Чёрная сабля - Яцек Комуда

– Гости!

– Какие ещё гости?

– Благородного происхождения, хозяин!

Через мгновение дверь слегка приоткрылась. В щели блеснул свет, и пан Яцек увидел чёрное, расширяющееся воронкой дуло мушкетона.

– Позаботься о наших конях, любезный! – буркнул он, несколько опешив от такого «гостеприимства». В щели над дулом маячило бородатое, мрачное лицо хозяина заведения.

– Сколько вас?

– Двое.

Дверь распахнулась шире, и Дыдыньский обомлел. Корчмарь возвышался над ним на добрые две головы. Широкий в плечах, словно медведь, он напоминал настоящую гору мышц. Глядя на трактирщика, Дыдыньский понял, зачем изобрели тяжёлые мушкеты и короткие ружья для пехоты. Хотя, пожалуй, с этим человеком справился бы разве что фальконет, заряженный доброй картечью. Могучее брюхо трактирщика смахивало на пивную бочку. Обтягивающий его фартук был заляпан чем-то подозрительно напоминающим кровь. От трактирщика исходила такая зловещая аура, что Дыдыньскому почудилось, будто его обдало ледяным холодом.

– Ясек, займись конями... господ! – хозяин произнёс последнее слово с явной издёвкой, хотя, может, Дыдыньскому просто показалось.

– Э-э... Э-э... – раздалось сзади. Мимо корчмаря протиснулся хромой подросток с длинными чёрными волосами. – Э-э...

– А благородных господ прошу внутрь!

Дыдыньский передал поводья слуге. Корчмарь отступил в сторону, пропустил его в сени и указал на открытую дверь. Дыдыньский вошёл в мрачную комнату, освещённую тусклым светом светильника. Сразу бросилась в глаза царящая здесь запущенность. Столы и стойку покрывал толстый слой пыли, по углам свисала паутина. Посуда на прилавке покрылась грязным налётом. Они обменялись с казаком красноречивыми взглядами. Эта корчма с первого взгляда вызывала отвращение. Но за окном лил проливной дождь, а в трубе завывал ветер. В конце концов, он всё же предпочёл эту дыру ночёвке в чистом поле.

– Эй, трактирщик! Подай-ка нам мёду да чего-нибудь пожевать! – буркнул пан Яцек. – Да пошевеливайся, чёрт побери!

– Мёду? Могу и что-нибудь покрепче организовать...

– Ну тогда тащи горилку. Живо согреемся!

– Какую изволите, сударь? – произнёс корчмарь таким зловещим тоном, что Дыдыньский невольно поёжился. – У меня разные сорта имеются...

– И какие же?

– Висельная, колёсная, костяная, черепная, кандальная и палёная. Все по моим фирменным рецептам!

– Хм... Что-то многовато, – озадаченно протянул Савилла. – А что чувствуешь после этой, как её... висельной?

– Каждого над землёй вздёрнет, болтаться начнёшь.

– А колёсная?

– Так переломает, что и дружки домой не дотащат.

– Ну а костяная? – поинтересовался Дыдыньский. – Может, это та чёрная жижа, что из-под земли возле Кросно добывают? Мужики ею оси телег мажут, а бывает, что и пьют. Только от неё загнуться недолго.

– Такая забористая, что от человека одни кости остаются. В Кракове её некромантской кличут. А от черепной у многих башка трещала похлеще, чем с плахи слетевшая.

– Кандальная?

– Эта, – корчмарь слегка усмехнулся, но как-то жутковато, – эта в моей корчме навеки всякого оставит...

Дыдыньский промолчал. Но эти слова ему ой как не понравились.

– Ладно, неси костяную, трактирщик. Хоть кости нам согреет. И мёду к ней.

– Сию минуту!

Корчмарь развернулся и скрылся за дверью. Савилла склонился к уху своего господина.

– Ох, не нравится мне это... – прошептал он. – Этот тип, похоже, тёмная личность...

Дыдыньский кивнул. Толстый трактирщик вновь появился, на сей раз неся под мышкой жбан мёда, а в руке – бурдюк с горилкой. Он поставил на стол две чарки и два стакана, а затем наполнил их.

Они выпили. Горилка оказалась забористой. Она обжигала нёбо. Трудно было понять, подмешано ли в неё что-то. Что-то такое, от чего, как вдруг подумал Дыдыньский, и впрямь от человека одни кости остаются. Кости, зарытые в яме посреди леса...

– Пейте, пейте, господа! – подбадривал шинкарь. Дыдыньский осторожно отведал мёда и замер. В крепком двойняке он учуял какую-то примесь. Вроде корешков или ещё какой-то приправы. Он отставил недопитый стакан. Посмотрел на корчмаря. Тот стоял неподвижно, уставившись на пьющих. Загораживал путь к двери. Дыдыньский пожалел, что оставил пистоль при седле. При себе у него была только сабля. «Трактирщик-то жирный, – подумал он, – небось, неповоротливый... Может, кинжалом?» Однако он опасался, что в случае заварушки холодное оружие может оказаться бесполезным. В конце концов, какой удар нужно нанести, чтобы пробиться через такую тушу жира и мяса?

Он многозначительно подмигнул Савилле. Казак понял намёк, не допил мёд. Увидев это, корчмарь беспокойно заёрзал. Неужто в мёде и впрямь что-то было? Дыдыньский решил не рисковать.

– Давай теперь жратву, хозяин. Что у тебя там на огне?

– Кролик по-палачески, капуста обычная, капуста рубленая с мясом, кролик потрошёный с кашей, колбаса... белая как скелет и колбаса обычная, дичь, ну и дичь по-палачески.

– Эка невидаль?! – удивился Дыдыньский. – Тащи-ка нам этого кролика по-палачески...

Корчмарь неторопливо удалился на кухню. Молодой шляхтич глянул на слугу-казака.

– Держи ухо востро, Савилла. Что-то неладное тут творится.

– Кровь на полу, пан. Гляньте! – прошептал тот в ответ.

Дыдыньский пристальнее вгляделся в пыльные, растрескавшиеся доски. И верно, от стола, за которым они сидели, тянулась к двери цепочка едва заметных бурых пятнышек. Будто там волокли кого-то истекающего кровью. Пан Яцек снова вспомнил о костях, которые они нашли в яме на поляне. Эта корчма ему определённо разонравилась.

– Э-э-э... Э-э-э...

Вошёл Ясек, неся блюдо с жарким. Кролик по-палачески выглядел вполне обычно – зажаренный на вертеле. Однако голову отрубили от туловища и положили чуть поодаль. Дыдыньский попробовал мясо. Оно оказалось отменным, щедро приправленным шафраном и пряностями.

– Э-э-э... Э-э-э...

Шляхтич внимательнее присмотрелся к немому. Когда Ясек открыл рот, Дыдыньский увидел там лишь несколько почерневших зубов и красную пустоту. У слуги не было языка. Скорее всего, его вырвали клещами за какую-то провинность.

– Что, не по нутру вам, сударь?!

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Дыдыньский чуть не выронил куриную ножку, которую держал. Корчмарь появился словно из воздуха. Он окинул едоков странным прищуренным взглядом.

– Ясновельможный пан мало мёду отведал! – прогремел хозяин. – А ведь у меня самый лучший во всём Груецком повете! Ясек, подлей господину!

– Э-э-э... Э-э-э...

Дыдыньский, хочешь не хочешь, отхлебнул напитка. В голове снова мелькнуло подозрение, что мёд отравлен. Корчмарь что-то шепнул Ясеку на ухо, и слуга, прихрамывая, вышел.

– Отчего ваш холоп не говорит? – спросил Яцек.

– От рождения немой, – неохотно буркнул корчмарь.

Казак вдруг поднялся.

–