Клинки надежды - Алексей Волков

Однако оставлять девушку посреди города тоже не годится. Потом сам же себе не простишь. А тут еще Калинкин чуть прихрамывает, поневоле приходится идти не торопясь. Хотя, куда торопиться с дамой?

– Надеюсь, вы не будете возражать против небольшой верховой прогулки?

Дожидаться ответа Раден не стал. Просто подхватил Веру за талию, да и посадил ее боком на коня.

Руки девушки поневоле разжались, вцепились в гриву, и разошедшаяся блузка явила взору ротмистра разорванное же белье и полушарие груди.

Да… Искушение святого Антония. Притом что никаким святым барон никогда не был. Даже образ Ольги чуть померк. Поклонение даме – это прекрасно, только плоть тоже своего требует.

Обойдется эта плоть!

Барон лихо взлетел в седло позади Веры, поневоле обнял ее правой рукой. Иначе вдвоем на одном коне не поедешь.

– Калинкин! Ехать сможешь?

В женском присутствии ротмистр невольно стал строже. Этакий суровый вояка, отец-командир, привыкший общаться тоном приказа.

Бывший гимназист на лошадь вскарабкался тяжеловато, однако ответил бодро, как истый гусар:

– Смогу, господин ротмистр!

– Тогда за мной!

Вера обхватила барона левой рукой. Правой же коснулась его груди, дотронулась до Владимира и сразу дернулась, словно обожглась.

Для Радена это было наподобие пощечины. Красный крест с перечеркнутыми мечами, знак чести, был для него предметом гордости, а тут такая реакция!

И уже не столь важными были объятия, прикосновение груди, разошедшаяся и не удерживаемая стыдливой рукой блузка… Женщины важны, только долг важнее. Орден же – свидетельство, что ты выполнял его честно, и дернуться от него…

– Миша! Дорогу знаешь?

– Куда едем-то?

Вера назвала. Похоже, она осознала свою оплошность. Иначе чем объяснить ее попытку прижаться к Радену плотнее, чем позволяют любые правила приличия?

– Тогда показывай! Галопом!

Раден чуть отодвинулся, насколько позволяло седло, и пустил коня вскачь.

Спина несущегося скакуна – не лучшее место для объятий. Вера явно пыталась припасть к ротмистру, да только покачивало, прибивало к широкой мужской груди и тут же отбрасывало от нее.

Девичья рука вновь коснулась креста и, как в первый раз, торопливо отдернулась.

Да что за черт, как сказал бы Сухтелен! Горячий орден, что ли? Так тогда бы давно сам почувствовал!

На девушку барон не смотрел, иначе заметил бы, как при прикосновениях к «Владимиру» вспыхивали красным ее глаза.

Вера попыталась примоститься на плече, словно норовила в дальнейшем слиться с бароном в поцелуе, коснулась погона и дернулась еще раз.

Больше попыток к сближению не было. А что грудь порою вдавливалась в гусара, так то виноват все тот же легкий галоп. Как виноват он и в том, что нечем придерживать блузку, луна же дает достаточно света для любования открывающейся картиной.

Задетый за живое, барон не любовался. Прикосновения – чувствовал, но поневоле, никак не реагируя на них.

– Здесь. – Калинкин остановил лошадь.

Вера кивнула. Глаза она прикрыла, видно, от стыда за свой неприличный вид.

Раден соскочил, снял девушку. В последний раз перед его взором мелькнула упругая грудь, невольно задержала внимание, так что вновь осталась незамеченной краснота глаз.

Когда гусар поднял взгляд повыше, то все уже было в порядке. Красные огоньки сменились темной глубиной. Настолько бездонной, что, казалось, падать в нее можно всю жизнь. Или на всю жизнь.

– Спасибо вам за все, барон. Зайдемте ко мне на минутку. Я считаю обязанной хотя бы угостить вас чашечкой чая. Мама с братиком все равно ночуют у соседей, – многозначительно произнесла Вера.

А уж фраза об угощении вообще прозвучала двусмысленно благодаря интонации и страстному придыханию.

– Благодарю за честь! – Раден щелкнул шпорами. – К сожалению, в другой раз. Прошу прощения: служба!

– На пятнадцать минут, барон…

– Если я не вернусь через десять, то искать меня будут по всему городу. Подумайте сами, в каком положении мы окажемся оба, когда нас найдут!

Для чего он так сказал, Раден не знал и сам. Просто вдруг почувствовал, что не стоит оставаться наедине с этой женщиной. Хоть не к лицу гусару, но сердце подсказывает: случится что-то нехорошее.

Что именно, Раден так и не понял, подумал же из-за своей развращенности про гусарский насморк.

Как тогда Ольге в глаза смотреть? Проще не жить.

О другой опасности барон почему-то не подумал, хотя сам совсем недавно предупреждал о ней Ольгу.

Вера хотела что-то сказать, возможно, что ей наплевать на условности, да и нет никакого позора в том, чтобы принять у себя офицера.

– Сегодня действительно не могу, – предупредил ее намерения Раден.

Все-таки он, благодаря воспитанию, терпеть не мог женских просьб. Когда по каким-то причинам не мог или не имел желания выполнить их.

В данном случае – и то и другое.

– Честь имею! – раньше, чем Вера опомнится, повторил ротмистр, вновь привычно щелкнул шпорами и почти неуловимым движением оказался в седле. – Всегда к вашим услугам! Калинкин! Давай!

И два всадника стрелой понеслись прочь. Только стук копыт нарушил тишину замершей в ночном напряжении улицы.

Где-то далеко в стороне несколько раз хлопнули револьверные выстрелы, и все смолкло опять.

Лицо Веры исказила досадливая гримаса, а глаза вновь, только уже гораздо сильнее, полыхнули красным огнем. Но этого, к сожалению, никто не увидел…

Глава десятая

– Так… – Аргамаков задумчиво потеребил бородку.

Других слов после доклада Сухтелена у него не нашлось. Рядом Канцевич тер воспаленные от долгой бессонницы глаза. Начальник штаба вообще никак не прокомментировал услышанное. Но, насколько знал его командир, к сведению все принял и теперь прикидывал, как лучше действовать в свете новых обстоятельств.

Да новых ли? С чем-то подобным отряд уже сталкивался. Сюрприза никакого не было. Разве что увеличился масштаб явления, от отдельных людей к целым группам.

– Имшенецкий! – Аргамаков выглянул в коридор, но адъютанта нигде не было.

– Вашвысблог! Господин штабс-капитан по вашему приказанию отправился в бюро добровольцев, – напомнил невесть откуда взявшийся здесь Коршунов.

– Спасибо, – Аргамаков кивнул.

У него действительно вылетело из головы, что он перед самым возвращением гусарского подполковника захотел узнать, как закончился сегодняшний день.

Все-таки так хотелось верить, что бригада вырастет численно, станет пусть и не бригадой, так хотя бы полком. Дисциплина и профессионализм значат многое, однако имеющимися силами не перекрыть даже границ города. О губернии не стоит и говорить. А ведь еще надо выставлять в самом Смоленске патрули, следить за порядком, короче, сделать все, дабы хоть немного нормализовать жизнь. Доверия больше никому не было.

– Что ж, тогда найди Барталова. Передай, он мне срочно нужен. Пусть подойдет, если не занят, конечно, – не столько приказал, сколько попросил своего вестового полковник.

Но и доктору он не приказывал. Звал обсудить услышанное. С кем же еще посоветоваться, как не с Павлом Петровичем? Он в последнее время стал любителем всевозможных гипотез.

Сухтелен молча курил. Он уже понял, что придется пересказывать все по второму разу. Не очень-то заманчиво. Только доктор – не строевой офицер. У него специфических знаний больше. Хотя какие знания могут быть по части откровенной мифологии?

– Черт! – выругался гусар и с силой затушил папиросу в импровизированной пепельнице из донышка шестидюймовой гильзы. – Может, еще батюшку позвать?

– Вы думаете, поможет? – поднял на него красные глаза Канцевич.

– Если верить россказням, то должно. Крест, молитва и святая вода – первейшее средство против нечисти.

Образ постоянно чертыхающегося Сухтелена не очень вязался с молитвой, и Аргамаков невольно поинтересовался:

– А вы сами пробовали?

– Со мною не было священника, – пожал плечами Сухтелен. – Но все-таки, господа, вы же встречались с чем-то подобным. Должны уже знать.

Его глаза смотрели с любопытством. Словно бравый кавалерист размышлял, а вдруг он не прав и поминания нечистого не приводят к добру?

Аргамаков усмехнулся. Вряд ли Сухтелен особо переживал за себя. Не тот он человек. Судьбу не обманешь. Разве что она сама захочет обмануться. Если бы речь шла о стране – тогда гусар наверняка смог бы позабыть про все ругательства.

Слова сыграли в крушении огромную роль. Но не заурядные чертыханья, и даже не многоэтажный мат. Напротив. Культурные речи интеллигентных людей. С виду умные фразы. Послушаешь – вроде все правда. Задумаешься – какая-то она односторонняя, книжная, словно не о жизни, а о каком-то надуманном мире.

Вот и надумали не то, что хотели! Сто чертей с вилами им всем в одно место!

– Крест животворящий не действует, – признался Аргамаков. – По крайней мере, на оборотней. На упырей – не знаем. А на колдуна, вроде, и не должен.