Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары - Алексей Шепелёв

— Ну, и как там, в космосе? — спросили у него соотечественники.

— Очень интересно, только вот руки теперь болят, — ответил новый национальный герой.

— А почему болят?

— Да как чуть что: "Не трогай!", "Не лезь!"…

При рассказе последняя фраза сопровождалась характерной иллюстрацией: рассказчик робко тянул вперёд левую руку и тут же безжалостно хлопал по ней с размаху сверху правой ладонью.

Конечно, при надлежащем присмотре, в космос можно было практически безопасно отправить не только дилетанта-туриста, но даже обезьяну или собаку. И отправляли, особенно в первое время. Но специалисту-то под ним каково? Знаешь, что ты способен на многое, а за тобой следят, как за той самой обезьяной. Каким бы спокойным человеком ты ни был, но очень скоро злость начинает зашкаливать.

А всего-то и нужно дать человеку возможность почувствовать себя свободным, ответственным и принимающим самостоятельные решения. Если он умный, то лишнего на себя не возьмёт. А если, дорвавшись до самостоятельности, начнёт тут же демонстрировать всем встречным собственную крутость… Значит, никакой он не профессионал и до свободы не дорос. Пусть пока на поводке погуляет.

Словом, никого не задевая и ни о чём не расспрашивая. Мирон Нижниченко просто гулял по порту, рассматривая происходящее вокруг. Посмотреть было на что. Порт Плошта ничуть не походил на с детства знакомые Мирону крымские порты, хотя, во времена древних греков они, наверное, примерно так и выглядели.

Прежде всего, акваторию не ограничивали молы-волнорезы, наверное, их ещё просто не умели строить. Или до этого ещё не додумались, хотя, наверняка штормы всякий раз причиняли порту немалый ущерб: склады-то стояли совсем уж близко от воды. Маяк — круглая каменная башня метров пятнадцать высотой, возвышалась прямо посредине порта, среди складов. Всюду сновали работники: полуголые, в лохмотьях, растрёпанные, чумазые, они всё время что-то катали, таскали, волокли, словно мураши в гигантском муравейнике. Над портом стоял постоянный гомон, в котором, наверное, нелегко было расслышать собеседника. А ещё запросто можно было не услышать крик и оказаться на пути у очередных носильщиков. Мирон уже успел пару раз чувствительно задеть плечом какие-то ящики, а один раз едва не был сбит с ног огромной бочкой, причём катившие её ребята не только не соизволили извиниться, но и, судя по интонации, обругали чужемирного генерала на чём свет стоит.

У причалов легонько покачивались на легких волнах корабли. К удивлению Нижниченко, вёсел, которые он считал непременным атрибутом античного флота, нигде не было видно. В остальном же суда были очень похожи на картинки в книжках по древней истории или в музеях. Одномачтовые, с приподнятыми носом и кормой, на которой у большинства располагались два длинных рулевых весла, и с опущенными на середине бортами, через которые на причалы перебрасывали трапы. Мирона очень удивляло, что перекладина для паруса на мачте находилась не на верхушке, а внизу, у самой палубы, да ещё и сориентированная от носа к корме, а не поперёк. Похоже, аборигены так и не додумались, как облегчить себе жизнь, и, всякий раз, желая поднять парус, сначала подолгу кружились вокруг мачты. "Надо посоветоваться с Балисом и подсказать Йеми", — подумал генерал и продолжил обход порта.

Теперь он сильно забрал вправо, причалы остались позади, а здесь были лишь склады. Людей вокруг стало намного меньше. Мирон свернул на идущие вдоль кромки воды узкие мостки. Слева — море, справа — стенки построек. Он уже прочти прошел своеобразный «переулок» насквозь, как вдруг впереди дорогу заступил чернобородый мужик в жилетке на голое тело и заляпанных какими-то чёрными пятнами шароварах, с кривым кинжалом в руке.

"Этого ещё не хватало", — Мирон повернулся назад, но и тут идти было некуда: путь к отступлению преграждал второй оборванец, так же вооруженный коротким клинком. "Попал", — мрачно подумал Мирон, выхватывая из-под плаща свой кинжал. Надеяться на то, что, увидев оружие в его руках, налётчики разбегутся в стороны, было слишком наивно. Намечалась драка, в которой предстояло отстаивать свою жизнь — на полном серьёзе. Нижниченко прижался к стене сараев, чтобы видеть одновременно обоих нападающих и защитить спину, взмахнул рукой.

Правое запястье тут же оказалось зажато чьими-то сильными пальцами, под подбородком Мирон ощутил чужое предплечье: третий нападающий, наверное, распластался на крыше постройки и теперь тянул жертву вверх. Двое первых с гортанными криками устремились к попавшему ловушку страннику…

Что нужно делать дальше, отлично знал не только Мирон, но и любой его ровесник, родившийся с Нижниченко в одной стране: фильм "Белое солнце пустыни" был у советских мальчишек начала семидесятых одним из самых популярных. Забросив наверх левую руку, Мирон крепко обхватил лежащего на крыше за шею, подтянул колени к груди, а потом, резко распрямив ноги, сильными ударами снёс двоих бандитов с мостков в воду. И, на инерции движения, разгибом попытался бросить лежащего наверху туда же. Тот, не ожидавший такого оборота дела, не успел сориентироваться и заскользил животом по гладкой крыше. Уже в полёте он отпустил запястье, но было слишком поздно. Красиво пронесясь над головой генерала и на каких-то пару сантиметров разминувшись затылком с краем мостков, мужик плюхнулся спиной в воду, подняв тучу брызг.

Нижниченко не отказал себе в удовольствии немного поиграть: медленно вытер рукавом потный лоб, тяжело выдохнул и ласково, с луспекаевскими интонациями произнёс:

— Умойтесь, ребята!

А потом торопливо зашагал подальше от места стычки: «ребята» вполне могли повторить попытку нападения, или, что ещё хуже, навести на него других «ребят», числом поболее, ценою… да нет, не подешевле, а, наоборот подороже.

"Всё, хватит строить из себя крутого оперативника", — твёрдо сказал себе Мирон, оказавшись снова посреди портовой толчеи, где ему могли угрожать воры, но никак не бандиты. — "Поиграл немного — и будет. Каждый должен заниматься своим делом. Есть Йеми, есть Балис — вот пусть они информацию и собирают. А самому без крайней необходимости соваться чёрти куда незачем. Второй раз может ведь и не повезти".

Глава 6

В которой над Толой собирается гроза.

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,

Если, руки сложа, наблюдал свысока,

Если в бой не вступил

С подлецом, с палачом,

Значит, в жизни ты был

Не при чём, не при чём.

— Ну, что, отец Тарло, как жизнь?

— Да потихоньку. Скуповат народишко в Толе, ох, скуповат. Маловато подают во славу Аэлиса. Совсем не думают о том, что станется с ними после смерти.

Старый жрец осуждающе покачал головой.

— Верно говоришь, Тарло, верно говоришь. Знай себе мошну набивают, а отдать священнику и храму — скупость заедает.

— Не к добру это, отец Ойер, ох, не к добру.

— Ясное дело, что не к добру. Недаром и знамение нам явлено.

Младший жрец с недоумением воззрился на старика.

— Это какое же знамение? Что-то я ничего про знамение не слышал.

Старик довольно хрюкнул.

— Больше времени надо на молитве в храме проводить, Тарло, да меньше неизвестно где шататься.

— Я по городу хожу не абы ради чего, не своей волей, но по велению отца Галена. Собираю милостыню на содержание храмов и капищ, — с обидой в голосе протянул отец Тарло. Младшему жрецу Аэлиса на вид было под сорок лет, его буйная шевелюра изрядно поседела, но совсем не поредела. Солидности добавляла и густая окладистая борода. В соответствии с правилами, принятыми среди служителей культа Аэлиса, одежда Тарло состояла из длинного серого балахона, да деревянных сандалий-калиг.

— Не больно много ты собираешь.

— Сколько подают. Или, может быть, мне ограбить пару лавок городских ювелиров?

— Не стоит, не стоит, — добродушно проворчал старик. — Но о знамении тебе следует узнать как можно быстрее.

— Так расскажи.

— Прошлой ночью отец Кромкамп, наблюдая звёздное небо, обнаружил в созвездии Серпа нечто похоже на хвостатую звезду. Нынешней ночью, не смотря на облачную погоду, отец Тиммер предался наблюдениям. Милостью Аэлиса через просвет в облаках он снова наблюдал новое светило. Сомнений нет: он обнаружил новую комету.

— А точно, что новую? Изучили ли таблички?

— Отец Кромкамп и отец Тиммер изучили таблички с большой тщательностью. Прежних записей об этой комете в них не содержится.

— А оракула вопрошали?

— Сегодня утром. Отец Гален принёс подобающие жертвы и вознёс молитвы. Молились и все, кого удалось собрать в храме.