Суд королевской скамьи, зал № 7 - Леон Юрис

— Я не могу не любить своего сына, — ответил Шоу-кросс. — Надеюсь, что в тебе еще что-то осталось и ты способен презирать сам себя.

— Мне нужно несколько недель, чтобы остыть и поразмыслить. Хочу немного погреться на солнце.

— Прекрасная идея.

— Будьте добры, позвоните от моего имени Саманте. Я не хочу вступать с ней в препирательства. Она не понимает, что иногда я должен побыть один. Всегда воспринимает это так, будто я пытаюсь от нее удрать.

— А это не так?

— Возможно. Скажите ей, что я выбился из сил и должен отвлечься.

— Хорошо. Сегодня вечером я устраиваю в «Лез Амбассадёр» коктейль в честь одного нового автора. Там будет несколько интересных женщин. Приходи.

— Хорошо. Значит, вечером увидимся.

14

Шикарный частный обеденный и игорный клуб «Лез Амбассадёр» помещался в старинном, заново отремонтированном особняке на Гамильтон-плейс. Метрдотель вежливо поздоровался с Абрахамом Кейди, чья черная повязка на глазу была знакома всему Лондону.

Войдя в гостиную, Эйб окунулся в теплую атмосферу светской болтовни. Единственным глазом, словно циклоп, он оглядел комнату в поисках кого-нибудь, с кем можно вести осмысленную беседу, и тут его взгляд остановился на шикарной жгучей брюнетке с величественной осанкой, лет тридцати пяти на вид. «Интересно, останется она такой же очаровательной, когда раскроет рот и начнет разговаривать?» — подумал Эйб.

— А, привет, Абрахам.

— Привет, Шоукросс. — Эйб кивнул в сторону женщины. — Это кто?

— Лаура Маргарита Альба. Прелестная девушка. Вращается в кругу богатых космополитов. Насколько я понимаю, хранит целую коллекцию драгоценностей — плату за ее благосклонность. Обычно появляется под ручку с каким-нибудь греческим миллионером-судовладельцем, или с торговцем оружием, или еще с кем-нибудь из этой компании.

— А здесь она одна?

— Время от времени она приезжает в Лондон, чтобы от имени разных клиентов и спонсоров покупать на аукционах Кристи и Сотби всякий антиквариат, драгоценности и произведения искусства. Честно говоря, Эйб, я думаю, что нашему брату она немного не по карману. Ты все-таки хочешь с ней познакомиться?

— Попробую, не перепадет ли и мне.

Шоукросс и Кейди оказались в разных кружках, но в обоих шла одна и та же пустая светская болтовня. Эйб делал вид, что слушает, не сводя глаз с брюнетки. Она с другого конца комнаты улыбнулась ему и кивнула.

«К каждой из них нужен свой подход, — размышлял он. — С девкой, авантюристкой, шлюхой надо всегда вести себя как с леди. С большинством тех, кто посередине — с известными актрисами, восторженными домохозяйками, сверхсексуальными секретаршами, с честолюбивыми кандидатками в кинозвезды, — почти всегда приходится затевать дурацкие словесные игры с двусмысленными замечаниями, намеками, остротами и обещаниями, которые ничего не обещают. Но эта — элегантная дама. Из тех редких куртизанок, которым мужчины дорого платят только за то, чтобы показаться с ними в свете, и потом ничуть не жалеют о потраченной сотне тысяч. Надо идти ва-банк».

Эйб двинулся по направлению к ней. Она болтала с каким-то молодчиком-самцом, одетым в бархат и кружева, с крашенными в лимонный цвет волосами, мощной челюстью и пронзительными голубыми глазами. На лице у нее была написана вежливая скука, и уголком глаза она следила за приближающимся Эйбом. Тот выяснил, как зовут молодчика, тронул его за плечо и сообщил, что его разыскивает Шоукросс.

— Мадам Альба, — сказал он, — меня зовут Абрахам Кейди. Я хотел бы вас трахнуть.

— Какая прекрасная мысль, — отвечала она. — Вот ключ от моего номера. Апартаменты «Арлекин», пентхауз, гостиница «Дорчестер».

Эйб уставился на ключ.

— Вы шутите?

— Перед тем, как сюда прийти, я произвела кое-какую разведку. Если бы вы не сделали мне это предложение, я собиралась сделать его сама. Или вы предпочитаете сначала несколько дней заниматься любовными играми и только потом насладиться своей победой?

— Вы просто великолепны.

— Я восхищалась вами, когда вы еще были писателем.

— Очень остроумно. Это Шоукросс вас надоумил?

— Нет. Я читала ваши книги, а потом видела фильмы. Я ухожу через полчаса. Почему бы вам еще через полчаса не последовать моему примеру? Я буду вас ждать.

Разговор прервал вернувшийся молодчик-самец с лимонными волосами.

— Послушайте, Шоукросс совершенно не собирался со мной разговаривать. Что за нахальство? — возмущенно начал он.

Эйб повернулся спиной к ней и лицом к молодчику, приподнял свою черную повязку и показал изуродованный глаз.

— Вы хотите что-то еще сказать, молодой человек? — спросил он.

Молодчик исчез.

— Господи Боже, — сказал Эйб, войдя. — Лиловые стены, лиловый ковер, лиловое одеяло…

— Я обожаю эти апартаменты. Они так идут к цвету моих волос.

— Не предложите ли вы мне что-нибудь выпить, прежде чем я смету ваше сопротивление?

Прихлебнув из рюмки, Эйб поднял глаза на мадам Альбу, которая сидела напротив на диванчике, вся в кружевах.

— Ничего, если я буду звать вас Мэгги?

— Нет, мне это даже нравится.

— Так вот, Мэгги, самый страшный на свете зануда — это человек, у которого за плечами долгая грустная история, а я как раз такой и есть. Боюсь, вы выбрали себе неудачную компанию. Честно говоря, мне следовало бы сейчас сидеть у какой-нибудь шлюхи в Сохо. Вы мне не по карману.

— Я ложусь под мужчин только в двух случаях. Большей частью — ради бриллиантов, что вы прекрасно знаете. Мой последний спонсор, французский самолетостроитель, был совершенно не по-французски ревнив и два года держал меня буквально под замком.

— Выпьем за наши золотые клетки. Но почему я, Мэгги?

— Вы, несомненно, знаете, насколько вы привлекательны. Кроме того, у меня слабость к писателям. Все они — словно маленькие мальчики, которым позарез нужна материнская ласка, а вы — самый несчастный маленький мальчик, какого я видела в жизни.

— И вы позволите мне пробыть у вас до утра, и будете уговаривать меня не бояться, и говорить все те слова, которые я так хотел услышать от своей жены?

— Да.

— Господи, этот разговор еще глупее, чем книга, которую я только что написал.

— Критики никак не поймут одного: мир держится на одном-двух десятках стандартных ситуаций. Мы всю жизнь только и делаем, что повторяемся.

— Сейчас уже тысяча девятьсот шестьдесят второй год, — сказал Эйб. — Мне сорок два. Моему сыну восемнадцать, а дочери — пятнадцать. Я почти двадцать лет женат на приличной женщине, которой не следовало выходить за писателя. Нельзя вложить в человека того, чего не дал ему Бог. Она меня разочаровала. У меня было множество связей на стороне, и я давно уже перестал чувствовать угрызения совести, хотя и знаю, что рано или поздно за все приходится расплачиваться, и в один прекрасный день все это на меня обрушится. С другой стороны, особого удовольствия от этих связей я не получаю, потому что тело меня на самом деле не очень интересует. Я ищу покоя и подходящей обстановки, в которой мог бы писать то, что хочу. Мне было двадцать, когда я написал свой первый роман. Вчера, двадцать два года спустя, я представил рукопись, которая не что иное, как чистое, неразбавленное дерьмо. Если у меня и оставалось сколько-нибудь достоинства и самоуважения, то я растерял их, пока писал эту книгу. Посмотрите на меня, Мэгги. На эту рубашку с монограммой и на глазную повязку, сшитую по мерке. Знаете, два дня назад был Йом-Кипур, еврейский праздник, день искупления, когда мы должны предаваться размышлениям о себе и о своей жизни. Мой отец, да покоится он в мире, умер в Йом-Кипур. Я кое-что ему обещал и не выполнил обещания. Посмотрите на эту чертову рубашку с монограммой.

Наутро Лаура была задумчива, а глаза ее затуманены. Она налила ему кофе.

— Нет ничего прелестнее, чем представлять себе будущую связь, — сказала она, — и нет ничего более отрезвляющего, чем вступить в нее, если только тебе не попадется Абрахам Кейди. Как приятно встретить человека, который знает, как с тобой обходиться. Я это сразу поняла, когда ты вчера вечером посмотрел на меня и увидел меня насквозь.

Эйб пожал плечами.

— Всегда должно быть ясно, кто тут главный.

— Только один мужчина мог так со мной обращаться — мой муж. Я была очень молода, чуть за двадцать, а Карлосу было пятьдесят, когда мы познакомились. Я тогда уже выступала с концертами на яхтах. Мне казалось, что брак — это скучно, но надежно. Но наша постель оказалась как поле боя, и в этих боях он был прекрасным тактиком. Эйб, у меня прелестная вилла в Коста-дель-Соль, в Марбелле, и свободны две недели. Позволь мне тебя побаловать.

— Мне не по душе Испания, — сказал он.

— Твой брат погиб почти двадцать пять лет назад. Может быть, тебе стоило бы повидать его могилу.