Стихотворения - Галина Болтрамун

Игра

Владыка маеты – тиран и шут —Казнит и милует по липовому праву,Внезапно рвет накатанный маршрут,Поменяв коней на переправе.

В моменты переломные горятФакелы дебютных оппозиций;Кесаря слепой электоратОчередною пифией снабдится.

Переменные, измену утаив,Поднимут боевые транспаранты,Куда вольют обманно лейтмотивИзвечные-увечные константы.

Стихийных реформаторов хмелятАзбучных святыней перекосы,Неписаный обветренный форматЗаблудших иноверческих колоссов.

Тени в красно-розовых рубцахЗакатных собираются на вече.Колеблются в сиреневых дымахТо бисер для игры, то мат и шах,То, расщепляя атомы в руках,Новейший Игроман Предтеча.

Поэмы

Верхние ноты берут возле рухнувших стел ренессансы,Там же басит заунывный гобой декадентской мглы.Выходят крылатые звери невиданного окрасаИз больных сновидений и плавают в звездной пыли.

На жемчужном болоте скитается в полночь поэма,Рассыпает эклектику миссионерских цариц-лебедей;Флюиды их яркой ментально-сакральной экземыПробирают безмозглую нечисть до мозга костей.

Фасады реалий эффектно украшены и непрозрачны.Подоплеку явлений не вскроет консилиум линз,Точек зренья, заочности. К общей большой незадачеДобавляется микроскопичных мутаций каприз.

Оседают на скорбных пристанищах блестки Селены,Сгустки горячего хаоса – злых провозвестников шлейф.И снова на яшмовой топи содействуют скрипке поэмы,Шествует мерно гекзаметр – титанствующий корифей.

Уникальны разгары красот на помпейских руинах.Высказавшись, почивает на кесарских лаврах латынь.Патологию ценностей, для возрожденья хранимых,Маскирует изящно поэтика рукописей и лепнин.

Много варварства вымыли из населения римские                                                                                                 термы,Но в сплетении солнечном – ржа первозданной поры.Жонглируя высокопарностью, вновь воспевают поэмыДивность развалин, где маялись всуе колы и дворы.

Странник

Я путник, я странник на странной Земле,Еду в Ауди, Тойоте, Пежо, Шевроле,Бреду по касательной или косойВ унтах, мокасинах, лаптях иль босой.

Вечность руль мой на Млечный наставила Путь,Суета зазывает в беспутство свернуть.Нося на челе той и этой печать,Несусь «исключенное третье» искать.

Километры летят, как когда-то Икар,Маневрируя в шоу, огибая кошмар.Имея вполне адекватный резон,Отрицает возможность движенья Пиррон.

Как бы там ни было, ветры гудят,Столбов верстовых охмеляет парад,Поднимается патриархальный шлагбаум,Pater noster течет по горячим губам.

Я путник, я странник на странной Земле,Вечный двигатель выкупил для ШевролеВ салоне подержанных Эльфом химер.Не смейся, Пиррон. Я чудной землемер.

Мои результаты – и смех и грех,Но радует безрезультатный успех.

Сад камней

Окаймлен малахитовой дымкою сад камней,Минеральные прелести выше ума и морали,Светозарные, нежные шелесты все страшнейЧередуются с фазами сумрачного замиранья.

Поседевшие мхи розовеют в эксцессах тепла,Золотистая сыпь напрягает расщелины почвы.Святыню, что в ярости засух сгорела дотла,Отражают реликтовых яшмовых идолов очи.

Для путника здесь центробежной горячки токСгенерирует музыку Родины обетованной,Беспрецедентный по мощи, шикарный подлогПредметов любви, песнопения, гигантоманий.

Приступы неги дарует ландшафтный яд,Неразборчиво имя за ортодоксальным Ave;Магнитные бури – на службе стихийных блокад,Магнитное поле – в цепи сокровенной облавы.

Блюдя твердокаменный (вкупе железный) устав,На выход не всем открывается чудо-ограда…Окаменеют вопрос и мольба на устах,И не останется камня на камне от сада.

Аутсайдер

Стороны света               заполнены красным каленьем,черными тромбами,                                 нотами месс и сирен.За столбом пограничным                   державного столпотвореньястоит не-именье                            держащегося в стороне.По аллеям безлюдья                    торжественные променады;аварийные мысли                    невиданным цветом цветут,а мозга костей                             обязательные форматывыявляют в себе                 неформально пустой атрибут.У этой планиды —                        иные предвестья и гимны,другие октавы                       берет неприкаянный смех,и логос выходит          бездомным, не хрестоматийнымиз ломаных рядоположностей                                                   альф и омег.В значеньях любых                      превалируют античастицы,пафос беспочвенности                                в тишине распростерт,лень не всегда позволяет                                              уму изумиться,когда от излишества времени                                            грянет цейтнот.Отвергает любовь                     добровольная робинзонада,приложимость к себе                      общезначимых пут-аксиом.Надобностей эпохальных                                     здесь нет и не надо.Нечто из всякой статистики                                             тут ни при чем.Залетный сквозняк                      обдувает разгар медитаций.Без адвоката                         вершится крутой самосуд.Жажда духовная,                                   не принимая эрзацы,уповает на истый,                         мертвящий дыханье сосуд.

«Больной суеты опрометчивые перспективы…»

Больной суеты опрометчивые перспективыНарываются на голубеющей статики диво.

Корпускулы легкой ментальности тают в погоде.Начеку летописец. Курок миротворца – на взводе.

Пожелтевшая классика вечнозеленого РимаНа камнях Колизея разыгрывает пантомимы;

А вокруг, вырываясь из неисцелимости люда,Жизнь на латыни кричит, что она не отсюда.

И вновь, разогнавшись, вонзают себя перспективыВ пустопорожние, декоративные сини разливы.

В нежных восходах летит всех имен соименник.В ярких закатах стоит всех эпох современник.

«За чертой горизонта повышена плотность безмолвий…»

За чертой горизонта повышена плотность безмолвий,соотносится с беспрецедентностью дальний обрыв.Опрометчивый отблеск двенадцатого измереньякрасит белые флаги сверх- и дочеловеческих армий,что сдались, уповая на милость, одной из пустот.Нет воздуха, почвы, воды и слепой эйфории,что разжигала инстинкт размножения плоти,и противоборства, что двигало плоть на плоть.Силлогистика и откровенья в едином порывезастыли бесповоротно, давно укрощенные высью,которая застит безмерность Его одинокого счастья.У горизонта стою, польщена приглашением бездны.За ширмой багрянца – до Бога все также еще далеко;и, может, никто никогда не увидит престола Его,а кровь со слезами и макро- и микрогалактикстекут в расщепленья и мнимость своих пространств.Любой экземпляр, от нуля отделившаяся единицаБожьего алчет. От алчности сгинет, второе дыханьеоткрыв для возможных неведомых пресуществлений.По ту сторону неба – инаковость жуткая. Может, онаеще безнадежней кислородозависимого прозябанья,а бездомная мука сошедших с орбит Иисусови нирванное счастье безликих надзвездных Буддперебродят и выпьются Им учрежденною жаждойв бесконечной дали от Его одинокого счастья.

Чуждый всадник

Мрачный всадник на черном конеоставляет следы на озерах,каплю в море, мазок на стене,что видятся лишь априори.

Из былин, небывалость ища,убывают в несбыточность рати;странный луч шевелится в мощах,вдохновляется Бога (ли?) ради.

Бегло рыцарю вводит зарядозы собственной розовой крови,в иды адского календарянимбы красят его изголовье.

В конской гриве извечность пылит,вековую увечность пугает;а подков дальнобойный магнитсоль земли на оси опресняет.

Бледный витязь в родимом пятнеощущает позыв не-рожденьяи своей нерожденной роднеобещает вернуться из плена.

Всадник жаждет напутствий того,кто его, приземлив, окрыляет.Млечный Путь разомкнул статус-кво,его тропы к себе приближая;все летучей плаща вещество,оживают сегменты регалий…

Вечер