О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

— Разобрал уже, — неохотно откликнулся Володя.

— Я имею в виду дома. Надо успеть до сорокового дня раздать одежду. Я не хотела напрягать этим тебя, но… всё хожу вокруг них и даже в руки взять не могу. Разбери их, пожалуйста. Чтобы я приехала и не натыкалась на них повсюду.

— Хорошо, — кивнул Володя.

— Понимаешь… у меня рука не поднимается самой избавиться. Понимаешь, я хочу, чтобы всё осталось как есть, чтобы ещё чувствовать его присутст… — Её голос сорвался. Володя сжал руку матери. Она собралась с силами и продолжила уже спокойно и чётко: — Одежду раздай знакомым, что не возьмут — малоимущим или в церковь. Остальное надо сжечь.

— А его личные вещи куда? Книги, телефон, сувениры…

— Их не выбрасывай. Убери в кладовку. Или к себе увези. У тебя места больше, есть куда убрать.

— Понял. Сделаю.

Прощались долго, болезненно. Мать плакала, привставая на цыпочки, гладила его по голове, по плечам и груди, не выпускала из объятий и всё повторяла: «Ты прости, сынок, если чем-то тебя обидела, если что-то не так сказала. Это, наверное, я виновата, что ты один». Володя бормотал: «Не говори глупости. Всё нормально». Он волновался за неё: как она сориентируется, как долетит, как её встретят, а главное — как она там будет жить без него. Но голос разума успокаивал: «Мать будет не одна». Она летела к сестре в родной город — Москву. И, помимо Москвы, собиралась в Тверь, к Володиному дяде и двоюродному брату Вове, что не смог приехать на похороны, но настойчиво приглашал погостить.

Когда объявили начало регистрации на рейс, Володя отпустил мать и отправился домой.

Всю дорогу до дома прокручивал этот разговор в голове по несколько раз. Было паршиво: на душе из-за её слёз скребли кошки, под ложечкой ныло от жалости и тоски, из-за того, что умудрился ей нагрубить, мучила совесть. Полегчало, только когда Володя увидел на трассе упоминание дома — табличку с названием коттеджного посёлка «Ласточкино гнездо».

«Очень неудачное название, — критиковал отец, принимая его проект шесть лет назад. — Оно будет ассоциироваться со скалой и замком в Ялте, но разве хоть что-то напоминающее его там есть? Нет, ни архитектура, ни ландшафт не имеют ничего общего с настоящим Ласточкиным гнездом. И всё-таки ты настаиваешь на этом названии. Почему?»

Отец был прав: посёлок раскинулся среди полей и перелесков, покуда хватало глаз. Ни скал, ни гор там не было. Деревянные двухэтажные дома в скандинавском стиле с панорамными окнами даже приблизительно не напоминали тот самый замок. Посёлок назывался так не потому, что стоял на возвышении. Здесь уже не летали ласточки, не вили гнёзд. Река, что когда-то протекала здесь, пересохла, а пионерлагерь «Ласточка» много лет лежал в руинах. Но именно потому, что всё это здесь когда-то было, Володя назвал этот посёлок, назвал свой дом, так. Но отец принял его с трудом — и то только после долгих уговоров.

Володя пересёк шлагбаум, оказался на территории посёлка и запетлял привычным маршрутом между однотипных двухэтажных коттеджей. Его дом стоял на самом отшибе. Такой же, как остальные, он отличался лишь очень широким двором, в несколько раз превосходящим по размерам соседские, и самым высоким среди всех участков забором.

Только Володя вышел из машины, как тут же воздух содрогнулся от высокого лая Герды. Володя свистнул, и она бросилась навстречу к воротам, безуспешно пытаясь их свалить. Он приготовился открыть их. Делать это нужно было с осторожностью, иначе собака собьёт его с ног — уже прыгала как сумасшедшая. Володя снова свистнул, она заскулила и притихла, а когда дверь отворилась, Герда распласталась на спине, животом кверху. Володя присел на корточки, принялся по-детски сюсюкаться с ней:

— Собака моя, соба-а-а-ка. Соскучилась, девочка? Я тоже скучал.

Почёсывая мохнатый живот, привычно оглядел дом: на фоне сизого неба он казался неприветливой громадиной.

— Сейчас мы включим свет, и станет лучше, правда? — спросил мягко.

Перешагнув порог, он преодолел небольшую прихожую и ступил в широкую, светлую гостиную, совмещённую с кухней. Стягивая с себя удавку галстука, прошёл в ванную, снял линзы и с удовольствием потёр веки — за целый день глаза устали. Надел очки.

В гостиной Герда пулей примчалась к огромному окну, сунула нос за штору и принялась отчаянно лаять.

— Что такое? — Володя подошёл к ней и выглянул во двор.

Казалось бы, ничего удивительного для него и возмутительного для Герды там нет, всё как всегда: небо, звёзды, широкая поляна, небольшая рощица вдалеке.

— О… — выдохнул Володя, увидев нарушительницу спокойствия — в пятне света на спинке садового стула сидела, глядя на них, изящная ласточка.

Глава 2. История болезни

Володя купил таблетки, которые прописал Игорь. Принимал, не отступая от инструкции, уже целых две недели, но толку от них не было — Володя засыпал так же долго и тяжело. Успокоительные делали его вялым, но не опустошали голову, не избавляли от тяжёлых, мрачных воспоминаний, бесконтрольно круживших в мыслях. Вот и сейчас в третьем часу ночи он лежал и не мог избавиться от образов, что вспыхивали под закрытыми веками.

Володя с Брагинским вместе забирали тело отца из морга и повезли его в церковь, где ждали все, кто пришёл проводить его в последний путь. Володя впервые занимался похоронами и многого не знал. Поэтому удивился, что тело не было окоченевшим, а конечности двигались легко. Когда ехали в автобусе, на повороте гроб качнуло, и отца прижало к одной из стенок, а руки съехали набок. Вдвоём с Брагинским вернули телу прежнее положение, поправили его, Володя положил ладони обратно на грудь. И это тактильное ощущение — то, какими мягкими и холодными были пальцы и плечи отца, — записалось на подкорку.

Володя засыпал. На улице гремел дождь, дома похолодало настолько, что пришлось надеть футболку. Он замёрз и, проваливаясь в сон, инстинктивно обхватил себя за плечи. Проснулся — показалось, что держит плечи отца. Но они были его, Володины! Холодные и почему-то непривычно мягкие.

Он поднялся, снял футболку, пусть и стало ещё холоднее. Поменял позу, чтобы не касаться руками своего тела, но ладони продолжали ощущать