Ленинский. Неизбежность бури. - Василий Александрович Бурцев

повернув голову в сторону оживленно шаривших по стенам и потолку убежища лучей фонарей. Ружье положил на колени и замер.

Дед посмотрел на него, а потом тоже, присев прямо на пол, широко расставил ноги, так, чтобы лампа оказалась посередине, повернув голову в том же направлении, что и юноша, наблюдая за движениями пятен электрических зайчиков на стенах и потолке убежища.

Неожиданно резким ударом по ушам, многократно усиленные замкнутым пространством помещения, прозвучали хлопки одиночных выстрелов, а затем и треск автоматных очередей. И крики. Крики ужаса и отчаяния. Послышался топот ног, обутых в тяжелые сапоги. Грохнул взрыв. Пол тряхнуло, с потолка посыпалось.

Володя отреагировал немедленно. Схватив лампу и ружье, резко встал и пулей рванул на звуки выстрелов.

– Стой! Ты куда? – крикнул ему вслед Синцов, мальчишка остановился на миг, колеблясь, потом все же продолжил движение и вскоре исчез за углом.

Вновь оставшись в темноте, немного растерявшись и помедлив в нерешительности, Дед взял со стола фонарь и, перехватив ружье поудобней, поспешил за юношей на звуки выстрелов, ссутулившись и кряхтя, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу. Луч фонаря метался из стороны в сторону в такт движению. Паренек Володя с керосиновой лампой уже скрылся из виду.

Мимо Деда стали пробегать наиболее любопытные обитатели бункера, не принявшие всерьез слова старшего охраны, с горящими, ничего не видящими от паники глазами, ударяя Василия плечами, едва не сшибая с ног. Дед прижался к стене, пропуская людей, и бочком, словно краб, попятился вдоль нее, прижав ружье к животу. А в глубине бункера продолжалась стрельба, но уже не такая частая, как в первые минуты. Вскоре стали слышны только одиночные хлопки. Вбежав в просторное помещение, Синцов остановился отдышаться, уперся руками в колени и выгнул спину. Сердце в груди бешено прыгало. Он оказался в широком фойе, расположенном посредине верхнего яруса убежища, от которого расходятся коридоры в другие помещения бункера. Лестничный марш, ведущий на нижний ярус, находится сразу за решеткой, сваренной из армированных прутьев, разделенной посередине широким проходом. Со стороны фойе вдоль решетки стояли сложенные друг на друга, окрашенные зеленым деревянные ящики с разнообразной маркировкой на них. Освещая помещение ровным пламенем, на одном из ящиков стояла керосиновая лампа, отбрасывая на стены причудливые извивающиеся тени. В проеме между сетками, обняв ружье, стоял Володя, напряженно вглядываясь в лестничный проем, который начинался в полу, только раз обернувшись, в тот момент, когда вбежал Синцов. С нижнего яруса убежища тянуло дымом, оранжевыми отблесками на окрашенной зеленой краской стене мерцало занимающееся внизу пламя.

– Ты слышишь, дядь, больше не стреляют, – повернув слегка голову, прошептал Володя, бросив быстрый, полный ужаса взгляд. – Тишина какая.

Синцов разогнулся, шумно выдохнул.

– Где все? – задыхаясь, просипел Дед. – Надо спуститься и посмотреть, что там. Потушить пожар, а то все сгорим.

– Хорошо, я посмотрю.

– Сейчас, подожди! – Дед подошел к одному из ящиков и приоткрыл крышку – обувь. Не то. Приподнял лампу, открыл ящик под ней – тряпье. Ага, то что надо. – Вот, возьми, прикрой нос со ртом, иначе надышишься дыма. – Старик плеснул на тряпку из фляги небольшое количество воды, отжал и передал мальчишке.

Перехватив ружье, Володя приложил к носу тряпицу и, осторожно ступая, шагнул к проему, перегнулся через перила и, заглянув вниз, двинулся дальше. Ступая по лестнице, юноша откидывал длинную нестройную тень, которая вытанцовывала какой-то дикий танец, повинуясь открытому пламени на нижнем ярусе убежища. Дед наблюдал, как юноша спускается, и вот он уже скрылся из виду, оставив лишь еле слышные звуки шагов. Потом стихли и эти звуки. Наступила тишина. Слишком долгая, затянувшаяся тишина.

– Володь, ну что там?! – хотел крикнуть старик, но голос от страха дрогнул, и последние слова он прохрипел.

Прошло несколько долгих минут, но снизу по-прежнему не доносилось ни звука. Тишина словно охватила весь бункер, давила на уши. Слышалось только собственное сердцебиение и хриплое дыхание. Взяв фонарь в левую руку обратным хватом и направив его луч вперед, Дед положил стволы ружья на локтевой сгиб и осторожно двинулся к лестнице. Выступившая на лбу испарина, холодными каплями начала стекать на глаза.

– Вова, не пугай меня, ты как там? – дрожащим голосом попросил Синцов.

В ответ внизу резко, словно сдули пламя свечи на торте, потух огонь, потянуло сквозняком. Провал лестничного марша охватила темнота, такая густая, словно вода, что в один миг заполнила нижний ярус и подступила к краю провала с готовностью выплеснуться и затопить все убежище. Неожиданно закружилась голова, в животе замутило, стены убежища как будто стали давить на Синцова со всех сторон, он почувствовал себя таким маленьким, единственным человеком на всей земле. И в сердце закралось такое отчаяние, слезы покатились из глаз. Страх вдруг сковал старика, тело отказывалось подчиняться ему, застыло как изваяние.

Словно в черно-белом кино, из жидкой темноты нижнего яруса длинной тенью медленно и неслышно выросли сухие корявые ветки. Хотя нет, не ветки. Что-то эластичное, но достаточно крепкое. Множество упругих жгутов и жгутиков. Шевелясь, словно копна черных волос, они, извиваясь, карабкались вверх, ощупывая ближайшее окружение, ползли по стенам, обматывались вокруг перил. В желтом свете керосиновой лампы поверхность щупалец блестела, переливаясь красно-бурыми оттенками. В спутанном клубке показались обрывки одежды, испачканные бурой массой, куски плоти.

Старик, завороженный, уставился на существо и, кажется, даже перестал дышать. Все тело разом ослабло, ноги потяжелели, пальцы потеряли хватку, и фонарь выпал из рук под ноги, металлический корпус звонко ударился о бетон, но продолжал светить. От звука удара Синцов вздрогнул и пришел в чувства, ужас, сковавший все тело, на секунду отступил. Неуклюже переставляя ноги, Григорий попятился и наступил на фонарь, который, скрипнув корпусом, провернулся. Старик инстинктивно махнул руками, стараясь удержать равновесие, крепче сжал ружье, отчего непроизвольно надавил на оба спусковых крючка. Стволы дружно плюнули облаком дроби в сторону лестницы. На пути дроби оказалась керосиновая лампа, которая звонко разбилась, расплескивая вмиг воспламенившееся топливо. Сухие деревянные ящики, на которых она только что стояла, сразу же вспыхнули, будто все время только этого и ждали.

Грохот выстрела и вспыхнувшее пламя, отвлекли прикованное к виду существа внимание и вывели из оцепенения. В ногах снова появилась сила, и страх погнал старика наружу, прочь из убежища, которое перестало быть таковым. Дед наклонился, подобрал фонарь и, не оглядываясь, рванул к выходу. Побег из убежища продолжался словно в тумане. Преодолевая поворот за поворотом, Синцов добежал до своего поста, где гермозатвор по-прежнему оставался закрытым.

«Значит, никто не смог выбраться или не успел. Во всяком случае, только не через эту