О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

Игорь потянулся к портфелю, но его отвлёк телефонный звонок. Володя краем глаза заметил, что звонит Лида.

— Чёрт, что, уже десять? — Игорь нервно сбросил вызов.

— Без четверти, — взглянув на часы, сказал Володя.

— Мне за Соней к маме заехать надо. Ты опоздал, и как-то долго мы с тобой вообще… провозились.

— И бесполезно, — хмыкнул Володя.

— Ну… Наверстаем ещё, — улыбнулся Игорь, натягивая рубашку. — Прости, что я тебя так бросаю, нам бы ещё поговорить. Тебе это сейчас нужно. Но сам понимаешь…

«Да-да, конечно, понимаю, семья, ребёнок», — подумал Володя. А вслух сказал:

— Всё в порядке, иди.

— Звони, если нужно будет поговорить, я всегда тебя выслушаю. — Он наклонился, быстро поцеловал. — Если бы не Соня, остался бы с тобой до утра. Да что до утра — навсегда бы остался. Ну ничего, скоро уж подам на развод, и вот тогда… — не закончив фразы, Игорь многозначительно улыбнулся. Он встал на пороге номера, принялся ждать, когда Володя соберётся и будет готов уйти. На прощание Игорь снова ткнулся ему в губы и прошептал: — Пока, зай.

Спускаясь по лестнице, Володя услышал, как Игорь, стоя у лифта, говорил с Лидой по телефону: «Уже еду, да. Ладно, куплю ей яйцо. Да, и сок. Ладно, целую. Да-да. Пока, зай».

Володя скептически хмыкнул:

— «Зай» — как удобно. И мне можно так говорить, и жене.

«Скоро уж подам на развод», — вспомнилось сказанное Игорем минуту назад. Володя усмехнулся. И сколько раз за последние восемь лет он это слышал?

Но он уже давно не таил никаких обид по этому поводу. Когда-то давно, может быть, — да, хотелось, чтобы Игорь был целиком его, хотелось не делить его ни с кем. Но всё это прошло. Страсть прошла, ревность — тоже. Остались лишь вот такие встречи в отеле — скорее для тела, чем для души. И ещё разговоры. Важнее всего было то, что с Игорем можно было говорить, не притворяясь.

Всё же Игорь оставался для Володи близким человеком. Не тем «близким», который «родной» или «любимый», а тем, который «такой же». Больше, чем друг. Тот, кого он хорошо знал и кто много знал о самом Володе. Может быть, даже слишком много.

Володя никогда не был в него влюблён. Знал, что любовь выглядит иначе и иначе чувствуется. Что, когда любишь человека, готов на всё ради каждой возможности быть с ним. Но в их случае на месте Игоря мог бы оказаться кто угодно, главное — мужчина. Но хорошо, что это был именно Игорь — потому что когда-то он смог вытащить Володю из того болота, в которое он себя загнал. Помог разобраться, понять и принять свою суть.

Запах бумаги, дерева и парфюма, старый запах, старомодный, знакомый, родной — он всегда витал в этом кабинете. Казалось, даже когда здесь ещё не было офиса, не было дома — этот запах был. Раньше Володя часто заходил сюда, и аромат успокаивал его и вселял уверенность. Но он понимал, что это иллюзия — дело в человеке, который раньше дневал и ночевал в этом кабинете.

Теперь же дневать и ночевать, отдыхать и работать здесь предстояло Володе.

Кабинет выглядел как музейная комната: массивный дубовый стол по центру, такие же книжные шкафы вдоль стен, большой кожаный диван возле окна, но ни единого личного предмета, ни бумажки, ни даже пылинки — пустота, свойственная нежилому помещению, и тишина.

Володя обошёл стол и сел в удобное кожаное кресло, опустил руки на большую лакированную столешницу, гладкую и холодную. Обернулся налево, проверил пропущенные звонки на телефоне — единственной современной вещи в кабинете. Посмотрел перед собой: в центре стола стоял органайзер для письменных принадлежностей, старомодный, украшенный бронзовыми львами, и совсем уж бесполезная в компьютерной эре вещь — пресс-папье. А фото справа заставило Володю поморщиться. Это была семейная фотография: на фоне единственного большого окна этого кабинета замерла хрупкая невысокая женщина — мать, её обнимал Володя, молодой, двадцативосьмилетний, ещё в очках. А рядом с ним стоял мужчина, тоже высокий, тоже в очках, тоже брюнет — отец.

Володя вспомнил, что запечатлённый на фото момент — это день открытия офиса. Тогда отец сказал ему: «Когда-нибудь это всё будет твоим… Но пока этот день не настал, не смей трогать и тем более двигать мой стол!» Володя улыбнулся, вспомнив, как отговаривал отца ставить в небольшой кабинет такую громадину, они даже поссорились, но, разумеется, не всерьёз.

И вот спустя одиннадцать лет настал тот день, когда «всё это» стало его, Володиным. По документам это произошло не сегодня: отец заранее оформил передачу имущества. Но вот сейчас Володя понял окончательно и бесповоротно, что отца больше нет. Именно сейчас, когда вошёл сюда без стука, сел в кресло, как хозяин, и по-хозяйски положил руки на огромную холодную столешницу.

Теперь же в дверь — новую, отремонтированную сегодня утром, — постучали ему. Это был Брагинский, старый друг отца, товарищ и деловой партнёр. Ещё в середине девяностых он буквально своими руками, связями и умом помог перенести Володин с отцом бизнес из Москвы в Харьков и упрочил их положение. Он помогал и потом: все эти годы был верным другом и наставником Володи — и до сих пор оставался им.

— Ну и как тебе на твоём новом месте? — начал Брагинский, но, взглянув на Володю, резко замолк.

«Я не на своём месте», — пронеслось в голове, но Брагинскому Володя ответил:

— Нормально.

— Давай водки принесу, помянем?

Володя отрицательно помотал головой.

— Я за рулём, вечером ещё ехать.

— Тогда, может, просто чайку? Жена печенье испекла, передала угостить.

Володя промолчал.

— Ну ладно, — тяжело вздохнул Брагинский и, подойдя к Володе вплотную, похлопал его по плечу. — Зови, если что.

— Хорошо, — ответил Володя, вставая.

Оставшись наедине, он собрал отцовские органайзер, пресс-папье и фоторамку, убрал их в один из книжных шкафов. Володя понимал, что ощущение нежилой «музейности» кабинета не исчезнет, пока здесь не заменят всю мебель, но ему впервые за всё время не хотелось избавляться от неё. Даже, наоборот, возникло желание поставить отцовские вещи на