Падшие ангелы: демонология средневековой Руси - Дмитрий Игоревич Антонов

язык и фольклорные рассказы используют сходные приемы, интуитивно понятные зрителю или слушателю.

И все же в любом правиле есть исключения. Иногда средневековые художники вовсе не маркировали бесовские личины.

На 26-м клейме житийной иконы Иоанна Богослова конца XV в. демон, изгоняемый из озера, выглядит как черный волк. Мы видим его глазами внутренних зрителей, героев «Хождения апостола Иоанна»[269]. Впрочем, здесь это мелкая, едва различимая фигурка. Интереснее рукопись XVII в., где бесы из того же хождения показаны в образах женщины, воина и «воскресшего» человека. На всех миниатюрах они неотличимы от реальных людей[270].

Бесы в облике музыкантов. Инструменты, разноцветные одежды – но за спинами видны серые крылья, знак-подсказка для зрителей. В центре сцены из-за крыла музыканта, который играет на арфе, выглядывает странная белая морда с высоким рогом или хохлом. Здесь иконописец явно дал волю фантазии.

Преподобный Нифонт с житием, фрагмент иконы, конец XVII – начало XVIII в.

Пермская художественная галерея, Инв. № РК-796, И-203.

Сатана искушает Иисуса. Темная человеческая фигура издали может показаться монахом. Дьявола выдают небольшие рога на голове и когтистые звериные лапы вместо ног.

Искушение Христа в пустыне, фрагмент иконы, последняя четверть XVIII в.

Рыбинский музей-заповедник, Инв. № РБМ 4555.

Один и тот же текст порой иллюстрировали совершенно по-разному. Мы увидим это, если посмотрим лицевые рукописи с Житием Евфросиньи Суздальской († 1250). По рассказу, бес явился девушке в образе ее отца, святого Михаила Черниговского. На одних миниатюрах лицо псевдо-Михаила написано темной зеленой краской, на других он тянет к Евфросинье звериные лапы с когтями[271]. Но в некоторых рукописях все необычно. К святой идет безбородый юноша. Он совершенно не похож на Михаила, за которого выдает себя бес: отец героини должен выглядеть зрелым бородатым мужем, а на миниатюрах он не старше собственной дочери. Еще интереснее, что бесовская личина безупречна – на ней нет никаких демонических маркеров[272]. Вероятно, меняя возраст героя, художники подсказывали зрителю, что с Михаилом что-то не то. Остальное пояснял уже текст, размещенный сверху.

А в одной рукописи XVIII в. можно найти совсем удивительный пример. Ложный отец, который подговаривает Евфросинью покинуть монастырь, изображен в точности так, как настоящий Михаил Черниговский на других миниатюрах. Это бородатый муж в княжеской шапке и – что поразительно – с нимбом вокруг головы. Вместо знака демонического фигуру беса-оборотня украшает знак святости. Художник попросту написал святого, понимая, что на самом деле изображает беса. Нимб и княжеская шапка исчезают в соседней сцене той же миниатюры, где разоблаченный демон летит в преисподнюю, но сама фигура не меняется – в черную дыру проваливается не бес, а бородатый князь[273].

Знак святости появился тут не по ошибке, недаром он исчезает в следующей сцене. Но его роль очень странная. Нимб над головой отца не могла видеть Евфросинья, ее реальный отец не ходил с сиянием вокруг головы. Это визуальная условность – жития не говорят про нимбы у праведников. Значит, это не часть обманной личины, не то, что бес показал героине. Но это и не подсказка для зрителя, не указание на истинную природу гостя. Зритель скорее запутается, чем разберется, глядя на этот нимб. Ни один из принципов тут не действует. В таких парадоксах лучше всего видно, как обычно работают (и как не работают) знаки, в чем их логика. Нарушение удивляет, забавляет или обескураживает, но подчеркивает правило.

Кентавры, воины, палачи

Знаки демонического помогали изобразить не только беса (в собственном или чужом облике), но и других антигероев. Если грешники, язычники, иноверцы и еретики – слуги дьявола, то их обличье должно выдавать их истинную природу, а внешнее уродство – манифестировать уродство духовное.

В средневековом контексте слово «демонизация» чаще всего нужно понимать буквально: как изображение человека с чертами, характерными для сатаны (пламенеющими волосами, острым хохлом или козлиными рогами), либо как игру на визуальных параллелях между образами грешников и бесов. В искусстве европейского Средневековья изображения разных антигероев служили орудием их демонизации и средством «визуальной полемики» с ложными учениями. Фигуры грешников часто выделяли с помощью ярких, бросающихся в глаза знаков: вздыбленных, как у демонов, волос, искаженных черт лица, почерневших лиц[274]. Но на востоке христианского мира такого богатства форм не возникло.

В византийском искусстве грешников иногда наделяли хохлом, который демонстрировал их духовное «родство» с дьяволом. Так, на миниатюрах Хлудовской псалтыри IX в. патриарх-иконоборец Иоанн Грамматик (837–843) изображен с густым ежиком торчащих волос. Такую же прическу мы видим у него на миниатюре, где он замазывает известью икону Спасителя. Наконец, на третьей миниатюре демонический Иоанн Грамматик стоит со вздыбленными волосами, а рядом, протянув к нему руки, бежит черный обнаженный бес с длинным развевающимся хохлом[275].

Вздыбленная прическа стала работать как универсальный знак греха. Если ангелы и святые имеют нимб, то демоны и их земные слуги – хохол. Единственное отличие в том, что грешники далеко не всегда носят такую прическу. Демонизировать каждого изображенного антигероя было не обязательно.

Русские мастера тоже уподобляли некоторых грешников бесам. Но популярным это стало только в XV в. С этого времени у грешников на земле и в преисподней регулярно появлялись вздыбленные волосы и напоминающие их головные уборы. Постепенно все больше «врагов» походило на демонов.

На русских иконах и миниатюрах персонажей-антагонистов со вздыбленными волосами можно заметить в самых разных сценах. Они поклоняются идолам, строят Вавилонскую башню, преследуют святых, горят в аду. Часто люди и бесы с одинаково торчащими патлами изображены бок о бок, так что их «родство» абсолютно ясно. К примеру, на иконе XV или начала XVI в. из села Ненокса вздыбленные (красные и зеленые) волосы и треугольные шапки на головах грешников слева от Христа зрительно перекликаются с бесовскими хохлами[276]. В синодике Дедовской пустыни хохол мучимого в аду ростовщика в точности повторяет хохлы демонов на следующей миниатюре[277]. А на многих изображениях Страшного суда вздыбленные волосы дьявола, сидящего на адском звере, вздыбленные волосы окруживших его бесов и такие же прически и островерхие колпаки осужденных людей перекликаются друг с другом и сливаются с гееннским пламенем[278].

Страшный суд: воскресшие разделены на праведников и грешников. Спасенные люди держат свечи, над их головами сияют нимбы. Впереди стоят Богоматерь и Иоанн Креститель. Осужденные выстроились слева от Христа – они уже горят в адском пламени, в отчаянии прижимая руки к лицам. Тела их