Последняя тайна храма - Пол Сассман

Полковник осекся, с трудом приподнял руку и провел ею по лицу. Халифе вспомнилась странная встреча с женой Джемаля в Карнакском храме. «По почте. Без подписи и обратного адреса. Никаких слов. Просто три тысячи египетских фунтов, стофунтовыми купюрами».

– Это вы посылали им деньги? – спросил он тихо. Мафуз перевел на инспектора удивленный взгляд, затем в изнеможении откинулся на подушку.

– Самое малое, чем я мог возместить свою вину. Так они хоть выжили, дети ходили в школу. И все равно это ничто по сравнению…

Халифа встал и прошел к краю причала, рассматривая косяк нильских окуней, проплывавших под его ногами.

– Хассани тоже был в курсе?

Мафуз отрицательно покачал головой:

– Тогда нет. Я рассказал ему, когда Джемаль повесился. Он старался защитить меня. Так что не суди его слишком строго.

– А папка с делом? Она пропала из архива.

– Хассани сжег ее. Мы решили, что так будет лучше. Чтобы прошлое не висело тяжким бременем. Но прошлое может в любой момент напомнить о себе, – с горькой усмешкой произнес Мафуз. – Никуда от него не деться. Оно как пиявка сосет из тебя кровь. Жизнь превращается в кошмар. Оно преследует тебя по пятам, Халифа, и ты не можешь от него избавиться.

Он сделал слабое движение рукой в сторону чая, дав понять, что у него пересохло в горле. Халифа подал ему чашку, однако Мафуз был слишком слаб, чтобы удержать ее самостоятельно. Инспектору пришлось помогать ему, терпеливо стоя рядом, пока тщедушный старик, чуть привстав на лежаке, хлебал остывший чай.

– Я был хорошим полицейским, – сказал Мафуз чуть слышно, завалившись обратно на подушки, словно тряпичная кукла. – За сорок лет службы я раскрыл столько дел, сколько тебе и не снилось. Грабители Асуанского экспресса, гезирские киллеры, Гиргиз-вади… Слыхал о таком? Гиргиз аль-Газзар, бутнейский[36] мясник… Всех их я взял. Только одного упустил…

Мафуз сдавал на глазах. Пытаясь остановить очередной приступ удушья, он подтянул ко рту маску и сделал несколько глубоких вдохов, корчась, будто от острой боли.

– Возобнови дело, – пробормотал полковник, откладывая маску. – Ты же за этим пришел, да? Я поговорю с Хассани, если надо – еще с кем-нибудь. Конечно, результат уже ничего не изменит: аль-Хаким мертв, Джемаль мертв, Янсен тоже мертв. Но узнать истину необходимо.

Излома послышались шаги, и на лужайку вышла домоправительница с небольшим хирургическим подносом.

– Не падайте духом! – пожелал напоследок Халифа. Мафуз раскашлялся.

– Со мной все кончено. Через пару недель я буду в могиле. Зато я умру с чувством, что перед смертью сделал нечто доброе.

Он надвинул маску, вдохнул полной грудью и сильно схватил Халифу за руку.

– Отыщи правду. Халифа, – прошептал он. – Ради меня, ради жены Джемаля, ради самого Аллаха – отыщи! Хотя будь осторожен – Янсен был очень опасным человеком, со связями на самом верху. В этом деле полно грязи. Я защищу тебя как смогу. Но и сам будь осторожен.

Он покосился на Халифу и прикрыл заплывшие глаза, словно впав в забытье. Инспектор взглянул в последний раз на бывшего начальника и, высвободив из его пальцев руку, прошел мимо недружелюбной домоправительницы в дом. Еще полчаса назад Халифа молил Аллаха, чтобы Мафуз разрешил возобновить следствие; теперь, узнав всю подноготную, он жалел, что затеял это дело.

Иерусалим

Лайла не могла вспомнить, когда она в первый раз пришла на завтрак в отель «Американ колони», но уже несколько лет подряд утро пятницы она неизменно проводила в местном ресторане, где за чашкой кофе и круассаном собиралась разношерстная компания из журналистов, работников некоммерческих организаций и дипломатов среднего звена – в основном иностранцев. За завтраком, плавно перетекавшим в ленч, а иногда и в обед со спиртными напитками, в неформальной обстановке обсуждались самые горячие проблемы, и собеседники позволяли себе выражать мнения много свободнее, чем на страницах газет или в аналитических обзорах. Полемика велась не на шутку горячая: однажды в ходе одного из таких «дебатов» шеф израильского отдела «Вашингтон пост» разбил бутылку вина о голову датского атташе по культуре.

В начале одиннадцатого, по пути бросив письмо в почтовый ящик, Лайла прошла через прохладный холл в залитый солнцем дворик с фонтаном, цветами в корзинах и металлическими столиками под кремового цвета тентами. Несколько завсегдатаев «клуба» уже сидели под апельсиновым деревом: Нуха, Онз Шенкер из «Джерусалем пост», Сэм Роджерсон из Рейтер, вечно заигрывавший с Лайлой Том Робертс – служащий британского консульства, и еще несколько незнакомых ей лиц. Дискуссия была в самом разгаре.

Вытянув из-за стола свободное кресло, она села и налила себе кофе из стоявшего на соседнем столе кувшина. Робертс сконфуженно улыбнулся, приветствуя Лайлу, и повернул голову в сторону.

– Эта карта к дороге в никуда, – резко сказал Роджерсон, проведя рукой по лысеющей голове. – Проблема не в договоре. Пока Израиль не перестанет давить палестинцев и не пойдет на серьезные уступки, кровь будет бить фонтаном.

– Проблема не в договоре, говоришь? – рявкнул Шенкер, затянувшись «ноблесс» и нахмурив брови. – Да, верно. Только это не Израиль, а арабы не хотят никаких договоров. Никаких! Думаешь, здесь помогут уступки? Как бы не так! Они хотят одного – стереть Израиль с лица земли!

– Чушь! – фыркнула Нуха.

– Да что ты? Может, аль-Мулатхам согласился вступить в переговоры? Или ХАМАС собирается признать государство Израиль?

– Перестань, Онз, они же не представители палестинского народа, – сказала Дебора Зелон – маленькая полная женщина, работавшая внештатным корреспондентом Ассошиэйтед Пресс.

– А кто тогда представители? Аббас и Куреи, которых половина населения высмеивает, а другая ненавидит? Арафат, который пытал своих соотечественников и разворовывал международную помощь? В Кэмп-Дэвиде ему преподнесли мир на блюдечке…

– Да сколько можно об одном и том же?! – вскричала Нуха.

– А что, разве не так? – стараясь перекричать ее, напирал Шенкер. – Барак предлагал ему девяносто семь процентов Западного берега, все его проклятое государство, а тот заупрямился!

– Ему предлагали, как тебе прекрасно известно, – сказала распаленная Нуха, – несколько округов по соседству с нелегальными израильскими поселениями, даже не выходящих на границы с другими государствами. Ну и кусок пустыни, в которую вы двадцать лет сбрасываете токсичные отходы. И все. Его бы растерзали, согласись он на такое унижение.

Шенкер ухмыльнулся, раздавив сигарету в пепельнице. Официант принес еще кофе и большой поднос с круассанами, а за ним к столу подошел пожилой человек в твидовом пиджаке и продолговатых очках. Нуха представила его как профессора университета Аль-Кодс Файсала Бекаля. Помахав рукой, Бекаль поприветствовал сидевших за столом.

– Как ни ужасно, – продолжил прерванный спор Роджерсон, – с последним утверждением Шенкера я согласен. Арафат сел в лужу. Аббас и Куреи неплохие переговорщики, но не лидеры. Палестинцам нужен новый человек в политике.

– А израильтянам? – буркнула Нуха.

– Конечно, и им тоже, – согласился Роджерсон, взяв яблоко и начав счищать кожуру складным ножиком. – Однако это не отменяет того факта, что у вас нет подходящего политика, который смог бы радикально изменить ситуацию.

– А кто бы смог? – вставила Дебора Зелон. – У Дахлана и Раджуба недостаточно средств. Эрекатер неудачник. Баргути в тюрьме. Получается, действительно никого нет.

Профессор Бекаль медленно протянул руку за круассаном, разломил его пополам и, отложив один кусок на стол, надкусил другой.

– Есть Са'эб Марсуди, – сказал он тихим, слегка дрожащим голосом.

– Вы серьезно? – спросил Роджерсон.

Профессор наклонил голову.

– Почему бы и нет? Он молод, умен, популярен. И у него есть все необходимое для народного доверия. Отец и дед активно участвовали в сопротивлении, причем дед был лидером Первой интифады. В то же время он вполне практичный человек и понимает, что без переговоров свободной Палестины не будет.

– У него тоже руки в израильской крови, – прорычал Шенкер.

– В этом регионе у каждого руки в чьей-то крови, мистер Шенкер, – вздохнул Бекаль. – Сейчас важнее думать о настоящем, чем о прошлом. Да, Марсуди переправлял оружие в Газу. Да, из этого оружия убивали израильтян. Возможно, тех самых израильтян, которые изгнали его семью из родной страны, посадили в тюрьму его отца, взорвали брата. Он сын своего времени. Но теперь он мужественно выступает против насилия. Полагаю, он мог бы сыграть положительную роль.

– Если ХАМАС не перережет ему горло, – буркнула Нуха.

– Ну, что скажешь, Онз? – спросил израильского коллегу Роджерсон, который сумел срезать кожуру яблока единой спиралью.

Шенкер глотнул кофе и закурил.