Робеспьер - Эрве Лёверс

в истории и в своей деятельности, теперь подвергается сомнению даже их состав. Почему только дворян, обладающих дворянством в шестом поколении и значительной сеньорией, называемой "родные места", допускают заседать здесь от их сословия? Почему церковь представлена тут только двумя епископами, восемнадцатью настоятелями аббатств и делегатами капитулов, совершенно не оставляя места для простых кюре? Почему третье сословие должно довольствоваться представительством от десяти городов провинции, муниципальные органы которых назначались всё теми же Штатами с 1770 года? Они были многочисленны, те церковники, дворяне, простолюдины, что задавались вопросом, это ли представительное собрание вскоре будет назначать депутатов в Генеральные штаты и формулировать жалобы жителей Артуа, так, как это происходит в обычное время. Именно таким образом была выбрана делегация от провинции во вторую Ассамблею нотаблей, которая собиралась в Версале с ноября 1788 года. Но не подходим ли мы к исключительному моменту?

Беспокойство особенно живо среди простолюдинов. В конце декабря 1788 г. король согласился удвоить представительство третьего сословия, не высказавшись о способе голосования во время работы Генеральных штатов; без удвоения также и его голосов как могло бы третье сословие принудить к реформам привилегированные сословия? С 18 ноября муниципальный аррасский орган высказался в пользу увеличения количества голосов, и обсуждение было продолжено другими городами провинции. Но этого недостаточно, чтобы обнадёжить тех, кто называет себя "патриотами". Можно ли доверять этим эшевенам? Эти самопровозглашённые выразители мнений, разве они, и только они, представляют третье сословие в пределах провинциальных Штатов? И что сможет дать это удвоение, если члены Штатов сами назначили себя, чтобы вскоре представлять провинцию в Версале? Для Робеспьера и патриотов из Артуа, "деспотизм" правительства не единственный враг; следует также бороться с его провинциальной копией, представленной Штатами, эманацией которой являются эшевены.

Итак, с неослабевающим вниманием Робеспьер следит за столь долгожданным собранием провинциальных Штатов, с 29 декабря 1788 года до 21 января следующего. Оно усиливает опасения "патриотов", и не только потому, что дворянство на Штатах отказывается от удвоения голосов третьего сословия; прежде всего, Робеспьер опасается, что разногласия в Штатах отойдут в сторону перед их желанием сохранить свою власть, оставить за собой главную роль в процессе выборов, в ущерб жителям Артуа… Разве палата третьего сословия не предложила избрать двадцать восемь представителей от деревень и двадцать восемь от городов, которые смогли бы заседать с муниципальными чиновниками от десяти городов, представленных в Штатах, которые располагали бы десятью голосами? Более либеральному, чем либеральное дворянство, это предложение, всё же, кажется ему изменой. Согласно ему, палата третьего сословия хочет лишить "народ Артуа" его права собираться, совещаться, высказывать порицания и свободно избирать своих представителей.

Пятьдесят страниц "К народу Артуа" звучат гневом, который сопровождал и следовал до самого конца за провинциальными Штатами. Поскольку члены Штатов продолжают требовать главную роль в назначении будущих депутатов, Робеспьер хочет провозгласить некоторые истины. В отличие от других памфлетистов, он разоблачает не несовершенное представительство народа провинции, а его полное отсутствие, так как никто из членов Штатов не был свободно назначен; этот институт, уверяет он, не что иное, как "союз нескольких граждан, единолично присвоивших себе власть, которая принадлежала только народу". Хуже того, они подчинились финансовым требованиям министров из-за страха не понравиться, они забыли о ремонте дорог и стимуляции экономики, они лишили граждан права назначать своих эшевенов; палата третьего сословия даже малодушно согласилась закрепить "незаконные" финансовые привилегии дворян и духовенства. Обвинение резкое и, в частности, в вопросе о дорогах, забывает упомянуть достижения Штатов. Ведь речь идёт о памфлете с его допустимыми преувеличениями, предназначенными, чтобы пробудить сознание и сместить администрацию, признанную "деспотической". Для Робеспьера это срочная необходимость: "Пробудимся, пришло для этого время, от этого глубокого сна".

За обличительной речью вырисовывается политический план. В начале 1789 г. Робеспьер хочет, чтобы "народ Артуа" был свободно созван, свободно представлен, и чтобы его голос не искажался и не контролировался Штатами. Он уже требует суверенитета народа своей провинции, но также суверенитета народа французского; он считает их неотъемлемыми и полагает, что вся власть должна проистекать из них. Робеспьер рассматривает борьбу этих первых месяцев, как необходимое отвоевание, восстановление потерянных прав, возрождение. Он требует немного в духе Сийеса в "Что такое третье сословие?", чтобы будущие депутаты не были скомпрометированы эгоистическим управлением провинцией; они должны быть готовы осуществить напрашивающиеся реформы и, особенно, уничтожить сословные привилегии. "Прежде всего, мы не успокоимся после искоренения злоупотреблений, - пишет он, - из-за рвения тех, кто заинтересован в их сохранении при помощи самых могущественных из всех побудительных причин: личного интереса, сословного духа, любви и привычки к господству". Нужно остерегаться отдать свой голос этим "аристократам", которые пренебрегают общественным благом. Несмотря на то, что Робеспьер не уточняет своих ожиданий в отношении Генеральных штатов, он не изменил их с записки в защиту Дюпона; только тема его текста объясняет это молчание. Призывая жителей Артуа к "смелости", автор, к тому же, заканчивает упоминанием Людовика XVI, который "подарит счастье и свободу", и Неккера, "гений и добродетель которого необходимы для нашего спасения".

Робеспьер одновременно и француз, и житель Артуа. Для него, слово "нация" отсылает либо к Франции, либо к Артуа, к которым он глубоко привязан. Как и большая часть его современников, он думает, что национальное возрождение вскоре будет сопровождаться возрождением "народов" королевства, счастье и свобода которых сначала должны быть завоёваны в провинциях. Вместо Штатов Артуа, он требует "Штаты по-настоящему национальные", свободно назначаемые, которые, наконец, представляли бы общество и энергично защищали бы его интересы. В отличие от защитников Штатов, Робеспьер не нуждается в ссылке на капитуляции, регламентирующие подчинение Артуа Франции; достаточно напоминания о "священных и неотъемлемых правах" граждан. Он защищает провинциальные "свободы" новыми аргументами, которые помогают требовать также свободу для всех французов. Именно в этом его современность; привязанный к своей родине Артуа, Робеспьер определяет права нации таким же образом, как он определяет права французской нации, напоминанием о естественных правах, ссылкой на политические принципы, почерпнутые у философов эпохи, и особенно у Руссо.

Примерно с марта 1789 г. Робеспьер редактирует и издаёт вторую версию "К народу Артуа". Вопреки королевскому постановлению от 19 февраля, которое отказывало Артуа в представительстве в государственном органе, собрание силами провинциальных Штатов продолжает упорствовать в своём требовании (3 марта). Эта новая попытка воспламеняет Робеспьера. Чтобы усилить своё доказательство, он акцентирует внимание на чертах коррупции и произвола провинциальной власти: он разоблачает руководителей, которые управляют Артуа