Да и сам Наслав — типичный варяг.

То, что помимо географической привязки княжья отметка на знамени сообщает также о том, что владелец данного флага — близкий родич белозерского князя, громилу с топором не смутило. То ли внимания не обратил, то ли не знал смысла, а может, сам по себе не блещет ни умом, ни внимательностью, а вперед выставлен, потому что здоровенный и глотка луженая.

Сергей остановил коня в двух шагах от громилы. Ну да, среди мытников он точно не главный. Главный вот, стоит чуть поодаль, тоже нурман, постарше и поменьше размером, зато прикинут побогаче и прищур характерный: выжидающий. Поддастся гость торговый грубому наезду — отлично. Не поддастся, захочет собственную значимость продемонстрировать, тоже неплохо. Надо всего лишь так повернуть, чтобы высказанный за неуважение протест прозвучал не против конкретного стража, а против Закона. Против обычаев и князя-конунга то есть. И тогда всё. Никакая спесь, никакая грозная охрана не помогут. Мимо Смоленска дороги нет. И единственный выход: договориться с исполнителями, чтобы те не донесли дурные слова до конунга Харальда.

Сергей с ответом не торопился. Изучал «начальника таможни». Взгляд с седла имеет определенные преимущества. Потому что — сверху.

Он изучал противника, противник изучал его. И ничуть не опасался, судя по выражению бородатой морды. А ведь видел, что имеет дело не с обычной купеческой охраной.

Видел, но явно недооценивал. Не зря Сергей все свое золото снял и в сумку спрятал. Он играл в ту же игру. Кто первый ляпнет, не подумавши. Недооценка противника провоцирует. Хотя нурманов особо и провоцировать не надо. Они сами кого хочешь спровоцируют.

Но первым «ляпнул» не смоленский таможенник, а Машег.

— Варт, гляди какой храбрый кабанище! — весело произнес хузарин по-словенски. — Так неуважительно разговаривать с хёвдингом. Помнится, мы убивали и за меньшее. Давай я его убью! — И потащил из чехла лук.

— Да ну его! — так же демонстративно мотнул головой Сергей. — Потом виру платить.

— Да сколько той виры? — воскликнул Машег. — За смерда-то! На топор его глянь! Это ж не воинское оружие!

Отменно сказано. Сергей сам не сумел бы лучше.

А вот нурманову красную от мороза рожу аж перекосило.

— Да ты…

— Рот закрой, червь, когда старшие говорят! — высокомерно перебил его Сергей. Он говорил уже по-нурмански и обращался непосредственно к главному «таможеннику»: — Эй, хускарл! Вели своему лесорубу убраться с дороги воинов!

Хорошо сказал. Спесиво. Звонко. Даже с этаким тонким привзвизгом, характерным для нервничающего юнца с ломающимся голосом.

— Ты, варяг, забываешься! — прорычал «таможенник». — Мы — хирдманы смоленского конунга! Долой с коня, варяжонок, и товар на осмотр, если не хочешь испытать гнев конунга Харальда Бирнирсона! Тор мне свидетель: я научу вас уважению! Я…