Полковник трех разведок - Богдан Иванович Сушинский

— В таком случае будем считать, что главная цель нашего общения достигнута, — почти восторженно развел руками Британец.

— И это все? — насторожился полковник.

— …Если речь идет о ресторанной части встречи. Но как вы смотрите на то, дорогой мистер Пеньковский, чтобы продолжить её в моем номере? Для этого нам стоит всего лишь подняться на второй этаж. Кофе и минералку нам принесут, — засуетился британец настолько, что потребовал счет, даже не дождавшись ответа полковника. А рассчитавшись за двоих, тут же составил заказ для доставки в номер.

Полковник взглянул на часы. Это был сугубо инстинктивный жест человека, привыкшего всю свою жизнь подчинять движению минутной стрелки. Еще вчера он попытался «разгрести» все дела, которые способны были отвлечь его от встречи с англичанином. А сама эта встреча была хоть и не официальной, однако же вполне легальной, заранее согласованной с руководством.

В том-то и дело, что в отличие от множества других советских чиновников, которые панически боялись быть изобличенными в контактах с иностранцами, особенно с выходцами и капиталистических стран, Пеньковский подобных контактов не опасался. Наоборот, в этом заключалась основа его служебных обязанностей.

К тому же он принадлежал к тому узкому кругу лиц «полного номенклатурного доверия», которым не нужно было объяснять «компетентным органам» причины своего «служебного флирта» с иностранцами. Тем более что от наскока маниакально подозрительных кагэбистов его спасала еще и кираса сотрудника Главного разведуправления Генштаба Вооруженных cил, которое своих на поле боя бросать не приучено.

— Что американцев неминуемо заинтересуют списки выпускников и даже абитуриентов Военно-дипломатической академии, то есть списки потенциальных шпионов, — это ясно, — продолжал развивать затронутую тему Британец, поднимаясь вместе с Алексом на второй этаж отеля. — Но ведь им нужны не просто фамилии, а хоть какие-то сведения, которые бы стали основой для будущих агентурных досье.

— И добыча которых всегда связана со временем, нервами и определенным риском.

— Но у вас есть хоть какой-то доступ к полностью засекреченному отделу кадров этого заведения?

— Нет, конечно.

— Вот и мне казалось, что нет. Но, с другой стороны, следует учитывать круг ваших знакомств, — тут же пришел на помощь полковнику сам англичанин, — а также степень разговорчивости большинства коллег, подогретых любимой всеми вами «Столичной» водки. Как и все прочие особенности русского застолья, не раз приводившие то ли к потере сознания, то ли сразу же к потере папки с документами.

— Все не так просто, дорогой Гревилл, — попытался урезонить его полковник. Но не тут-то было.

— Да все именно так, просто… Как только на столе перед русским появляются водка и хорошая закуска, все грифы секретности теряют для него какое-либо значение.

Из деликатности, полковник промолчал. А Британец даже не заметил, насколько обобщенным получился у него портрет советского «службиста». До оскорбительности обобщенным.

Лишь когда агенты расположились в гостевой комнате люкса и благодаря оперативно появившемуся официанту стол снова оказался сервированным, Олег Пеньковский вновь ожил, и даже встрепенулся:

— Но, кажется, я начинаю понимать, почему американец коснулся вопроса Военно-дипломатической академии.

Уголки губ Винна расползлись в многозначительной улыбочке. Все-таки он не ошибся в своем определении: сам вид бутылки со спиртным производит на русских некое магическое воздействие.

Словно бы подтверждая его углубленное умозаключение, полковник решительно опустошил свою рюмку, старательно пожевал, будто бы закусывал ею, нижнюю губу, и заинтригованно покачал головой.

— И все же странно, что им известно даже это.

— Что именно?

— Да все, что связывает меня с Военно-дипломатической академией.

— Разведка, знаете ли, не дремлет, — бойко отреагировал Британец, однако тут же осекся. — Простите, а что все-таки американцам известно о вашей работе в академии? Существует нечто такое, что составляет особую тайну?

— Дело в том, что в мае прошлого года я был назначен членом мандатной комиссии, которая занимается отбором кандидатов для поступления в Военно-дипломатическую академию.

— Что вы — член мандатной комиссии, мы уже выяснили. Какие нюансы в связи с этим всплывают?

— Отбор в этот вуз, как вы понимаете, очень жесткий, конкурс большой, и, если учесть, что среди абитуриентов очень много детей видных военных, государственных и партийных деятелей… Словом, сами понимаете…

— Начинаю понимать, — застыла рюмка с коньяком на уровне основательно приспущенного узла галстука. — Но вы продолжайте, Алекс, продолжайте…

— Наверное, поэтому кандидатуры членов мандатной комиссии утверждались на очень высоком партийном уровне, а сам их список был строго засекречен. Строжайше засекречен, причем строжайше даже по нашим меркам.

— Меня это не удивляет. У вас, у русских, засекречено буквально все, вплоть до фабрики, выпускающей туалетную бумагу.

— Мне сейчас не до анекдотов, господин Винн. Судя по всему, американская разведка получила доступ к списку членов мандатной комиссии.

— Получила, естественно.

— Но только к списку членов этой комиссии, да и то случайно. Не исключено, что кто-то всего лишь неосторожно назвал мою фамилию. Однако доступа к спискам студентов академии у них нет.

— Тогда чем вы встревожены? Все-таки мечтаете разоблачить «крота», который подрывает сами основы маниакальной секретности Кремля? Или же рассчитываете на то, что янки сдадут вам своего агента, ради вашего продвижения по службе?

— Не исключено, что именно так они и поступят, — уже откровенно огрызнулся Алекс, — когда разберутся, что к чему. Особенно, когда поймут, каким неистощаемым источником провалов советской разведки может оказаться «разработка» слушателей этой академии.

* * *

Полковник хотел сказать еще что-то, но в это время Винн откинулся на спинку кресла и удрученно как-то уставился на него. В глазах англичанина читалось неподдельное разочарование.

— И все же странно, что вы не указали на свое участие в этой мандатной комиссии, на этот канал доступа к секретнейшей информации — ни в своем письме, ни во время первых наших разговоров.

— Да что вы так раздраженно «убиваетесь» по этому поводу? — пожал плечами Пеньковский.

— Именно потому и раздражаюсь, что, если бы я заговорил в Центре об этом источнике после первой нашей встречи, не пришлось бы столь напористо убеждать моих кураторов в целесообразности вашей вербовки.

— Вот почему и вы, и Дэвисон так упорно топчетесь вокруг этих своих «академических пристрастий».

— Отношение американца к этому источнику меня не интересует.

— Всё, исключаем его из темы. Другое дело, что во время прошлой вступительной кампании я был предельно занят другими делами, поэтому отбором абитуриентов почти не интересовался.

«Какими еще делами?! — взвинчивал себя Винн. — Как человек, готовящий себя к сотрудничеству с иностранной разведкой, а тем более — с британской, способен с безалаберностью относиться к подобному назначению?! Что он корчит из себя идиота?!» Впрочем, всё это он извергал мысленно, а вслух, источая елей вежливости, проговорил:

— Очевидно, вы только потому и не