Чёрная сабля - Яцек Комуда

из его лёгких. Выпрямился, выронил пистолет из рук, а потом рухнул лицом вниз и так и остался лежать.

Рахиль лежала на боку, тяжело дыша. Струйка крови стекала из её рта. Крысиньский со стоном бросился к ней, схватил на руки, поднял.

– Рахиль, – зарыдал он. – Моя маленькая Рахиль... Что с тобой...? Моё сердце, моя принцесса...

– Исцели её! – простонал Дыдыньский. – Сейчас! Немедленно.

Шляхтич положил дочь на крыльцо. Быстро разорвал её бекешу на груди, обнажив красное отверстие от пули, из которого хлестала кровь. Опустился на колени и приложил руки к её телу...

А когда отнял их, алая кровь и не думала останавливаться. Рана не затянулась! Рахиль задрожала, застонала. Крысиньский схватился за подбритую голову, две слезы скатились по его загорелому лицу.

– Отец... про... прости... – прошептала она. – Я... я...

Рахиль не договорила. Её хрупкое личико побелело, глаза медленно закрылись.

– Не могу! – вскричал Крысиньский. – Я потерял дар, о Господи! Почему? За то, что пролил кровь?!

Он закрыл лицо руками, сломленный, и сидел так рядом с телом своей дочери. А потом взял её на руки, как ребёнка, встал и повернулся к свите Паментовского. Медленно переводил взгляд с одного загорелого лица на другое. Шляхтичи и слуги опускали головы, избегая его глаз. А потом один за другим начали поворачивать коней и уезжать со двора. Никто не оглянулся на тело своего господина и предводителя. Никто не потянулся за саблей или чеканом.

Крысиньский вошёл во двор, неся тело дочери на руках.

11. Эпилог

Они отправились в путь вечером того же дня, когда предали тело Рахили земле. Дыдыньский ехал впереди, за ним следовал Крысиньский с мрачным лицом и чёрной саблей на левом боку. Поднявшись на холм, Крысиньский придержал коня и обернулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом Иерусалим.

– Пан Дыдыньский.

– Да, пан-брат?

– Я больше никогда сюда не вернусь.

Молодой шляхтич молча кивнул.

– Я совершил тяжкий грех. Пролил кровь. И Господь справедливо наказал меня, отняв свой дар. Я недостоин помогать людям. Оставляю Иерусалим на попечение сына.

– Прости меня, пан-брат, – глухо произнёс Дыдыньский. – Во всём виноват я. Из-за меня погибла Рахиль, я нарушил покой твоей деревни. Прости. Я твой должник.

– Что сделано, то сделано, – тихо ответил Крысиньский. – Ты вернулся, чтобы помочь мне, и не потребовал ничего взамен.

– Но я разрушил Иерусалим.

– Ты увозишь в своём сердце частицу этого места, пан-брат. Не дай ей растаять, как снег в Бескидах. И... продолжай делать то, что делаешь. До самого конца.

– Прощайте, пан Крысиньский.

Старый шляхтич развернул коня в сторону Санока, кивнул челяди и пустился галопом прямо к долинам.

Под Весёлым Висельником

1. Страшилки по-польски

Дождь тихо шелестел в кронах деревьев по обе стороны тракта. Сумерки сгущались; моросило весь день, превратив дорогу в скользкое месиво из глины, луж и раскисшей грязи. Словом, погодка – не приведи Господь.

Яцек Дыдыньский плотнее запахнул подбитый мехом плащ. Конец мая на дворе, а дожди льют уже две недели без продыху. Он с досадой стряхнул капли с шапки. Роскошное цаплиное перо прилипло к рысьему меху. Молодой шляхтич выругался сквозь зубы. Ох и не любил он непогоду, да и Мазовию, как всякий истинный русин, на дух не переносил, а теперь вот приходится тащиться по её паршивым трактам. Вдруг шляхтич осадил коня. Справа, в лесу, мелькнула поляна. Почудилось, будто там промелькнуло что-то крупное, тут же растворившееся во мраке между стволами. Он положил руку на рукоять торчащего из-за пояса пистолета. Хоть бы не отсырел, чёрт побери.

– Что стряслось, пан? – тихо окликнул ехавший сзади Савилла. Он завертел головой, но даже его острый взгляд не мог пронзить кромешную тьму. – Никак волки?

– Что-то другое, – прошептал Дыдыньский. – Здоровое. Может, человек?

– А ну-ка, глянем.

Они осторожно свернули с дороги. Въехали на небольшую полянку. Темень – хоть глаз выколи; конь Дыдыньского нервно дёрнул удила, испуганно всхрапнув.

– Вроде пусто... – пробормотал шляхтич. Он остановил коня в шаге от едва заметной, заросшей бурьяном ямы. Прищурился и тут различил среди сорняков что-то белое. Спешился, наклонился над ямой, держа поводья в руке, а затем нашарил и поднял длинную берцовую кость. Поднёс к глазам – вроде тёмные пятна виднеются. Кровь... Только чья – человечья али звериная? Не разобрать в такой темени. Вдруг он замер. Что-то его насторожило в этой кости. Сломана она как-то чудно. Так-так... Давным-давно он видел, как палачи выбрасывали из старого колодца под виселицей останки казнённых. Там тоже были эдак расколотые кости – остатки голеней бедолаг, которых колесовали.

Он отшвырнул кость. Пошарил среди останков и вдруг пальцы нащупали какую-то железку. Поднёс к глазам – шляхетский перстень-печатка. Даже и не пытался герб разглядеть – куда там в такой темнотище.

– Ну что там, пан? – подал голос Савилла.

Дыдыньский вскочил в седло. Развернул коня к дороге.

– Кости, – буркнул он. – А чьи – хрен разберёшь. Темно, как у чёрта в заднице. Ещё перстень нашёл. Вроде шляхетский. Поехали отсюда, Савилла.

2. Корчма на болотах

Лес вскоре закончился. Перед Дыдыньским и Савиллой внезапно открылось обширное пустое пространство – обычное поле, заросшее сорняками. Дождь и не думал прекращаться – наоборот, морось сменилась ливнем. Вокруг почти ничего не было видно. Дыдыньский подумал, что неплохо бы найти поблизости какую-нибудь корчму.

И словно по волшебству, корчма оказалась неподалёку. Вскоре молодой шляхтич заметил где-то в поле слабый жёлтый огонёк. Он тут же пришпорил коня, и вскоре они с Савиллой оказались перед мрачным строением под соломенной крышей. Таких постоялых дворов было мало на Червонной Руси, откуда был родом Дыдыньский. Там корчмы – большие, с просторными навесами – выглядели куда презентабельнее, чем иной шляхетский двор в Мазовии. В темноте Дыдыньский едва разглядел выцветшую вывеску. Корчма называлась «Под Весёлым Висельником». Название, мягко говоря, не внушало оптимизма, но выбора не было. Он спешился и принялся колотить кулаком в окованные железом ворота.

– Кого там черти принесли?! – раздался изнутри