Пепел прошлого (СИ) - Евсения Медведева

class="p1">— Знаю, папуля. Только я не понимаю, что тебе нужно рассказать? Может, ты мне подскажешь?

— Сначала мне звонит Дэн, намекая на то, что ты снова связалась с Корфом, а теперь… — я слышала, как отец щелкнул зажигалкой и закурил, что он делал чрезвычайно редко. — Ты же знаешь, что у меня до сих пор есть в Министерстве связи? Мне только что звонил одногруппник и интересовался, не моя ли дочь Манилова Лизавета? Так вот, дочь, что ты натворила?

Голова закружилась, а в к горлу стала подкатывать тошнота.

— Пап, я не понимаю. Была у меня одна смерть, но вскрытие подтвердило утробную смерть из-за патологии развития. Просто ко мне она попала слишком поздно. Можно было попробовать спасти его, прокесарив на раннем сроке…

— Лиза, думай! Что еще?

— Пап, я не знаю, — в кабинет вошла Маша, застыв в пороге, не решаясь, что ей делать дальше. — Но я выясню, а потом позвоню.

Отключилась и села в кресло, раскинув руки. Каждая мышца дрожала. В голове билась мысль, но мозг отказывался обрабатывать ее. Я знала, что происходит, но боялась признаться в этом.

— Говори…

— Лиза, — Маша бросилась ко мне, обняв крепко за шею. — Я не знала. А Любка… Она сказала, что на тебя готов приказ. Сказали, что самое время опустить "птичку высокого полета"!

Чувствовала, как по шее потекли ее слезы. Это же ее слёзы, правда? С самого детства терпеть не могла плакать. Не потому что было стыдно, а потому что, в силу собственной физиологической особенности, мне это доставляет настоящую боль. Мгновенно закладывает уши и нос, а слизистая горла опухает. Дед смеялся надо мной, что я скорее сдохну, чем расплачусь, именно поэтому легко смогу работать медиком. Да! Это правда. Я отучила себя реветь, прогоняя этот процесс в собственном воображении. Я просто представляла, что плачу и успокаивалась. Вот и сейчас…. Только не могла понять, почему по щекам течет что-то мокрое, а горло так противно саднит. Ведь это только воображение?

Вскочила с кресла и помчалась на третий этаж, где был кабинет главврача. Хотела ворваться, накричать и потребовать объяснений, но он меня давно ждал. Старик стоял у открытого окна и курил, пуская в воздух густые пары никотина.

— Аркадий Львович! Расскажите мне!

— Лизонька, а ты знаешь, как я оказался в этом кабинете?

— Да, конечно, мой дедуля вышел на пенсию, а лучше Вас никого не было.

— Я был его учеником. Но ты знаешь не все. Твой дед не выходил на пенсию, его вынудили. Открыли на него охоту, задушив по всем фронтам. Ни один главврач не брал его на работу. Им просто запретили. Лизонька, что же ты наделала?

Мне стало плохо. Воздух просто вылетел из моих легких. Ноги стали ватными, и я рухнула на деревянный стул, где еще утром сидел тот лысый дядька.

— С кем ты связалась? Ведь еще вчера все было хорошо? — старик подбежал ко мне, схватив за руки, стал трясти. — Я думал, что оставлю все тебе. Я….Лиза…Я ничего не могу сделать…

— К… Кто?

— Я не знаю, рыбонька. Не знаю. Но я постараюсь выяснить. А ты держись. Мы все преодолеем, — он опустил голову на жилистые руки, пропустив сквозь пальцы остатки когда-то пышной шевелюры. Тонкие седые пряди болтались, окутываемые пьяняще-крепким дымом его Беломора. — У меня есть друзья в частных клиниках. Мы найдем тебе работу намного лучше!

— Что? Отказали в субсидии на ремонт? — из горла вырвался такой злобный смешок, что старик поднял голову, сосредоточив на мне взгляд бледно-серых глаз.

— Сказали, что мы не попали в список нуждающихся на следующий год, — он зарычал и бросил металлический подстаканник в стену, штукатурка с которой тут же треснула и вывалилась уродливым куском.

— Не надо, Аркадий Львович. Не надо. Давайте облегчим жизнь и себе, и господам чиновникам? — я взяла чистый лист бумаги и быстро нацарапала заявление об уходе.

— Рыбонька, что же ты делаешь? Что? Не бойся, мы переживем! Ведь с твоими волшебными ручками мы делаем план, да и новые платные палаты поддержат нас, — главврач упал на колени, уронив голову мне на колени. — Не надо!

— Нет, Аркадий Львович, если уж они дедулю продавили, то мне… Мне крышка.

****

— Лиза! Лиза, ты куда? — Марина из регистратуры выбежала на крыльцо приемного.

— А я домой!

— А мы? Нам, что делать?

Меня трясло от злости, но я прекрасно понимала, что ничего не могу сделать. На моем веку пропало слишком много врачей, чей талант был раздавлен чиновничьей машиной. Их стальные пальцы душили все благие начинания. Они сметали с ног молодых специалистов, не угодивших какой-то шишке. А самое противное — этот процесс был безвозвратен. Еще никому не удавалось заставить работать машину в обратку. Бюрократия везде одинакова, независимо от страну, штата и уровня жизни. Мы всего лишь мелкие букашки.

— Работать, Мариша, работать. Передай моих пациентов Косте, а вещи я потом заберу, — не уверена, что она меня слышала, потому что мой голос исчез. А хрип был заглушен сиреной подъехавшей скорой.

Поняла, что веду машину чисто автоматически, когда оказалась на узкой дороге у озера. Снегопады, застрявшие над нашим регионом, сделали свое дело. Высоченные сугробы мягкой линией обрамляли продолговатое озеро.

Я вышла из машины, завязав шубу плотнее. Хотелось надышаться, будто до этого что-то перетягивало мое горло. Яркое полуденное солнце бликовало в заснеженной поверхности озера. На противоположной стороне, где стоял дом Киры, шли работы. Во дворе ставили высоченную елку, натягивали сети гирлянд, готовясь к надвигающемуся празднику. Мне не хотелось ехать домой. Не хотелось смотреть в глаза Дэна, потому что знала, что он скажет. Не хотела смотреть на Булю, понимая, что, скорее всего, она уже все знает. Львович не мог не позвонить ей.

— О! Лизок! — чья-то рука легла мне на плечо, заставив испугаться.

— Мира! Черт! Ну, нельзя же подкрадываться со спины? — я обняла ее и, смахнув слезы, улыбнулась.

— Подкрадываться? Да, я минут пять уже кричу тебе с балкона, — она махнула в сторону своего дома. — Что с тобой?

— А Никита будет сильно ругаться, если ты выпьешь со мной за компанию?

— Да, что ты… — она нахмурилась и, достав телефон, что-то быстро настучала по экрану. — Идем. Сначала пообедаем, а потом затопим баню, закроемся и спрячемся от всех мужиков этого мира.

— Отлично, а там тихо?

— Очень, Лизонька, там очень тихо. Только вот Кира еще приедет, — Мира забрала у меня ключи от машины. — Давай я сама припаркую твою машину в гараже? Садись.

Я чувствовала себя обескровленной, выжатой, именно поэтому просто пожала плечами:

— Я