Стихотворения - Галина Болтрамун

Волхвы

Волхвы наступали на пасти рептилий,Сживая со свету горячечный яд,Волхвы рисовали проекты идиллий,Исполнив над tabula rasa обряд.

Сон-трава окликала впотьмах мандрагору,Алконосты и совы – чужих вещунов,А ветра приносили «memento mori»С семи величайших на свете холмов.

Волхвы у огня собирались погретьсяПосле долгих стояний у горных святынь,Там ярое око точило им сердце,Где жили прекрасные лики княгинь.

Заостряли оскалы зубчатые башни,Хрипели фундаменты плах, крепостей,В купальскую ночь вырастали на пашнеМолодые хребты из зарытых костей.

Волхвы, отправляясь на битву с цунами,Не всегда понимали с чего начинать,Худо-бедно сводили концы с неконцамиИ на злые уста налагали печать.

Когда во взаимных обменах реалийСлучался внезапный загадочный сбой,К каждой близи бежали далекие далиПостоять за свои идеалы горой.

Волхвы заклинали кошмары столетий,Изводили рогато-чреватый гибрид,На досуге вбирали в состав интеллектаИдиомы атлантов и кариатид.

Гамлетовский мотив

В полнолунье реликты, болея, кровят,Становятся к неизлечимостям в ряд.

Сходный с патетикой язв лейтмотивПроходит по жилам ночных перспектив.

Жалок сомнительный новый починЗастарелых и слепнущих первопричин.

Каждый, сбивчиво не попадая в струю,Задастся вопросом: на том ли стою?

Придется панический вывод принять —Что душно и не на чем больше стоять.

Предчувствует хитросплетенный балансПраведных круглых нолей ренессанс.

Пешки жертвуют самость на благо ферзя,Так их затупила, формуя, фреза.

Воздвигая картины идиллий, мольбертСохраняет в основе подлог-трафарет.

Каждый, зная себя по верхам, наобум,Утешается: «cogito, ergo sum».

Горячечной мглой обливается мысль,С ней немыслимости неизбежно стряслись.

На птичьих правах обитает аскет,Храня в заповеданность волчий билет.

В брешах, пронзивших убыточный быт,Бесчеловечность идей шелестит.

Ничейные правды меняют маршрут,Соблюдая ничейности твердый статут.

То, что далось себя так породить,Жует западня между быть и не быть.

Потаенный сад

Там цветочные грезы буравит пчелиное жало,Тепловое крещение лечит с грехом пополамМедовые раны. Колышется радуга на пьедестале —Гармонии вод кочевой митингующий шарм.

В дымке июня роятся клубы переливчатых истин,Избегают входить в парадигмы седых тропосфер,А под инеем всем безразлично, куда кто зачислен,Грациозно светла неподвижность озимых манер.

Там цветные фонтаны хранят ДНК океана,Превращаются струи в подобье неистовых струн,Когда в мареве сдвинется и директивно, обманноЦарским трезубцем помашет латунный Нептун.

На закате кровавятся мрамор и стекла вольера,Что пустует давно, но в нем воздух опасно дрожит,И в красном углу золотое перо шестикрылого зверя,Пока петел не крикнет, в эмульсии лунной лежит.

Там аллеи, сужаясь, впадают в целинные тропы,Что ведут по ту сторону празднества или добра и зла.У обочин хранят заболевшую тайну античные гроты,В щелях – для помазаний инфекционных смола.

Фруктоза сластит шифрограммы Аида, Эдема.Благолепные радости истово реют с грехом пополам.Дорога того, кто от всех воплощений отъемлем,Огибает сколоченный из баснословностей храм.

Ночные картинки

Афинские позы атлантовКолыхнулись на зов Сирен.Проповедует на эсперантоВ неоновом сне манекен:

Сентенции не натуральны,Отливают слегка серебром,С экземами антиморали.Превращаются омы в ОМ,

Выделяя флюиды блаженства,Разделяя с богами эфир.Из греков в варяги наследствоОлимпа несет Сатир.

Теолог забыл вещий тезис,И десятки готических иглКолют совесть его. А генезисНагнетает напевы Лилит.

Каракули позелененьяНа металле эпических латОбету, что выполнен чернью,Нежелательное говорят…

Гейзер Кастальский, глетчерАлхимии не успеваютВпотьмах заключить пари.Увядают неона свечи,Атланты к Сократу взывают,И, клеймя манекена плечи,Восходит диктат зари.

Скифы

Розовеют следы заблудившихся джиннов и грифовна темнеющих склонах, озерах, остывшей золе.Над шатрами летают во сне баснословные скифы,стремятся из гущ кабалы – на стезю к каббале.

У проселочных идолов – гнев и морщины на лицах,на торсах – отметины вьюг, фимиама, хрущей,даже горбики вышних субстанций грозят развалитьсяпо занимательной логике здешних вещей.

Камни хранят в микропорах скупые остаткитвердокаменной эры и гулких железных эпох,а к шершавой поверхности эпидемический, сладкийошметок османских пиров инфантильно присох.

Татуировки трепещут на коже с оттенком олифы,нарастает монист, амулетов, узорчатой утвари звон.Отрешась от сновидческих грез, баснословные скифыу грозных наскальных фигур отбивают поклон.

Солнце – куратор в тенетах вселенской интриги —ниспошлет прописное количество энергетических мин.И стрелы взметнутся, и кони пожар перепрыгнут…В капище пресуществится под язвами адреналин.

«Сокровенно молчат на санскрите…»

Сокровенно молчат на санскритеБрахманы, их сателлиты,Знаменуя маститость элиты.

За пыльным щербатым угломПродажный пигмей или гномДемонстрирует свой Рубикон.

Вдохновенно молчат на латыниНад собором Петра серафимы,Знаменуя «вовеки и ныне».

В таверне мерцает софит,В дыму возле кариатидГладиатора профиль висит.

Дерзновенно молчат на жаргоне,Рожденье зажав, эмбрионы,Знаменуя спасенья бутоны.

От Адама копящийся прахВзывает, в сернистых слезах,К отмщенью на всех языках.

«Совместимость души…»

Совместимость души                            с беспредельностьюНе доказана. Но понятна.Телу выспренний зов пустотелости —Как музыка сфер и набата.

С какой энергетикой связаныУма авантюрные токи?В каждой критике чистого разума —И мои чуть безумные строки.

В городах – золотые прелести,А уродливости – железны.Глаза мимо них нагляделись иОтражают косые бездны.

Под сердцем огонь                                   бессердечностиРегулирует качество пульса.В подоплеке моей человечности —Свято место темно и пусто.

Совместимость моя                                        (ну с чем же?)Не доказана. Но понятна.У отверженств – запах блаженства.Отрицание – им же снято.

Преступник

Переступаю любовь и коварство отчизны,Все свое контрабандой в чужой монастырь заношу.Посох – смычок заразительного экстремизма —Осязает подшитый блуждающей блажью маршрут.

Стальным соловьем заливается рупор имперский.Белых ворон вдалеке лебединая песнь.В «Тайную вечерю» на знаменитейшей фрескеВхожу, чтобы переиначить духовную взвесь.

Самую суть верноподданных догм и каноновОтдаю трудовому оккамовскому ножу,Выворачиваю наизнанку гербы, эталоны,Их неприглядности мировоззрению преподношу.

Превышаю лимиты и скорости самопознанья,Клином Ничто выбиваю ничтожности клин.На истом пути бесконечного предначертаньяМелькают сезонные пятна условных кончин.

Меж готических шпилей бушуют святые интриги,Форс-мажор пеленает улыбчивое естество,Возле Фауста остановились прекрасные миги,Дремлют в искусственном, нетиповом статус-кво.

В сообществе с Дао на что-то в себе наступаю,Тревожно пульсирует то, что нельзя бередить.Меж пороками сердца и зовами крови петляя,За иголками совести тянется нервная нить.

«Дико выросшие проценты…»

Дико выросшие процентыИ прижимистые дивидендыВносят в лихо свой траченый фунт;Напыщенные постулаты,Преподобия сертификатыТем же миром помазаны, лгут.

Над театром абсурда-психозаПримадонною ДолоросаПоднимается черный штандарт.Любви треугольник на сценеЮлит в утопической пене,Обращается в черный квадрат.

В медных чертогах колоссаСтальной прототип Барбароссы —Во главе оловянных солдат.В слезной жидкости супервандала —Безлюдных открытий накалы,Сверхлюдских истерий конденсат.

В небе шарящие искусстваСублимируют резь от укусовКлыкасто-хвостатых комет.Зверь, что рушит души ренессансы,Имеет немалые шансыИ с каждой душой тет-а-тет.

Игра