Полковник трех разведок - Богдан Иванович Сушинский

яичницу с ветчиной, салат и компот. Ей хотелось, чтобы этот ресторанный «человек» поскорее удалился и можно было продолжить разговор с полковником.

— Наверное, меня тоже привлекут к работе с высоким гостем, — негромко произнесла она, понимая, что избирает не лучший способ вернуть Пеньковского к государственным вопросам.

— И в каком же качестве? — машинально поинтересовался тот, отставляя нож и вилку подальше от края столешницы. Вопреки общепринятому трапезному этикету, полковник любил по-пролетарски взгромождаться локтями на стол и при первой же возможности старался избавиться от ножа, что было явным проколом в его великосветской подготовке.

Курагина сочувственно смотрела на полковника до тех пор, пока он не поднял глаза, и только потом въедливо удовлетворила его любопытство:

— Во всё том же качестве, мистер Пеньковский, во всё том же… В хорошо известном вам «дипломатическом ранге» секс-агента.

— Мне следовало бы сразу же догадаться, — хрипловатым, срывающимся каким-то голосом пробубнил полковник. — Пардон, мадам.

— Естественно, следовало бы. И вообще вам ли к лицу все эти интеллигентские стенания?

«Как всегда, загонят в постель к кому-то из высокопоставленных чиновников-азиатов», — расшифровал её упрек полковник, с трудом сдерживая наплыв не то чтобы ревности, а какой-то сугубо мужской досады.

По своим каналам Олег успел навести кое-какие справки о Курагиной и теперь уже знал, что перед ним — элитный секс-агент, из той отборной группы, которую в КГБ холили и лелеяли именно для таких исключительных случаев.

Причем один из посвященных в «тайны кремлевского двора» решился просветить его в том смысле, что в секс-отделе разведки существует жесткое правило: ни в коем случае не пополнять свой контингент из числа валютных ночных бабочек. Этих «нравственных страдалиц», как выразился кто-то там из газетных публицистов, тоже отбирали, подчиняли и предельно «использовали по назначению», но… в операциях иного порядка, иного статусного уровня.

Особенность заключалась в том, что в отличие от «низового звена» элитных секс-агентов внешней разведки КГБ, этих жриц любви экстра-класса, подбирали не по гостиничным номерам и «ресторанным панелям», а в основном по вузовским общежитиям и кафедрам иностранных языков. Перевоплощать профессиональных жриц любви в образованных леди, «владеющих без словаря» и умеющих поддерживать светскую агентурную беседу с иностранным клиентом, оказалось намного дороже и хлопотнее, а порой — безнадежнее, нежели прекрасных жриц науки превращать в истинных жриц любви. Тем более что методы воздействия на «кандидатуры» особого значения не имели.

«Впрочем, все мы, кто связан с разведкой, в той или иной степени «секс-агенты», — с предельным цинизмом осадил себя полковник. — Причем далеко не все пробиваются в элитные, потому как используют нас порой кому как вздумается: во всем мыслимых позах и ситуациях».

Однако никакая горечь размышлений не могла помешать Пеньковскому поинтересоваться:

— Предполагаешь, что клиентом окажется сам «великий вождь великого индонезийского народа»?

— Не исключено.

— Но ведь наверняка прибудет с супругой.

— А вот это уж точно исключено. Не тот случай, причем во всех отношениях.

— Тогда у тебя действительно появится шанс пополнить свою постельную коллекцию первых лиц.

— Если только мой «режиссер»-куратор из конторы не решится выпустить на сцену кого-то из тех «примадонн», что помоложе, но которые так и дышат мне в затылок.

— Не думаю. О чем ты? Какие там «помоложе»?! Ты — единственная в своем роде. Это же очевидно. — Произнося эти реплики, Пеньковский искренне пытался быть… искренним. Насколько это в принципе было возможно.

— Бросьте, полковник, — не жеманясь, почти раздраженно упрекнула его Курагина.

— Да с тобой даже сравнить некого, — не унимался мужчина, — если принимать во внимание естественную красоту, а не десять сантиметров «штукатурки», с полным набором «разукрашек». Ты в самом деле несравнимая.

— Чтобы не сказать «несравненная», — артистично забросила голову Курагина.

— Причем это даже не комплимент, а констатация неоспоримого факта, со всей искренностью изложенная.

— Угомонитесь, полковник. Вы так беспардонно расхваливаете меня, словно, стоя посреди невольничьего рынка, продаете в рабство. В сексуальное, между прочим, в данном случае.

— Да нет! Ну к чему все эти «закидоны»?! — попытался как-то выйти из словесной ловушки, в которую сам же и загнал себя. — «В рабство. В сексуальное…» Никуда и никому продавать тебя не собираюсь.

— И на том спасибо, — не особо щадила его Курагина..

— Нет, в самом деле при чем здесь я?!

— Вот именно, — с грустью в глазах спелой сливы согласилась Курагина, — при чем здесь вы? Ладно, забыли. Правда, у меня создалось впечатление, что вы уже начинаете прощупывать мои подходы к президенту Сукарно. Справедливо полагая, что из простых смертных ближе меня никто не подступится. Скажете, что ошибаюсь?

— Успокойтесь, приказа вербовать индонезийского президента не последует, — сквозь зубы процедил полковник, окончательно расправляясь с яичницей и берясь за чайный подстаканник.

— Последует. Еще как последует. Просто отдан он будет не вам.

— Тогда уж, как знать, — бездумно парировал полковник.

— И, само собой, не мне, грешной. Этим будут заниматься другие.

— Вербовать президента страны, прибывшего с официальным визитом?! — вдруг спохватился полковник. — Бросьте, Курагина! Любые фантазии должны иметь пределы.

— Возможно, это будет называться не «вербовкой», а «выстраиванием особых отношений». Стоит ли придираться к терминам? Мое дело — готовить почву для дипломатического шантажа. Хотя, в случае с этим азиатским павлином, «почва» эта окажется насквозь пропитанной потом и лестью.

— Успела ознакомиться с его диктаторскими прихотями? Кураторы сумели подкинуть интригующий материал?

— Зная методы правления этого азиатского правителя, лично я так и могу обращаться к нему: «Мой азиатский повелитель». Или «Мой незабвенный фюрер», вождь то бишь.

— Не по делу расхрабрилась, Курагина. Смотри не проколись на эмоциях, на которых чаще всего и прокалываются.

Джакарта, посольство СССР в Индонезии.

Апрель 1961 года

Вчитываясь в только что принесенную ему радистом шифровку, полковник КГБ Дмитрий Постольников несколько раз взрывался заунывным, словно стон при яростной зубной боли, хохотком. В том, что по московскому шефу его давно плачет «психушка», резидент внешней разведки в Индонезии убеждался уже не раз, просто не предполагал, что все настолько запущенно.

Вот и сейчас текст его приказа поверг резидента в изумление. Генерал-майор Ванин требовал от посольской резидентуры «в кратчайшие сроки предоставить обоснованные предложения по творческой разработке…».

Нет-нет, формулировка, в общем-то, не новая, мало того, до рези в желудке знакомая. Причем под «разработкой» всегда подразумевалось одно и то же — вербовка и, как правило, с применением одного из видов шантажа. Что же касается определения «творческой», то его резидент в расчет не принимал — банальная «генеральская отрыжка» того прошлого, когда Ванин «курировал» гастрольную деятельность всякого рода театров, ансамблей и коллективов художественной самодеятельности.

Кстати, сам генерал не раз вспоминал об этом периоде своей службы, как о годах благоденствия.