Ленинский. Неизбежность бури. - Василий Александрович Бурцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да нет тут никого, брось, командир, – состроив снисходительную мину, сказал прапорщик, ухмыляясь одними глазами.
– Да ну тебя на хер, Алмат, ты чего как маленький? Раз в год и палка стреляет.
Разговор прервал чих двигателя генератора, потом еще один. Потом мотор завелся и с надрывом затарахтел, зажигая уцелевшие лампы.
– Вот это другое дело! – воскликнул Зорин, улыбаясь и разглядывая горящие лампочки.
И вдруг покинувшее его недавно чувство чужого присутствия ледяной иглой проникло в затылок, колокольчик опасности гулко забился в груди о ребра, опускаясь в живот.
– Ах ты ж сука! Леха! – воскликнул Татарин и рванулся в угол к пулемету.
А дальше…
А дальше все происходило как в замедленной съемке.
Зорин медленно поворачивает голову. Тело еще медленнее следует за ней, руки плетями свисают, удерживая винтовку, словно штангу. Арстанбаев, бросив расстегнутую ширинку, будто находясь на глубине и преодолевая сопротивление воды, вскидывает руки, тянется ими к пулемету с ошалелыми глазами на перекошенном лице…
Слышится гулкий протяжный хлопок.
Пламя, источник которого находится ниже уровня второго этажа, освещает прапорщика, выгоняя из него длинную смазанную тень. Вместе с тем в стену возле окна, кружась и фыркая, оставляя за собой белый дымный хвост, влетает цилиндр, который при контакте со стеной взрывается яркой белой вспышкой. В стороны летят остатки стекла, осколки кирпича, оконной рамы и поражающих элементов. Арстанбаев, который так и не успел дотянуться до оружия, оказался между осколками, ударной волной и командиром. Его отбрасывает в сторону. Мощное тело прапорщика с силой врезается в Зорина, припечатывая его к стене, выбивая дух.
Реальность взрывается миллионами ярких искр, а может, это был налобный фонарь… и наступает темнота. В ней, в темноте, так хорошо, тихо, спокойно. Здесь не о чем волноваться.
***
Зорин пришел в себя. Открыл глаза. Из пластикового окна их квартиры-студии, расположенной на девятом этаже, открывался прекрасный вид на Волгу, на новый Президентский мост, по которому туда-сюда снуют автомобили. В приоткрытое окно веет теплый ветерок, наполняя ароматами лета комнату, где они перемешиваются с ароматами готовящегося обеда, над которым его Елена колдовала с недавнего времени. Вот она в фартуке поверх легкого летнего платья, порхает между столом и плитой, ловко жонглируя столовыми приборами. На детской площадке перед домом, словно птицы, гомонят детские голоса, щебет радости и беззаботного счастья. У него и самого на душе стало очень хорошо, то чувство, которое он почти забыл.
Выбросив в форточку окурок сигареты, Алексей повернулся. На нем были синие трико с тремя белыми лампасами и белая майка. Сегодня, кажется, выходной. Точно, воскресенье. Вот и жена дома, и Василиска.
Дочка.
Василиса заняла центр комнаты и разложила свой набор пластиковой посуды в красивых розовых оттенках для чаепития, такие маленькие чашечки на блюдцах, ложечки, чайничек и заварник. Детский пластиковый столик, такие же стульчики. На них сидят плюшевые игрушки, принимая участие в таинстве чайного ритуала. Странно! У плюшевого мишки почему-то только одна лапка. А дочь как будто и не замечает этого. Тоненьким голоском она напевает детскую веселую песенку и разливает невидимый напиток по чашкам.
– Леша, ты проголодался? Как ты думаешь, он хорошо прожарился? – раздался задорный голос супруги. Она и без него прекрасно понимала состояние готовности блюда, однако хотела привлечь внимание супруга к себе.
– М-м-м, пахнет вкусно! – Алексей почувствовал, что очень сильно проголодался, как будто не ел целую вечность. В животе заурчало, он хотел было ответить, что очень голоден, но, повернувшись к жене лицом опешил, слова застряли в горле. В нос ударил запах свежей крови вперемешку с запахом паленого мяса.
На противне, который жена держала в руках и мило улыбалась, лежала и парила голова прапорщика Арстанбаева, в глазах застыл животный страх, они смотрели прямо на него.
– Папа, хочешь чаю? – отозвалась дочь из-за спины грубым, чужим, словно растянутым на звуковой дорожке голосом.
Он повернулся к дочери и был прикован взглядом серых глаз, жуть холодком пробежала вдоль спины.
– ПАПА! – словно многократно усиленный мегафоном, голос дочери ударил его по барабанным перепонкам. Алексей зажал руками уши, зажмурил глаза. Его замутило, пустой желудок так и норовил вывернуться наизнанку.
Справившись со спазмом желудка и открыв глаза, Зорин увидел, что оказался в своей квартире, но в тот день, когда мир рухнул. Разбитые, осыпавшиеся стены и перекрытия, зарева пожаров, истошные крики. Алексея снова скрутил спазм, он упал на колени и вдруг провалился вниз, полетел сквозь все этажи, отчаянно махая руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Вдруг он увидел далеко внизу скрюченное тело, распластавшееся возле окна, как сломанная кукла. Рядом разгорался пожар, тело прапорщика начало гореть. Со всего маха он рухнул… в свое тело и…
Вздрогнул. Голову яркой молнией пронзила сильная боль. Зорин застонал и попытался перевернуться на спину, но не смог. Изувеченное тело прапорщика навалилось на него мертвым грузом.
Его все же вырвало. Желчью.
Еще какое-то время он пролежал в темноте, глубоко хватая воздух и прислушиваясь. В горле першило, вызывая приступы кашля, на языке противный привкус горечи. Стояла тишина.
Отлежавшись и немного придя в себя, Алексей спихнул с себя труп прапорщика и отполз к стене. Опираясь на нее спиной, присел. Пнул оказавшийся под ногами и слетевший с головы во время взрыва смятый в бесполезную железку фонарь.
Губы обсохли, хотелось пить. Сколько же он тут пролежал?
Отсоединив от пояса фляжку, Зорин прильнул к ее горлышку, делая большие жадные глотки, останавливаясь только для того, чтобы отдышаться. Осушив ее, вернул на пояс. Отсоединил фляжку от пояса прапорщика и, отпив еще немного, произнес одними губами:
– За тебя, друг. Спасибо тебе!
Отдохнув еще немного, Алексей поднялся. За окном клубился туман. Так вот отчего в горле першит и горько! Быстро нацепив противогаз и нащупав в темноте винторез, Зорин шатающейся походкой побрел по коридору, то и дело спотыкаясь о валявшийся мусор и натыкаясь на стены.
В противоположном конце коридора он нашел тело Сазанова, изрешеченное пулями. Половины лица у него не было, лишь сплошное кровавое месиво. Все пространство вокруг изрыто глубокими канавками от пуль, на полу лужа крови. Застали врасплох. Обошли сзади по коридору, отрезали пути к отступлению. Как мышь загнали в угол. Спи спокойно, брат.
У генератора обнаружил тела Ворона и Шнура. По колото-резаным следам на трупах стало понятно, что их тоже застали врасплох и перерезали как скотину. Даже оружие не забрали. Разрядив автоматы
