Полковник трех разведок - Богдан Иванович Сушинский

кто знает… К тому же известно, что на свободу он вышел ярым, хоть и скрытым, антисоветчиком.

— Знатная биография. Судя по всему, чекисты явно исходили из добытых из неё сведений, когда решили основательно вербовать вас.

— Без элементов шантажа тоже не обошлось. Однако хватит ударяться в подробности. Главное, что все худшее — в прошлом, а значит, стенания по этому поводу бессмысленны. Тем более что архивисты госбезопасности обещали помочь с диссертационными материалами. Они там буквально завалены всевозможными заготовками ко всё еще ненаписанным кандидатским и докторским.

— Но в свете всего услышанного… Изыски «Кодекса леди и джентльмена» — это всего лишь для души? — недоверчиво повел подбородком Пеньковский.

— Скажем так: суровая деловитость американцев привлекает меня куда больше чопорной заносчивости англичан.

— Это уже кое-что проясняет, — поползли вверх брови полковника.

Признание Курагиной в самом деле многое прояснило. Теперь он понимал, что о его переговорах с британцами Тамила не уведомлена; что сама она к богожителям из МИ-6 не принадлежит, а значит, им не придется оттаптывать в предбаннике этой разведки друг другу ноги, как двум медведям — у входа в одну берлогу.

Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.

Апрель 1961 года

На доклад к шефу Дэвисон подался лишь после того, как основательно пообщался с британским промышленником Гревиллом Винном. Какой-то конкретной информацией, посетовал капитан, англичанин делиться не стал, однако же не скрывал, что агента в лице половника Пеньковского они получают уникального, можно сказать, мирового масштаба. Продержится он, естественно, недолго, слишком уж заметен при своей должности и на фоне такой плеяды личностей. Тем не менее место в истории мирового шпионажа ему будет обеспечено.

— А почему вы, капитан, считаете, что ради этого не стоит рисковать? — вальяжно разбросал руки по широким резным подлокотникам Дуглас Малкольм.

— Я этого не сказал, сэр.

— Место в истории, как-никак пусть даже всего лишь истории шпионажа.

— Слава ценой предательства? Слишком уж сомнительные лавры, сэр.

— Не мы ли с вами, — только теперь предложил ему стул полковник Малкольм, — взращивает этих самых «геростратов от разведки»: подлецов, иуд и предателей-златолюбцев, но именно поэтому перевоплощающихся в героев множества современных фильмов и романов? Однако не будем отвлекаться от вашего доклада, капитан. С самим Пеньковским вам хоть немного удалось пообщаться?

— Нет, но уже при мимолетном знакомстве намекнул ему и Британцу, что нас интригует его членство в мандатной комиссии Военно-дипломатической академии.

— Не темните, Дэвисон, вы же пока еще не на допросе в КГБ. О какой комиссии идет речь?

Выслушивая объяснение и более подробный, нежели прежний, доклад своего помощника, Малкольм извлек из массивной дубовой сигаретницы кубинскую сигару, поводил ее у носа, благоговейно вдыхая табачный дух, тяжело вздохнул, вспомнив, что врачи категорически запретили ему курить, и, все еще держа в руке предмет своего вожделения, произнес:

— Какое впечатление производит этот самый Пеньковский?

— С виду — неброский, затравленный бытом советский чиновник, внешняя серость которого еще не позволяет причислять его к сонму серых кремлевских кардиналов.

— А ведь ему в самом деле хотелось бы видеть себя в ипостаси серого кремлевского кардинала, не правда ли? — с надеждой поинтересовался военно-воздушный атташе.

Дэвисон с усталой грустью посмотрел на шефа. Прошлым вечером он кутил в Американском клубе, плохо выспался и теперь стремился только к одному — как можно скорее добраться если не до квартиры, то хотя бы до дивана в своем служебном кабинете. «Пеньковский — в ипостаси серого кремлевского кардинала?! Бред!» Однако вслух уточнил:

— Вас интересует, сэр, мечтает ли он о дальнейшей карьере высокопоставленного агента влияния, слегка подзадержавшегося на подступах к Кремлю?

— Такого развития событий не предполагаете?

— Взрастить в стане врага высокопоставленного, влиятельного, извините за тавтологию, «агента влияния» — мечта каждого разведчика, а тем более — резидента, сэр. Целые полчища похитителей военно-технических достижений, целые легионы идеально обученных мстителей и диверсантов не способны нанести противнику более ощутимый урон, чем один, вражеской разведкой взлелеянный и в общественно-политические деятели перевоплощенный агент влияния.

— Убедительно, — сдержанно признал Малкольм.

— Вот только полковник Олег Пеньковский — явно не та «агентурная заготовка», из которой имеет смысл лепить настоящего государственного деятеля. Достаточно тех заслуг и регалий, того положения в обществе, которых он уже добился. Другое дело, что использовать эту «агентурную заготовку» следует по максимуму и в предельно короткие сроки, не рассчитывая на длительное сотрудничество, поскольку срок службы подобных агентов обычно краток.

— И с этим обстоятельством нам придется считаться. Да и Пеньковскому — тоже.

— Считаете, что русский осознает это и сознательно идет на смертельный риск?

— Он конечно же рассчитывает, что при угрозе провала сумеет уйти за границу. Или же британцы обменяют его на одного из русских разведчиков, потерпевших провал в Лондоне.

— Никто не может быть лишен права на надежду, — снисходительно произнес Малкольм.

— Как и права на риск.

— Поэтому забудем о грустных перспективах нашего сотрудничества и сосредоточимся на том, что уже сегодня, в реальности, мы получаем очень информированного агента, вращающегося в тех сферах, внедрять в которые человека со стороны или же из самых низов, из клерков подобных контор, — почти невозможно. Что в моих рассуждениях «не так»?

Капитан вздохнул и, не опасаясь быть заподозренным в излишней иронии, молитвенно вознес руки:

— Не перестаю утверждать, что они безупречны, сэр.

— Приписывать себе победы иностранных коллег — ясное дело, некорректно, тем не менее согласен: в лице Пеньковского мы получаем суперагента европейского, натовского, скажем так, масштаба. Тем более уместным будет собрать досье на все ближайшее, наиболее влиятельное окружение полковника ГРУ.

Дэвисон удивленно уставился на атташе.

— Вообще на все окружение?

— Я сказал: на «все наиболее влиятельное», если вы заметили, капитан, — уточнил Малкольм.

— Эт-то будет оч-чень непросто, — ужаснулся Дэвисон самой мысли о том, какой объем работы ему предстоит.

— В списке пока еще только двенадцать имен. Причем некоторые из этих деятелей уже проходят по картотеке наших «агентурных заготовок». Не уверен, что там имеется сколько-нибудь серьезный компромат, но ведь процесс накопления его еще только начинается. Для начала, соберите досье на этих людей в одной папке, вместе с досье на Пеньковского, это позволит нам видеть общий фон всей информационной среды.

— Вы намерены всех их вербовать в агенты, сэр? — теперь уже даже не пытался скрыть своей иронии капитан.

— Считаете, что не получится?

Дэвисон растерянно передернул плечами. Реакция атташе явно обескуражила его. Чарльз так и порывался выпалить: «Да я просто уверен, что ничего из этой затеи не получится!», однако же сумел сдержаться. К чему скоропалительные выводы, да еще и в пику своему шефу и покровителю?

— Я мог бы сразу же усомниться,