Москит - Рома Тирн

— У нее есть брат, — сказала Джулия.

— Брат! А ты слышала, что… ей было не на кого положиться, кроме… — Рохан не смог заставить себя произнести имя погибшего друга.

Дважды за ночь звонил телефон, но Рохан, сняв трубку, слышал только молчание. Путь на аэродром лежал через джунгли, и дорогу постоянно обстреливали. Машина старая, улицы не освещаются, выезжать надо задолго до комендантского часа. А если заглохнут по дороге, если вылет задержится, если фальшивый паспорт Нулани не выдержит проверки? Что тогда? Вдруг им встретится кто-нибудь, видевший Нулани вместе с Тео? Всякое возможно.

— Это все из-за его книг, — шептал Рохан. Ни он, ни Джулия толком не спали и не ели. Слез у них не осталось, как и чувств. — И из-за фильма, конечно. Он только усугубил. Ты знаешь, что они его предупреждали? Он сам мне сказал. Он знал, что к нему давно присматриваются. Просто не обращал внимания.

— Не понимаю, — отозвалась Джулия. — Получив все, ради чего стоит жить… почему он так рисковал?

— Мужчина должен уметь выживать, Джулия. Мужчина не может заползти в нору и замереть. Особенно такой, как Тео.

И Джулия поняла, что пора возвращаться в Европу. Рохан не зря столько лет дружил с Тео. Рохан тоже не из тех, кто прячется в норе, а сейчас менее чем когда-либо. Джулии стало страшно.

Миссис Мендис, в отличие от мужа, кремировали по всем правилам. Братья, которых судьба сестры после замужества нисколько не интересовала, прибыли в полном составе. Вместе с женами и детьми, и соседями, и директором школы, и буддистскими монахами, и католическими священниками они заполонили гостиную миссис Мендис, куда редко кто допускался при ее жизни. Прибывших на церемонию было так много, что люди сидели на веранде и ступеньках, ведущих в сад. Слуга не справлялся с работой, и кто-то заплатил за пару лишних рук на похоронах. Помогать позвали Терси из Суманер-Хаус. Миссис Мендис лежала в белом сари и жакете, когда-то расшитом руками ее дочери. Гроб был завален цветами. Рядом стоял венок от сына покойной, «с любовью дорогой Амме». Мальчик приехать не смог, оно и понятно: аэропорт закрыт благодаря тамильским ублюдкам, да и откуда бедному Джиму взять деньги на дорогу. Для него это трагедия, но он все же прислал цветы. Дядья и тетки перешептывались: мальчик-то хоть и бедствует, а венок прислал. Какой любящий сын. Как им гордилась миссис Мендис. Как счастлива она была со своим Джимом. Кто-то из дядьев сфотографировал собравшихся, вплотную окруживших гроб: точь-в-точь гости вокруг гигантского праздничного торта со свечками. Разница в выражении лиц: на этой вечеринке у гостей скорбные лица. И еще одна разница: на эту вечеринку Нулани Мендис не пришла.

— Что за дрянь, — шипели кузины.

— Всегда была гордячкой. Чересчур хороша, чтобы с нами якшаться. А сама на похороны матери не пришла. Айо!

— Ну, будем надеяться, что она нашла свое счастье.

— Сомневаюсь. Слышали новость? Говорят, она сбежала с тем, из дома на берегу. Ну, знаете, с писателем.

— Да он в три раза ее старше, какой стыд. Хорошо, мать не увидела такого позора.

— Знаете что, девочки, — вклинилась дальняя родственница, — мать ее сама виновата. Нечего было выходить замуж за Мендиса. Бросила свою порядочную семью ради приблудного красавчика.

— Ну-ну, не будем злословить о мертвых!

— Айо! Я не злословлю, а говорю, как оно было. Человек сам свою карму создает, девочки.

Дядя Нулани, стоявший неподалеку, слышал перебранку, но не встревал. Нулани больше не интересовала его. Наверное, схоронилась где-нибудь от стыда. Никудышная у сестры семейка. Воздух в комнате свернулся от душной смеси из запаха увядающих цветов, застоявшейся воды и кокосового масла. Монахи водрузили многорукого бога рядом с гробом, и тот свысока наблюдал, как фигуры в широких одеяниях тянут гипнотические напевы. Свои черные зонты монахи оставили снаружи. Кто-то внес серебряный поднос с кувшином воды и серебряной чашей. Шепоток пробежал по комнате, когда священник стал наполнять чашу. Вода лилась медленно, шепот усилился. Старики удрученно качали головами. Самый старший из присутствующих детей должен был держать поднос, пока вода не переполнит чашу. Нулани должна была смотреть, как вода жизни ее матери льется через край чаши на поднос. Насколько плохой должна быть карма женщины, чтобы родная дочь не пришла на ее похороны? Подобного небрежения не заслуживает даже худшая из матерей.

Братья закрыли гроб, прибили крышку. Миссис Мендис была готова к путешествию в иную жизнь. Земная ее жизнь осталась позади; в меру своих возможностей миссис Мендис свершила все, что ей было предначертано свершить. Монахи подняли и завернули многорукого бога, чтобы отнести назад в храм. Ему не следует сопровождать мертвых. Его место среди живых. Миссис Мендис отправится в путь одна. Аромат розового масла поплыл по осиротевшему дому. Кто-то, вдохнув запах, счел его благословением, а большинство просто не заметило.

В самой глубине джунглей встречается плотоядный цветок, которого нет нигде больше на острове. Если его потревожить, изящные лепестки-ресницы смыкаются, и тогда бабочки, мухи, москиты — любые насекомые, привлеченные запахом, — находят в гибельной ловушке мгновенную смерть. В одном из таких глухих уголков тропического леса хаотичную гармонию растительной жизни вот уже много десятилетий нарушает неуместное тут строение, обнесенное высокой бетонной стеной с колючей проволокой поверху. Никаких иных построек поблизости нет. Слабо шумит вдалеке водопад, низвергаясь в глубокую расщелину. Вокруг густые, малопроходимые заросли. Впрочем, если присмотреться, можно заметить глубокую колею, оставленную танком или грузовиком. Даже солнце с трудом пробивается сквозь сплетение ветвей и лиан. Тенью мелькнет в рассеянном свете птица, и вновь замирают джунгли.

То ли неестественная тишина, то ли боль в левом плече тому причиной, но к Тео медленно возвращалось сознание. Очнувшись, он понял, что лежит в луже. Солнце еще не зашло. На глазах у Тео была повязка, но тонкая ткань пропускала свет, и он видел какие-то тени. Он чувствовал влагу на лице, на запекшихся губах ощущался соленый вкус. Он понял, что лицо в крови. Тео заворочался, но подняться с завязанными руками не сумел. Тихий звук, полустон, полувздох, раздался совсем рядом, но тут сознание опять покинуло Тео. Когда он пришел в себя вновь, было темно. Нещадно ныло плечо. Тео перевернулся, чтобы перенести вес тела на другую сторону, и сморщился от боли. Хотя он по-прежнему чувствовал на лице влагу, кровь, похоже, запеклась, образовав корку. Веревка нещадно впилась в запястья, болела грудь, спина, губы — собственно, болело все. Сколько он уже здесь пролежал? Тео удивился ясности своих мыслей. Страха не было, только любопытство. Прежде всего надо выяснить, что с ним. Ноги как будто в порядке, хотя встать и не удалось. Спина болит, но, похоже, от неловкой позы. С плечом хуже всего, и неизвестно, откуда кровь на лице. Тео снова провел языком по губам — нижняя явно разорвана. Где очки? Пить хотелось все отчаяннее.

Открылась дверь. Видеть этого Тео, конечно, не мог, но услышал скрип, и что-то металлическое, возможно поднос, звякнуло об пол. Затем что-то твердое — ботинок? — с силой ткнулось ему в поясницу, и в следующий миг грубым рывком Тео поставили на ноги. Он вскрикнул и отключился. Когда сознание вернулось, он сидел на полу, привалившись к стене. Веревка с рук исчезла, и повязку тоже сняли. Тео прикрыл глаза ладонью: неожиданный свет после долгой темноты ослепил его.

— Твоя еда, — любезно произнес голос на сингальском.

Из-под опущенных век Тео разглядел в полумраке помещения автоматный приклад, указывающий на поднос. Лицо человека белело размытым пятном.

— Где я? — прохрипел Тео. Слова дались ему с трудом, горло саднило точно после долгого крика.

— Ешь!

Приклад дернулся, задев поднос.

— Я хочу пить. Прошу вас, дайте воды.

Шагнувший к нему человек держал облупленную эмалированную кружку, Тео обхватил ее обеими руками и залпом выпил воду — ледяную, наверняка ключевую. Дверь закрылась, он снова остался один и снова в темноте. Никаких догадок, почему он здесь, у Тео не было. Внезапно, словно вспыхнула лампочка у него в голове, Тео вспомнил девушку. Здесь он подумал о ней в первый раз, но с этой секунды мысль надрывалась внутри сигналом бедствия. И выключить его он не мог. Память медленно возвращалась, а вместе с ней появлялись и вопросы. Страха он по-прежнему не ощущал. Где он? Что с ним случилось? Который теперь час? Свет, пробивающийся из-под двери, слишком тусклый. Сейчас ночь? Он порадовался, что руки свободны. Но где Нулани? Он вдруг заметил решетки на окне, и страх холодно, равнодушно пополз по жилам. Тео пытался — и не мог сообразить, давно ли он сюда попал. Несмотря на жару, его начал бить озноб. Проведя ладонью по лбу, он нащупал глубокую рану. Воспоминание пришло как из очень далекого прошлого, но вполне отчетливое. Кто-то ударил его по голове… Тео покачнулся, будто ему нанесли второй удар. Что же все-таки произошло? Он вышел в сад… Нет, больше ничего не вспомнить. Силы покинули его, и снова навалилась чернота.