Клинки надежды - Алексей Волков

Он извлек папиросу, сунул в рот и, уже собираясь прикуривать, спохватился, раскрыл портсигар перед прапорщиком.

– Угощайся, Фомич.

– Спасибо, господин полковник. – Папиросу Збруев взял аккуратно. Предпочитал курить свои, начиненные крепким самосадом, но раз командир угощает, то надо брать.

Аргамаков затянулся ароматным дымом и вдруг встрепенулся:

– Ты ему ничего не сделал?

– Сами же приказывали: местных не трогать. – В глазах Збруева мелькнули огоньки. – А что, надо было бы, господин полковник?

– Надо, да нельзя. – Аргамаков облегченно перевел дух.

Он-то уже стал опасаться, что верный Фомич мог не удержаться и если уж не пристрелить неведомого болтуна, то крепко накостылять тому по шее.

Учитывая же сложную обстановку в новоявленной республике, ссору допускать не стоило. Научить никого не научишь, а шума будет столько!..

Одновременно с этой явилась другая мысль, горькая, как вся нынешняя обстановка. Вроде совсем недавно спасли горожан от страшной судьбы, и вот уже все это забыто под влиянием первого встречного болтуна! Или – как их там называл Орловский? – баюна. Этакого мага языка, чье волшебство направлено на убеждение слушателей в своей правоте. Хотя та правота – смесь болезненных фантазий говорящего с позаимствованными нездешними мечтами и совсем уж бессмысленной откровенной ахинеей.

Лучше уж откровенный враг Муруленко, чем безответственные болтуны, которых прижми чуть покрепче, и вмиг услышишь иные песни. Отпусти – вновь начнут поливать всех грязью.

И откуда взялась такая порода? С виду – люди как люди. Иногда даже способны здраво рассуждать. Когда речь не заходит о каких-либо проблемах, кроме простейших, сугубо личных.

– Так. Распорядитесь, Александр Дмитриевич. Из расположения поодиночке никому не выходить. Всему личному составу постоянно быть при оружии. Даром ни у кого и ничего не брать. В конфликты стараться не вступать. Но при угрозе применять оружие. И еще. На территорию бригады никого из посторонних не допускать.

– Простите, Александр Григорьевич, к членам местного правительства это тоже относится? – деловито уточнил начштаба.

– Я сказал: никого. Только с ведома дежурного по части и по его непосредственному распоряжению. Не хватало нам тут какого-нибудь Муруленко!

Збруев, сидевший в уголке, в конце каждой фразы старательно кивал. Уж он-то, проживший в казармах и на казенных квартирах почти всю сознательную жизнь, ни умом, ни сердцем не мог принять в качестве вершителей судеб каких-то самозванцев, единственным достоинством которых было умение красиво говорить. Да и существование губернской республики казалось ему таким же нелепым, как подводное царство.

Снаружи раздался звук приближающегося мотора. Тарахтенье напомнило Збруеву, что дела здесь закончены и надо продолжать выполнять порученное дело.

– Я могу идти, господин полковник?

Аргамаков скользнул взглядом по суровому лицу вытянувшегося служаки и кивнул:

– Иди, Фомич. Только вот еще что. Возьми грузовик и человек пять солдат. Мало ли что… Скажешь, по моему приказу. В случае нападения или тревоги немедленно снимайтесь и двигайте сюда. Вопросы есть?

– Никак нет.

Прапорщик лихо козырнул и, по-строевому печатая шаг, покинул кабинет. Аргамаков с теплотой посмотрел ему вслед, а затем вновь вернулся к окну.

Мотор тарахтел уже совсем рядом.

– Либченко едет, – прокомментировал Аргамаков. – Я уж думал, не дождемся.

Через минуту новый начальник школы уже вступал в кабинет:

– Честь имею явиться, господин полковник!

Четкий щелчок каблуками.

– Проходите, капитан, садитесь. – Аргамаков внимательно изучал гостя.

Франтоватый даже в повседневной форме, чисто выбритый, с черными усиками и темными глазами, Либченко без сомнения должен был сводить с ума дам и нравиться начальству. Сразу было видно: исполнительный, аккуратный по службе, знающий себе цену.

Только не завышена ли цена?

Полковник видел капитана лишь трижды. Прекрасным утром, когда бригада улица за улицей очищала город от остатков разбегающейся банды и Аргамаков верхом въехал на заваленную трупами территорию школы. На похоронах полковника Мандрыки. И наконец, на правительственном совещании.

В первом случае Александр Григорьевич практически не обратил внимания на подтянутого капитана. Сказался и бой, и известие о нелепой смерти начальника школы, главное же – неожиданная встреча с Орловским. Пройти несколько сотен верст, освободить захваченный бандитами город и узнать, что одним из немногих очагов сопротивления руководил старый друг и сослуживец! Тот, кого Аргамаков помнил еще по японской молоденьким вольнопером в своей полуроте. Перед Великой войной – полуротным. Во время войны – ротным в батальоне Аргамакова и батальонным в полку.

Тут поневоле поверишь в провидение. А уж взаимной радости от встречи было столько, что она поневоле заслонила представляющихся господ офицеров и сообща – юнкеров.

Второй раз мысли также были заняты другим, уже печальным. Провожая в последний путь достойного человека, не будешь оценивать тех, кто идет рядом с тобой.

А вот на совещании Либченко Аргамакову не понравился. Мандрыка так бы себя не повел. Командир бригады здорово понадеялся на поддержку начальника школы, а тот…

К тому же и Сухтелен, и Раден, и Изотов, продержавшись с Либченко в училище всю страшную ночь, ничего хорошего о нем не сказали. Плохого, надо отдать справедливость, тоже. Даже Раден, кажется, взревновавший красавца к своей даме сердца. Воевал как все, не лучше и не хуже. Если же юнкера предпочитают Кузьмина, то мало ли по каким причинам? Одних курсовых офицеров любят, других – нет. Это не показатель человеческих и профессиональных качеств. Вот то, что он попытался вести самостоятельную политику, это уже серьезнее.

Сейчас же Аргамаков попробовал оценить капитана беспристрастно. Да, вроде бы на совещании выступал против. Но, если подумать, почему Либченко должен безоговорочно подчиниться первому проходящему мимо старшему по званию командиру? Существует правительство, при всей спорности о законности власти, школа находится на территории новоявленного государственного образования и уже потому должна лояльно относиться к вершителям местных судеб. Говорят, сам Мандрыка на первом этапе здорово поддерживал Всесвятского, наверняка считая, что самая плохая власть лучше никакой.

– Вы хотели меня видеть, господин полковник?

– Да. По-моему, нам надо договориться о взаимодействии. Вокруг Смоленска очень неспокойно. В любой момент возможно повторение недавних событий, и лучше в таком случае действовать сообща, чем дробить немногочисленные силы.

Либченко посмотрел на Аргамакова открытым взглядом и вздохнул:

– Вопрос не совсем ко мне, господин полковник. Школа формально находится в подчинении правительства республики. И не только в подчинении, но и в зависимости. – Либченко позволил себе улыбку. Мол, сами понимаете, почему. И все же пояснил: – К сожалению, собственных средств у нас практически нет. Подсобного хозяйства тоже. А кормить юнкеров надо.

– С этим ясно, – кивнул Аргамаков. – Но вы, как офицер, должны понимать, что гражданин по обороне в обороне ничего не смыслит. Что совсем недавно успешно доказал. Наша бригада формально тоже подчиняется правительству, но только не его главному военному специалисту. Мы же предлагаем оперативное подчинение именно на случай боевых действий.

Лицо капитана выражало само дружелюбие, разве что с маленькой ноткой сожаления.

– Лично я, конечно, был бы рад, господин полковник, действовать под вашим командованием. – Либченко многозначительно посмотрел на офицерский «Георгий», украшавший полковничью грудь. – Но на практике над этим надо хорошо подумать. К тому же в правительстве активно обсуждается вопрос о закрытии школы. Мы с покойным полковником Мандрыкой оттягивали сей печальный момент как могли, но он неизбежно наступит. Поэтому как я могу обещать? Мне в первую очередь надо думать, как защитить моих подопечных.

– Вы знаете, ничего страшного, капитан. Мы с радостью возьмем в бригаду всех. Есть у нас офицерская рота, может быть и юнкерская. Жалованья большого не обещаем, но, надеюсь, оно для вас не главное? – вступил в разговор Канцевич.

– В наши дни только о жалованье и думать, – усмехнулся Либченко, чем вызвал одобрительные взгляды полковников. И подложил им крохотную ложку дегтя. – Однако, к моему величайшему сожалению, самостоятельно решить данный вопрос я не могу. Пока школа существует, я должен выполнять хотя бы основные распоряжения правительства, а едва нас закроют – потеряю право приказывать юнкерам. Надо поговорить с ними, подготовить…

Аргамаков подумал, что Либченко не так уж плох. Зря Раден старательно плел против него интригу. Капитан идет навстречу во всем, если же несколько откладывает выполнение, то по вполне понятным причинам. Так, как должен поступать человек, отвечающий за вверенные ему чужие жизни.