Тайна, покрытая мраком - Владлен Бахнов

— Вот, Семен Егорыч, — сказал Мартушкин, кладя на стол редактора исписанные страницы. — Всю ночь писал.

— Что писали?

— Фельетон «Нигилист на трибуне».

— Нигилист на трибуне? Любопытно. О чем же это?

— О безответственных выступлениях некоторых безответственных товарищей. Вот что значит звездная болезнь. Поднимали мы Фигуркина, поднимали — и пожалуйста! До того зазнался, что решил, дескать, ему все дозволено. Выступил с призывом закрыть Горназ. Он, видите ли, математическим путем высчитал, что от Горназа никакой пользы.

— И предлагает его ликвидировать?

— Вот именно!

— Интересно, — сказал Семен Егорыч. — А ты, Мартушкин, сегодня центральную прессу читал?

— Да нет как-то… Я же фельетон писал.

— И напрасно. Журналист должен быть в курсе. Вот что сегодня написано в передовой статье центральной газеты. Читай вслух, — и редактор указал Мартушкину на обведенный красным карандашом абзац.

— «Пришла пора, — начал читать Мартушкин, — упразднить некоторые отслужившие свою службу учреждения и промежуточные инстанции. Об этом ярко свидетельствует хотя бы тот факт, что наиболее сознательные, передовые коллективы отдельных ненужных инстанций, не дожидаясь указаний сверху, сами, по собственной инициативе, поднимают вопрос о ликвидации своих учреждений».

— Ну, как? — спросил Семен Егорыч.

— Так я же не знал, — пролепетал Мартушкин.

— Надо знать! В нашем городе проявляется такая своевременная золотая инициатива! Фигуркина следовало бы всемерно поддерживать, а ты о нем фельетоны пишешь! «Нигилист на трибуне»! Побольше бы таких нигилистов!

— Так я же… — снова начал журналист.

— Эх, Мартушкин, Мартушкин! Есть в тебе молодой задор. И нет всего остального. Я как раз статью пишу о закрытии ненужных учреждений. Так что спасибо тебе за положительные факты. — Семен Егорыч похлопал по фельетону. — Молодец Фигуркин!

— Молодец твой Фигуркин! — говорил по телефону начальник Примеровой. — И ты, Примерова, молодец! То кибернетику у себя внедрила, то новый почин родила. Правильно действуешь!

— Спасибо, Иван Иваныч, — растерянно отвечала Примерова. — Только я не совсем понимаю, что вы имеете в виду?

— А ты в сегодняшнюю газету загляни. Там твоего Фигуркина до небес поднимают!

Примерова от неожиданности бросила трубку и, раскрыв лежавшую перед ней газету, прочитала: «По собственной инициативе. Ценный почин работников конторы Горназ».

В кабинет вошли незнакомые люди.

— Здравствуйте. Мы из радиокомитета. Нам хотелось бы побеседовать с автором замечательного почина товарищем Фигуркиным.

— Видите ли, его нет…

— А когда он придет?

— Понимаете, он, собственно, сюда не придет…

— А где его можно найти?

— Как вам сказать… Я точно не знаю… Но если нужно, я сама могу ответить на ваши вопросы.

— Ну, конечно! Если вы не против, мы будем записывать нашу беседу на пленку. Это получится естественно и непринужденно.

Говоря это, один репортер установил магнитофон, а второй, поговорив в микрофон: «Раз-два-три, даю пробу», начал:

— Мы находимся в городской конторе по составлению названий. В той самой конторе, где родился новый замечательный почин, о котором сегодня пишет газета и говорят во всех учреждениях Шумиловска. У нашего микрофона управляющая конторой Зинаида Васильевна Примерова. Расскажите, пожалуйста, Зинаида Васильевна, как в вашем коллективе родилась идея закрыть вашу контору.

— Мысль упразднить наше учреждение родилась у нас не случайно. Мы много думали об этом, советовались, взвешивали…

…— даже самые приблизительные подсчеты показывают, что ликвидация ненужных контор и устаревших учреждений может дать государству огромную экономию средств, высвободит большое количество специалистов, занятых сейчас во всякого рода промежуточных бесполезных инстанциях… — Голос Примеровой звучал по радио, и Сычкин слушал ее выступление, нервно расхаживая по комнате. — …Вот почему наш коллектив решил просить вышестоящие организации о закрытии Горназа.

— Ну, Борис Петрович, поздравляй! — воскликнул, входя в кабинет, Рыбацкий.

— С чем?

— Как с чем? Во-первых, Горназ закрывают, а мы, значит, остаемся. А во-вторых, уговорил я знаменитого Фигуркина. Он согласен.

— На что согласен?

— Работать у нас.

— Ты что, Рыбацкий, шутишь?

Но упоенный успехом Рыбацкий не заметил, как побагровел его начальник. И вопрос его он растолковал так, что, мол, Сычкин просто не в силах поверить такой удаче.

— Честное слово, уговорил! Ты еще, Борис Петрович, Рыбацкого не знаешь!

— Да кому он нужен, твой Фигуркин? — закричал управляющий. — Да я его за миллион рублей не возьму. Сегодня по его почину Горназ закрыли, а завтра он у нас почин устроит? Да это же не работник… Это… Это бомба замедленного действия! — четко сформулировал Сычкин.

Осенний дождь сбивал с деревьев последние осенние листья. Фигуркин отряхнул плащ и с небольшим чемоданом в руках вошел в подъезд музея.

— Давненько вы у нас не показывались! — сказала билетерша у входа. — В отъезде были?

— Вот именно.

Он прошел по залам и, как обычно, присоединился к группе экскурсантов.

Девушка рассказывала о картинах, и он снова слушал ее голос.

— Ну вот и все, товарищи! — сказала она. Экскурсанты разошлись, и впервые за все время Костя и девушка, которую Фигуркин называл Леной, по-настоящему остались вдвоем.

— Здравствуйте, — подошла к Фигуркину девушка. — Почему вы так долго не приходили?

— А разве вы меня знаете? — удивился Костя.

— Конечно. Вы тот самый Фигуркин. И вы были у нас в музее двадцать три раза.

— Двадцать четыре, — уточнил Костя.

— Значит, я вас не сразу заметила. Почему вы так долго не приходили?

— Я работаю теперь в другом городе. Ну и вот… приехал повидать вас.

— И очень хорошо сделали. Меня зовут Тоня. А далеко вы теперь работаете?

— Меня зовут Костя. И работаю я недалеко. При желании часа за три можно добраться.

— Поездом?

— Самолетом…

Они шли по улице. И дождь, отступая перед ними, переставал моросить…

— А когда вы уезжаете?

— Еще нескоро. Ночью.

— Жаль. Я думала, вы к нам надолго приехали.

— Так я еще приеду! Надолго приеду. Насовсем. Вот только кончу работу над одним интереснейшим прибором — и приеду.

— А что это, если не секрет?

— Я, Тоня, знаю, кажется, как сделать такой прибор, который будет абсолютно точно определять, годится ли человек для той должности, которую он занимает, или нет. Понимаете?

— Понимаю, что у вас скоро начнутся новые неприятности.

Костя рассмеялся.

— А вот тот самый магазин уцененных товаров, где я купил тогда ВКУС. Зайдемте? Может, там еще что-нибудь интересное найдется.

А в магазине было все по-прежнему. Те же картины, те же люстры и те же юные продавцы, без устали оттачивающие искусство игры в настольный теннис.

— Пусть победит сильнейший! — сказал Фигуркин.

— Спасибо! — дружно ответили продавцы, не прекращая игры, но стараясь быть взаимно вежливыми с покупателями.

Костя огляделся.

Вместо громоздкой мебели повсюду были расставлены разногабаритные уцененные телевизоры. И со всех экранов, больших и малых, неслась какая-то очень модная, но явно уцененная песня.

— А сейчас, — сказал диктор, — прослушайте выступление начальника главного управления по ликвидации ненужных учреждений.

И на всех экранах, больших и малых, появилась красивая, мило улыбающаяся Примерова.

— Все шире и шире, — начала она, — развертывается движение за закрытие излишних инстанций и ненужных учреждений. Достаточно сказать, что только за последнее время у нас в Шумиловске закрыты контора по составлению названий, контора по составлению наименований и ряд других подобных контор. Огромную поддержку в этом важном и серьезном деле оказывают нам сами работники ненужных учреждений…

Примерова, как всегда, была на уровне и говорила легко и гладко…

— Теперь, Тоня, вы понимаете, над каким важным прибором я работаю? — серьезно спросил Костя.

— Понимаю, — так же серьезно ответила Тоня. — Это, наверное, один из самых нужных приборов… Только нельзя ли его сделать поскорей?

— Я постараюсь, Тоня, я обязательно постараюсь…

ЗА ГРАНЬЮ ФАНТАСТИКИ

(Фантастические пародии)

Последняя гипотеза

Это произошло со мной не то в Париже, не то в Чикаго. Во всяком случае, это было на Западе, где и случаются разные неприятные истории.

Я не знаю почему, но меня всегда раздражал один из самых известных антропологов, доктор со странной двойной фамилией Гааль-Пеерин.