С третьей попытки - Николай Слободской

2

Теперь я должен более подробно охарактеризовать, насколько смогу, второе действующее лицо рассказываемой истории – Виктора Чебакова – будущего покойника, вокруг которого и оказалась заверчена вся интрига. По имени-отчеству к нашему герою обращались, видимо, только его подчиненные и какие-нибудь официальные лица или случайные знакомые, а в более тесном кругу друзей и недругов, в котором он вращался, Виктор был известен под кличкой «Пескарь» (или, как вариант, «Витя-Пескарь»). Прозвище это приклеилось к нему в некие незапамятные времена, когда о его будущей бизнес-карьере не было еще и речи, но сохранилось до его последних дней. За глаза его никто иначе и не называл. Во всяком случае, до меня эта история дошла как примечательное описание не столько жизни, сколько смерти Вити-Пескаря. Можно только догадываться, почему он стал «Пескарем»? Казалось бы, ему естественней было бы называться «Че­баком», но давние Витины приятели, давшие ему это прозвище, решили по-своему. Вероятно, определенную роль в этом сыграли как его внешний вид (мордастенький такой, с некоторой – заметной уже в юности – округлостью форм), так и его живость, юркость, скорее присущие именно этой рыбке, чем более плоскому, инертному и вялому на вид чебаку.

К моменту своей первой смерти Пескарь уже сильно раскрутился, даже если сравнивать не с застойными временами, а с теми первыми годами, когда они переехали в новую квартиру. Он был уже хозяином довольно крупного магазина, в котором продавались ставшие обыден­ностью компьютеры, видео- и оргтехника, а также единоличным владельцем парфюмерно­го и занимавшего почти весь нижний этаж большого здания магазина хозтоваров, по-прежнему носившего «старорежимное» название 1000 ме­лочей. Продолжали функционировать (даже увеличившись в числе) и появившиеся в начале его бурной карьеры ларьки, торговавшие всякой «мягкой рухлядью»: от вьетнамских маек и неясного происхождения пуховиков до шикарных кожаных курток, дубленок и норковых шуб. При этом его торговые точки ориентировались теперь не столько на розницу, сколько на мелкий опт, снабжая своим товаром приезжавших в город коммерсантов из области. Ясно, что в этом конгломерате предприятий крутились уже серьезные деньги, по сравнению с которыми расходы на жизнь, на ежедневные потребности и прихоти, включая развлечения начинавшей входить во вкус Витиной жены, составляли лишь незначительную долю контролируемых Пескарем капиталов. Но самой известной частью всей этой «микроимперии» был ресторан «Три пескаря», с вывески которого посетителям приветливо улыбались лиса Алиса и кот Базилио, – этакая современная харчевня, не поражающая размахом, но довольно популярная среди окрестного жулья, чиновников средней руки и прочих баловней судьбы, имевших возможность обедать, ужинать и праздновать свои юбилеи и деловые успехи в такого рода заведениях. Наверное, доходы с этого ресторанчика не делали погоды в общем обороте принадлежащих Пескарю коммерческих предприятий, но это была его, так сказать, визитная карточка. Всякий человек со стороны, поинтересовавшийся: кто это такой – Чебаков? – неминуемо получил бы ответ: ну этот, который «Три Пескаря». Здесь была Витина «штаб-квартира», здесь проще всего было его застать, здесь назначались деловые встречи, велись нескончаемые переговоры, улаживались конфликты, обсуждались всяческие «биз­нес-планы», передавались из рук в руки дипломаты с изрядными суммами, подписывались и тут же «вспрыскивались» контракты... А впрочем, не буду морочить читателю голову – я уже сознался, что ничего про эту жизнь не знаю и пишу о ней по канве, усвоенной из телевизионных передач. Однако ясно, что нечто подобное происходило и на самом деле.

Предвосхищая будущие события, чрезвычайно интересно было бы узнать, подоплеку столь стремительного взлета этого самого Пескаря. Из грязи, можно сказать... ну пусть не в князи, но в число каких-то купцов I гильдии или даже боярских детей, то есть в круг тех, кто уже достаточно близко соприкасается с настоящими князьями и боярами нашего времени. Он ведь уже и в мэрии имел каких-то влиятельных знакомых и даже туманно намекал на свои планы заняться политической деятельностью – в горсовет что ли собирался баллотироваться? То есть пер и раздувался прямо как на дрожжах. Вот и возникает вопрос: как ему это удавалось? Ну, активный, шустрый, в любую щель без мыла пролезет, но ведь таких молодцов полно в любой конторе и их на два порядка больше, чем хлебных мест, на которые они стремятся протолкаться. Конечно, Пескарь и до того как-то умел пристраиваться невдалеке от начальства. Он, видимо, не связывал своих планов на будущее с полученными в институте профессиональными знаниями (да и были ли они?), а больше напирал на общественную активность: всякие там смотры самодеятельности, спартакиады, ленинские зачеты, студенческие стройотряды и так далее. Сам он, ясное дело, не пел, не танцевал, с шестом не прыгал и, тем более, не махал топором на строительстве какого-нибудь откормочного цеха, но в организации всех этих комсомольско-молодежных инициатив и начинаний Витя был не последним человеком. Во всём он участвовал (хоть и не на первых ролях), что-то планировал, координировал, контролировал и готовил отчеты, мотался туда и сюда, так что за студенческие годы успел объездить полстраны. И при этом, естественно, всегда был на виду. Не только институтские проректоры и деканы хорошо знали этого студента, но и в комсомольских райкоме и горкоме он постоянно фигурировал в каких-то планах и отчетах. В президиумах он, пожалуй, сидел крайне редко, но вот чести пожать при знакомстве ручки тех, кто по праву занимает места в президиуме, удостаивался регулярно. Такой вот хорошо известный в советское время типаж. Достаточно было в рассказанной мне истории употребить словосочетание комсомольский деятель, чтобы я мог, не сомневаясь, вставить в известную с юных лет картинку никогда не виденного мною Пескаря. Можно предполагать, что и, попав на завод, он продолжал двигаться по намеченной и уже протоптанной дорожке, с присущей ему энергией участвуя в деятельности заводских общественных организаций.

Правда, из того, что нам известно, можно заключить, что его кипучая деятельность и способность быть на виду не приносили ему каких-то заметных дивидендов. Что-то он всё же, по-видимому, получил: и при распределении после защиты диплома он попал на крупный завод в областном центре (а не поехал, как многие, на Камчатку или в полюбившиеся мне Березники), и свою первую квартирку он получил как молодой специалист (а большинство имевших тот же статус так и осталось ни с чем). Но пробиться на хотя бы маленькую начальственную должность ему за все эти годы не удалось, и настоящая карта поперла к нему лишь с началом «перестройки». Правда, опять же можно сказать, что основными козырями, накопленными Пескарем за предшествующие го­ды, были его