Княжич варяжский (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Так и вышло. Легко пошли. Жаль, навстречу никто не попался. Не у кого было узнать, что с новгородскими.

Новости появились, когда начался волок. Там, как водится, стоял городок. Староста сообщил: да, были. Латгалы. С челядью. Не останавливались. Прикупили фураж для коней, дичину свежую и сразу дальше. Недавно были. Если варяги поспешат, то догонят к вечеру.

— Как они встанут, так и отобьете обоз, — завершил староста.

— Как догадался? — спросил Сергей.

— Да как, — уклонился от прямого ответа староста. — Я ж не слепой.

Почему сам не перенял, если догадался, Сергей спрашивать не стал. И так понятно. А вот почему сейчас откровенничает?

— Тебе бы не сказал, — честно ответил староста. — А вот его, — кивок в сторону Евтима, — я давно знаю. Так, гридень?

— Так, — подтвердил Евтим. — Как внучок? Растет?

— Не хворает.

— Назад пойдем, погляжу, — пообещал Евтим. — Дочка его от меня родила, — пояснил гридень. — Подрастет, может, и признаю.

Обычное дело. Если Евтим решит, что мальчишка перспективный, выкупит у рода старосты, заберет в свою семью, воспитает воином. А нет, так останется смердом-родовичем от крепкого отца. Тоже неплохо.

Шли легко. День хороший, солнечный, тропа накатанная. Разок попались навстречу несколько саней из ближней деревеньки. Варяги купили у них пару мешков зерна для коней, узнали, что захваченный латгалами поезд замедлился. Сразу две лошади захромали. Латгалы хотели коней у местных прикупить, и те были не против, но потом латгалы передумали. Не глянулись коники.

К полудню след посвежел. Это нетрудно было определить по отходам лошадиной жизнедеятельности. Случись такое не на тропе-волоке, а на реке, Сергей бы обязательно сбавил, чтобы не показаться преследуемым раньше времени. Но здесь, в петляющей щели, прорезанной в массиве заснеженного леса, их вряд ли заметят. Тем более впереди всегда лыжный дозор.

Так и вышло. Дозорные первыми заметили хвост поезда и предусмотрительно притормозили.

— Сразу ударим или пусть встанут? — уточнил Дёрруд.

— Евтим, это еще полоцкие земли или уже латгальские?

— Считай, ничьи, — ответил бывший десятник. — Как раз посередке. До латгальского городка меньше поприща.

— Тогда пусть сначала остановятся, — решил Сергей. — Побить-то мы их побьём, но надо, чтоб никто не ушел.

— Не уйдут, — пообещал Грейп. — Как нерп обложим. Повеселимся, хёвдинг!

Ну да. Никого не убил — день потерян.

— Они меня убьют… — бормотал Гузыня. — Обязательно убьют. Я более не могу. Нога огнем горит! Зачем, зачем ты отдал нас этим татям?

— Нишкни, — буркнул Стрилад, еще недавно — уважаемый новгородский купец, а ныне бесправный раб.

Ему тоже было нелегко. В короткой и бесславной схватке ему крепко прилетело по голове, Стрилада мутило, и в глазах двоилось, но он терпел все. И нытье племянника, который всего лишь подвернул ногу, пытаясь удрать, а теперь ныл, будто его копьем продырявили. Одно слово — Гузыня.

Правда, бежать на лыжах его не заставляли. Да он и не мог. Падал. И не прирезали его только потому, что надеялись взять за него выкуп. Причем не стесняясь обсуждали это при нем, Стриладе, и прикидывали, как бы так и выкуп взять, и Стрилада не отдать, чтобы еще раз за него стребовать. Не знали, волки, что Стрилад по-латгальски понимает.

Нет, не отпустят его латгалы. Ничего они не боятся. Слава богам, что так. Не то не отпустили бы сына с вестью. Не опасаются, значит, что Веремуд сподобится помощь послать. Да он и не прислал. Завтра они уже в латгальских землях будут. Там Веремудовым дружинникам только и останется, что у местного князя справедливости просить. А какова она, справедливость латгальская, Стрилад уже видел. Их законы — только для своих. Потому Стрилад и решил латгалов в охрану взять и друга Большея уговорил. А теперь нет Большея, а труп его по велению латгалов в реку скинули. И будет теперь Большеев дух вечно меж Навью и Явью странствовать. Ну хоть сынок, Чупшак, жив остался.

Стрилад почерпнул горстью снег — приложить к больной голове…

И не донес.

В ближних кустах, там, где осыпался снег, Стрилад увидел глаза. Только глаза, остальное черным-черно. И один глаз подмигнул Стриладу.

Стрилад не заорал только потому, что голова взорвалась болью.

А потом завыли волки. Совсем близко. И много.

Испугаться Стрилад не успел. Отовсюду: из кустов, из-за деревьев, через сани с товаром — начали прыгать люди. Один даже через перепуганного Гузыню перескочил. Вот Гузыня и заорал. Как свинья, которую режет неумеха. Хотя Гузыню никто не резал. Резали латгалов. Резали, рубили, вязали. И все так быстро. Стрилад и до ста досчитать не успел бы, а свободных живых латгалов не осталось. Только плененные и мертвые.

А потом к Стриладу подошел огромный нурман с рожей, расчерченной сажными полосами, и, ухватив за ворот, поставил на ноги.

Голова снова взорвалась болью, пустой желудок свело спазмом, и рот наполнился желчью.

— Глянь, новгородец, все ли тати здесь? — прорычал нурман. — Никто не сбежал?

Стрилада скрутило приступом, желчь брызнула на снег.

— Я, я скажу! — услышал он сквозь туман вопль Гузыни. — Все скажу, не убивайте.

Нурман уронил Стрилада на снег.

— Чего орешь? Дурной, что ли? — спросил он у племянника. — Или не узнал?

Тут Стрилада отпустило, и он облегченно ушел в беспамятство. Облегченно, потому что узнал голос.

Два латгала все же попытались удрать. Кинулись в лес. Глупая затея. Снег по пояс. Борозда за ними — метровой ширины. Лыжники догнали беглецов, тонущих в сугробах, в считаные минуты.

Восемь латгалов. Живых. И шесть покойников.

Живых допросили. На всякий случай. Ничего интересного. Захват каравана был их собственной инициативой.

Четырнадцать мертвых латгалов были раздеты донага наименее пострадавшими новгородцами и ими же оттащены подальше в лес. Именно что подальше. У волков нынче праздник, и нечего лошадок пугать.

— Товар мы отбили, и он теперь наш, — сообщил Сергей, присев на корточки рядом с уцелевшим купчиной с гордым именем Стрилад.

Второго, с еще более гордым именем Большей (с ним Сергей вел переговоры в Новгороде), в числе спасенных не оказалось. Убили.

Стрилад быстро закивал. Это понятно. Добыча есть добыча. Еще бы он стал возражать! Варяжской дружине. И княжичу Вартиславу в частности.

— Тебя и чать твою отпущу и даже разрешу идти с нами до Полоцка. Дальше — сами. И… — Сергей сделал многозначительную паузу. — Понимаешь, что за тобой долг? Чупшак сказал: все, что пожелаю, отдаст.

— Долг! Конечно признаю!

Вот хорошая весть. Добрался сынок. И помощь послал. Нет больше для отца радости, чем узнать о мужестве сына.

— Вот и хорошо, — резюмировал Сергей, поднимаясь. — Отдыхайте пока. Утром в Полоцк пойдем.

И сам тоже пошел спать. Звуки волчьего пира, развернувшегося в ста метрах от стоянки, ему не мешали. Варягам волки не враги. А Сергею и подавно. Он, конечно, не Избор, но Кромкой от него тоже иной раз попахивает. Надо полагать.

Глава 17

Глава семнадцатая. О Бирнире Бесстрашном и его осторожном отпрыске

Справедливость восстановлена. Сергей и его дружина стали немного богаче, а Веремуд… Веремуд не возражал. Попрощались почти по-родственному. Сергей, однако, не обманывался. Другом ему полоцкий князь не был. И не стал. Высказывался о нем негативно. Мол, много проблем от Вартислава. Накуралесит, мечом помашет, людей уважаемых обидит смертельно, а разгребать потом Веремуду, который только одного желает: чтоб всем было мирно и хорошо.

Что интересно: сказал он это новгородскому купцу Стриладу, которого Сергей из неволи вытащил и даже провиант на обратную дорогу выделил. Как кредит беспроцентный.

Стрилад выслушал, покивал… И передал Сергею.

А что? Может, потолковать с Олегом и выпросить у него Полоцк? А Веремуда — туда, где находится подавляющее большинство «уважаемых людей». То есть за Кромку.