Недобрый час - Фрэнсис Хардинг

Мама Мошки умерла при родах, девочку растил отец, великомудрый и несгибаемый Квиллам Май. В семь лет Мошка осиротела — папа тоже покинул этот мир. В людской памяти он остался великим мыслителем, героем войны против кровавых Птицеловов, чья власть обернулась массовыми казнями. Но поскольку он выражал в своих работах весьма жесткие и радикальные взгляды на всеобщее равенство, то был сослан в едва не смытую вечным дождем убогую деревушку Чог. Там родилась и росла его дочь. Сколько Мошка себя помнила, деревенские относились к ее отцу крайне настороженно. Узнай чогцы всю правду о его взглядах, они бы небось сожгли его на месте… ибо Квиллам Май втайне был атеистом.

Узнав об убеждениях папы, Мошка потихоньку перестала кивать статуям Почтенных, молитвами успокаивать их и оставлять дары в часовенках. Оказалось, что дождь не мочит ее сильнее, молоко не прокисает быстрее и стаи волков не идут по ее следу.

Потому она без тени сомнения уселась на широкую голову Добряка Спрингцеля, чтобы пораскинуть мозгами.

«Пора прощаться с мистером Клентом, на этот раз — окончательно. Найду Сарацина, а этот неблагодарный бурдюк с помелом вместо языка пусть варится в своем соку».

Только куда ей бежать? На запад, в Манделион? Непростое дело. У нее там остались друзья, но после революции некие могущественные и опасные люди дали ей понять, что их с Клентом и Сарацином видеть в этом городе не рады. К тому же не факт, что она дойдет. Складывалось ощущение, что землю под ногами скоро охватит пожар войны.

С месяц назад города в окрестностях Манделиона торопливо приняли указы, запрещающие торговать с бунтовщиками. По идее, те должны были помереть от голода. На деле вышло иначе: в поселениях вроде Грабели, где сводили концы с концами исключительно за счет торговли с Манделионом, прилавки опустели, а в амбарах повесились мыши. Люди прикинули, что в Манделионе всяко не хуже, и пошли вливаться в ряды бунтовщиков. Теперь сторожа и прочие представители закона прочесывали местность в поисках беглецов. Тех ждали камеры еще гаже, чем у Клента.

Можно ли пережить зиму в городке или поселке к северу или к югу отсюда? Вряд ли. Скоро с деревьев опадут последние яблоки, холодные ветра унесут прочь остатки доброты и веселья, никто не станет платить, чтобы ему прочитали газету. Знания мало стоят, когда нечего есть. Как пережидают зиму мухи?

— А никак, — пробормотала Мошка, чувствуя, как из глаз течет вода. — Помирают, и все. Отсюда и будем плясать.

Надо двигаться на восток. Как-нибудь перебраться через «непреодолимую» реку Длиннопер, с ревом текущую в ущелье с гор до самого моря. Доползти до Чандеринда или Оттакота — люди говорят, там жить легче. Но как попасть на ту сторону Длиннопера? Единственный мост на сто миль вокруг находится в городе Побор, и цена за проход несоизмерима с ее скудными возможностями… Разве что еще разок запустить руку в чужой карман.

Разглядывая окраину Грабели, Мошка заметила силуэт, прячущийся в развалинах амбара. Фигуру почти скрывал поток воды, льющийся с мокрой соломы. Человек был высок, слегка сутулился, будто слишком маленький плащ стискивал ему плечи, и он махал ей рукой.

Мошка в ту же секунду сорвалась с места и вскоре нырнула в амбар. Она смахнула с лица мокрые сосульки волос, чтобы лучше видеть незнакомца. Тонкое лицо, длинный нос. Человек замер в странной позе, напомнив Мошке цаплю, которая так же неподвижно стоит посреди озера, но превращается в стремительное копье из костей и перьев, едва форель подплывет к ее ногам.

— Буквы знаешь? — гулко и скрипуче прозвучал вопрос.

— Ага, хотите, почитаю вам газету? У меня… — Мошка решительно вскинула кулак с разбухшей бумажной кашей.

— Не стоит. Идем со мной. Пообщаешься с моими друзьями.

Мошка пошла за ним в соседний амбар. Пока глаза скользили по зеленому плащу незнакомца, хорошим сапогам и промокшей фетровой шляпе, мозг лихорадочно работал. Она, конечно, попросит с него как следует, но какую цену назвать, чтобы не перегнуть палку? На какой сумме они плюнут и уйдут, даже не став торговаться?

В соседнем амбаре на сене сидело четверо мужчин. Один мокрым платком чистил воротничок, другой выжимал шляпу. Едва Мошка вошла, все глаза уставились на нее.

— Ведь это девчонка, мистер Скеллоу! — сказал юнец со злым ртом.

— Именно, — ответил тот, кто привел ее. — Девочка, как тебя зовут?

— Мошка. — Конечно, теперь они будут смотреть на нее и видеть муху, жрущую помои и гуляющую по потолку. Тут ничего не поделаешь. Чужое имя не назовешь.

— На ученую не особо похожа, — заметил тот же юнец. — Врет она. Наверняка читает не больше нашего.

— Я могу доказать! — уязвленно воскликнула Мошка. — Дайте любые буквы, и я их прочитаю! А хотите, сама напишу!

— Годится, — ответил Скеллоу. — Так, Грайп, ты ведь у нас знаешь пару букв?

Бородач в шляпе без полей отвел глаза.

— Только свое имя, — буркнул он в воротник.

— Сойдет, нацарапай его на полу. Посмотрим, как оно прозвучит в ее устах.

На глазах у Мошки бородач встал на колени и указательным пальцем вывел в грязи и сенной трухе несколько линий.

— Тебя зовут Бен, — сказала она, когда тот закончил. — Только Б у тебя написано задом наперед.

Мужчины обменялись долгим взглядом.

— Она годится, — сказал Скеллоу.

— В дождь я беру дороже, — заявила Мошка, стуча зубами. — Особая услуга, все дела. Риск утонуть в разлившейся реке, испорченная одежда и… и… плеврит. — Она с удовлетворением отметила, что незнакомое слово произвело впечатление.

«Ага, а еще я беру дороже с людей в хороших сапогах и с тех, кто прячется по амбарам, а не идет в постоялый двор, хоть и промок, как рыба. Вам есть что скрывать, мистер Скеллоу, и надо прочитать какую-то важную бумагу, так что вы заплатите».

— Насколько дороже? — осведомился Скеллоу.

Мошка открыла рот и замерла, быстро прикидывая варианты. Глядя Скеллоу в глаза, она назвала сумму долгов Клента и чуть-чуть сверху — на случай, если собеседник решит поторговаться.

Повисла звенящая тишина. Один из мужиков озадаченно хохотнул, но главное, ей не дали пинка под зад.

— Должно быть, — холодно сказал Скеллоу, — ты очень, очень боишься этого плеврита.

— Семейное проклятие, — тут же ответила Мошка.

Скеллоу надолго замолчал, прожигая ее взглядом.

— По рукам, — наконец сказал он.

Мошка ощутила, как загораются и распахиваются глаза. Она огромным усилием сдержала довольную улыбку, аж щеки заболели. Получилось, она взяла их на понт, тяжкий камень с грохотом упал с ее плеч…

Скеллоу взялся за кошелек и замер.