Никогда правда - Джилл Рамсовер

13

СОФИЯ

Сейчас

Прошлая ночь была такой катастрофой. Если бы мне пришлось перечислять все, что пошло не так, я бы даже не знала, с чего начать. Наверное, с того, что я позволила Нико увезти меня. Он попал в точку, когда сказал, что все было как в старые добрые времена. Стоя с ним на террасе, я чувствовала себя так, словно проскользнула через портал на семь лет назад. Я была ошеломлена тем, насколько комфортно и нормально я себя чувствовала, несмотря на все, что между нами произошло.

Шампанское, несомненно, сыграло свою роль в моем сомнительном выборе. Я могла бы закричать или начать сопротивляться, но не стала. Как бы сильно он не ранил меня в прошлом, как бы я не опасалась увидеть его снова, он все еще был Нико. Я не смогла бы разлюбить его, даже если бы попыталась, а я не пыталась. Самым страшным было то, что я не думала, что когда-нибудь захочу перестать любить Нико. Как же это было неправильно! Он был неотъемлемой частью меня, и избавиться от него означало бы уничтожить неотъемлемую часть моей души.

Я не могла. Не смогла бы.

И что мне оставалось?

Я прорыдала большую часть ночи, вот что. Некоторые из моих потрясений были гораздо глубже, чем то, что сделал Нико. Видя, как он повторяет худшую ночь в моей жизни, я вновь ощутила все гнетущие эмоции, связанные со смертью Марко. Мне было больно так, что я даже забыла, что человек может причинять боль.

Затем маятник качнулся в другую сторону, и я вспомнила то мгновенное блаженство, которое испытала, когда украла поцелуй Нико в его машине. Мои губы на его губах стерли всю остальную боль и страх. Нахождение в его объятиях принесло мне больше комфорта и уверенности, чем когда-либо прежде. Но это было так же недолговечно, как радуга после летней грозы. Когда я увидела понимание, которое установилось между Нико и моим отцом, кусочки головоломки встали на свои места, открывая четкое изображение того, что произошло столько лет назад.

Нико стал членом мафии, выбрав семью вместо меня.

Он стал частью организации моего отца и, в свою очередь, ушел от меня. Он мог утверждать, что защищал меня или что он поклялся хранить тайну, но в каждом правиле есть исключения. Это был его выбор — оттолкнуть меня. Его выбор — вступить в организацию. Его выбор — хранить эти секреты.

Все было выбором.

Почему он не мог доверить мне свой секрет? Неужели он думал, что я кому-то расскажу и подвергну его опасности? Неужели он не понимал, что я уже в опасности, учитывая связи моего отца? Знала ли я об отце или нет, Нико должен был знать, а значит, он знал, что я уже в опасности. Тогда как оттолкнуть меня, чтобы я была в большей безопасности?

Как бы я не рассматривала произошедшее, ничего из этого не имело смысла. Я могла только предположить, что он чего-то недоговаривает. Это было безопасное предположение — люди всегда оставляли что-то недосказанным. Мы были существами привычки, а самая неотъемлемая наша привычка — хранить секреты.

Я думала, что мои отношения с Нико были другими, но почему, я не знала. Я хранила от него секреты своей семьи, так почему бы ему не хранить свои собственные секреты от меня? Я не была ни доброй, ни злой. Как и он.

Возможно, это означало, что я должна была дать ему поблажку и признать, что его действия, возможно, не были чисто злыми. Я старалась не осуждать его несправедливо, но боль от всего, что произошло, затуманила мои суждения. Он ранил меня слишком глубоко, чтобы я могла рассматривать его действия с беспристрастной точки зрения.

От размышлений меня отвлекли приближающиеся мамины шаги по коридору. Я быстро накинула портьеру на холст, который рассматривала, и повернулась к двери.

— София? — настороженно спросила она, обогнув угол. — Как дела, милая?

Я ни с кем не разговаривала за завтраком и выглядела просто ужасно, поэтому неудивительно, что она пришла проверить меня. — Я в порядке. Пора начинать собираться?

— Вот-вот. — Ее губы растянулись в тонкую улыбку, а глаза забегали по комнате. — Ты хочешь поговорить о том, что произошло прошлой ночью? Твой отец сказал мне, что ты немного погуляла с Нико. — Она подошла и села на табурет рядом с моим столом для хранения принадлежностей.

Я хотела разозлиться на нее за то, что она вернула Нико в мою жизнь, но у меня было чувство, что это так или иначе произошло бы, независимо от ее вмешательства. Вместо этого я просто чувствовала себя побежденной, опустившись на табурет рядом с ней. — Это сложно, мама. Встреча с ним вызывает столько эмоций. Иногда это хорошо, но иногда так больно, что я не могу дышать.

— Люди, которых мы любим, всегда причиняют нам больше всего боли. Если бы мы не заботились о них, их поступки не причиняли бы боль.

— Я понимаю, что иногда мы причиняем боль людям случайно, но если ты любишь человека, зачем намеренно делать что-то, что, как ты знаешь, причинит ему боль?

— Почему родители шлепают ребенка? Зачем говорить сестре, что парень, с которым она встречается — мудак? Иногда проще не делать этих вещей, но мы делаем их, потому что любим этого человека. Я не Нико, поэтому не могу говорить за него, но я готова поспорить, что у него были веские причины для тех вещей, которые он сделал. Я видела, как он смотрит на тебя — как он всегда смотрел на тебя — и у меня нет никаких сомнений в том, что он любит тебя.

— Значит, ты думаешь, что добрые намерения могут освободить кого-то от ответственности за его проступки?

— Ну, это весьма распространенное утверждение, которое я когда-либо слышала. — Она подняла на меня бровь. — Самонадеянно утверждать, что добрых намерений всегда достаточно, но иногда, да, я думаю, намерения человека могут быть основанием для прощения. Мы все просто делаем все, что в наших силах. Может быть, ты поступила бы по-другому, но это не значит, что он не сделал все, что мог.

На секунду я задумалась, не имеет ли наш разговор более одного смысла. Я не была уверена, читаю ли я в нем то, что знаю о папе, или она была внимательна к судьбе