Падшие ангелы: демонология средневековой Руси - Дмитрий Игоревич Антонов

href="ch2-232.xhtml#id417" class="a">[232]. Однако спустя два года думный дьяк Иван Висковатый обрушился с критикой на роспись царской Золотой палаты, которую создали после пожара 1547 г. Он усомнился в целом ряде фигур и сюжетов, написанных под влиянием европейского искусства, осудив в том числе пляшущую «жонку» – аллегорию блуда (Блужение). Висковатый был главой Посольского приказа, и его аргументы рассмотрели на высочайшем уровне – на отдельном соборе в 1553–1554 гг. Митрополит Макарий отверг все сомнения и постановил, что иконописцы правы, необычные фигуры писать можно, а дьяк, хоть и ученый книжник, но не епископ, не в свое бы дело не лез, а лучше бы свитков не разронял[233].

Но споры шли в основном о грешниках и аллегориях греха. Образы демонических сил – дьявола и бесов, Ада, Смерти, эсхатологических монстров – казались вполне естественными. Они не вызывали сомнений даже у тех, кто осуждал соседство святых с нечестивцами.

На самом деле ничего удивительного в этом нет. Демонические образы иллюстрируют библейские и житийные тексты, объясняют происхождение и «механику» греха. Как рассказывала «Повесть временных лет», русский князь Владимир решил креститься после того, как увидел «занавесь» со сценой Страшного суда и устрашился ада[234]. Демоны – неизбежные персонажи и христианской литературы, и христианского искусства.

Образы «врагов» пришли в русское искусство из византийского. Но постепенно они изменялись, становились все разнообразнее и необычнее.

Визуальная демонология: истоки

Самые ранние изображения дьявола, которые мы знаем, относятся к VI столетию. Интересно, что первый случай очень спорный. Древнейшим образом сатаны часто считают мозаику церкви Сан-Аполлинаре Нуово в Равенне (ок. 520), где слева от Христа в сцене отделения овец от козлищ изображен синий ангел. Это иллюстрирует Евангельские слова о разделении праведников и грешников на Страшном Суде: «…и поставит овец по правую свою сторону, а козлов – по левую» (Мф. 25:31–33). И расположение ангела, и темный цвет его тела (а не только одежд) подсказывают, что это может быть не просто карающий небесный дух, а Люцифер. И хотя над его головой изображен нимб, он может указывать не на святость, а на власть и высокое положение. В средневековом искусстве нимбами иногда наделяли Антихриста, дьявола и даже нечестивых правителей – фараона, преследующего иудеев, царя Ирода и прочих антигероев[235].

Явное (а не спорное) изображение дьявола мы находим в том же VI в. на полях сирийского Евангелия Раббулы (586). Здесь показана сцена экзорцизма с двумя одержимыми. Над ними парит черная бескрылая фигура с поднятыми вверх руками[236].

Знаки-маркеры демонов возникли уже в самых ранних изображениях. Во-первых, это темный цвет тела: черный, серый, коричневый, синий. Бесы – потемневшие ангелы. Некоторые авторы даже утверждали, что демоны «мрчат», то есть буквально изливают мрак. Во-вторых, это облик, в котором сливаются черты человека и зверя. В самом простом варианте изображали либо человека с темными крыльями, либо зверя, который стоит на двух ногах. Падшие ангелы уподобились животным.

Дополнительный знак демонов – нагота. Конечно, обнаженными и полуобнаженными изображали и людей – аскетов, юродивых, тех, кто принимает крещение, и так далее. Но в сочетании с темным цветом кожи нагота стала частым признаком бесов (в то время как ангелы одеты или облачены в доспехи). В византийской Хлудовской псалтири IX в. и каролингских псалтирях того же века (Утрехтской или Штутгардской) демоны или обнажены, или носят набедренные повязки[237].

Чаще всего бесы развернуты в профиль. Это не случайность. Портреты в античном и средневековом искусстве обычно писали анфас (фигуру в профиль изображали в основном на монетах или геммах). Неудивительно, что профильный портрет могли воспринимать как ущербный – лицо оказывалось «одноглазым». Святых в таком ракурсе писали очень редко, а демонов – почти всегда. Для них этот «неполноценный» ракурс подходил идеально. Может быть, профильные фигуры повлияли и на тексты житий, в которых упоминались «одноглазые» бесы[238]. Только Люцифера и бесовских «князей» часто показывали анфас, чтобы подчеркнуть их важный статус – по сравнению с простыми бесами. Разворот лицом к зрителю стал для них знаком высокого (или, в адских категориях, самого «низкого») положения.

В VIII–IX вв. изображения демонов начали усложняться. Кроме крылатой, нагой и темной фигуры (ее иногда называют «эйдолон», от греческого «двойник», «подобие», «призрак»), в Европе появились устрашающие звероподобные бесы с рогами, копытами, шерстью на теле. Они стали похожи на греко-римского Пана, фавна или сатира. Необузданные страсти, которые воплощали эти козлоногие персонажи, хорошо ассоциировались с бесами. Таких адских «фавнов» можно увидеть на миниатюрах каролингской Штутгартской псалтири (IX в.) или в англосаксонской Псалтири Тиберия (XI в.)[239].

В европейском искусстве звероподобные демоны с XII в. становились все разнообразнее. Мохнатые тела, крылья нетопыря, длинные хвосты, огромные когти… Лица бесов чаще всего деформированы: вытянутые, вздернутые, крючковатые или приплюснутые носы, перекошенный рот, выпяченные губы, торчащие клыки, высунутый язык. Кроме того, дополнительные морды и пасти возникали на животе, на заду, в паху и на всех сочленениях тела – плечах, локтях и коленях.

Византийские изображения гораздо более сдержанны. Здесь господствовал тип крылатого темного эйдолона. Как пишет византинист Кирилл Манго, звероподобные образы дьявола появлялись только на окраинах империи, где искусство византийского круга соприкасалось с западным. И лишь после падения Византии во второй половине XV в. греческое, румынское и русское искусство начали заселять европейские монструозные демоны[240].

На Востоке христианского мира бесы не пугали зрителей огромными пастями, рогами и когтями. У них был другой «родовой признак». Демоны выделялись прической: их волосы стояли дыбом, пламенели и извивались как змеи.

Хохол – главный маркер зла в православном искусстве. А история этого знака очень интересна.

Прически бесов

В самых разных культурах неприбранные, торчащие вверх или во все стороны волосы служили атрибутами негативных персонажей. Они обозначали границу между цивилизацией и варварством, человеком и нечеловеком, своим и чужим. В античном искусстве уложенные или вздыбленные волосы отличали эллина от варвара, человека от злого духа или низшего божества. На древнегреческих вазах с растрепанными волосами пляшут менады, служительницы культа Диониса. Римляне изображали с развевающимися космами Пана и сатиров.

Распущенные или вздыбленные пряди волос часто символизировали одичание. Библия рассказывает истории о вавилонском правителе Навуходоносоре, который был наказан Богом и утратил человеческий облик. Он «ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва и ногти у него – как у птицы» (Дан. 4:28–30). В каталонской Библии XI в. Навуходоносор ползает на четвереньках, а его волосы свисают до земли[241].

Однако еще важнее было другое значение вздыбленной прически.