Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов

— Ну конечно. Это самое красивое место на земле.

— Хорошо, а что мы там будем делать? Грибы хоть есть?

— Есть, конечно! Полно — и белые и всякие…

— Ага, а то ведь за сыроежками на Псковщину как-то нелогично… А как рыбалка? На спиннинг берет?

— Еще как! И лещ и судак, — соврал я, поскольку никогда в жизни не ловил рыбу.

— Почему ты вдруг вспомнил про Подборовье?

В самом деле — почему? И тут я понял, что сосны, песок, опавшая хвоя и утреннее солнце вызвали каким-то непостижимым образом давние воспоминания.

Встречный КамАЗ с ревом обрушил на «Москвич», кажется, целую цистерну воды, и лобовое стекло на мгновение закрыла белесая пелена.

— Ладно вы, — не унимался Сашка, — но Александр Сергеевич! Кто его заставлял? Я даже не о погоде говорю — вообще, набрать полтора десятка ребят, уехать в свой отпуск в эту глушь, раскопки какие-то делать… Кстати, вы что-нибудь тогда откопали?

— Как будто не знаешь — читал ведь!

— Ну конечно, конечно. Я так спросил: щит там, или меч, или еще что?

— Да нет же! Задача наша была совсем другой… Край этот в древние времена покрывали сплошные непроходимые леса, а основными путями были реки. Летом двигались на челнах и ушкуях, а зимой — по льду. Вот мы должны были на байдарках пройти по тем рекам, которые наиболее вероятно соединяли Новгород с Псковом, как сейчас говорится, транспортной магистралью, ну и, конечно, найти доказательства, что этими путями пользовались наши предки в XIII веке, когда Александр Невский выиграл знаменитое Ледовое побоище… Слушай, Саша, давай колесо посмотрим — что-то влево тянет.

— Давай. Вон прямо площадка отдыха. Кроме того, пора сменяться, дальше поведу я.

Дождь как будто бы стал поменьше. Я незаметно задремал, наглухо примотанный ремнем безопасности к правому креслу, и вдруг ясно увидел залитый солнцем Новгород, моих друзей — тогда еще школьников, наши старые байдарки и Александра Сергеевича в неизменной тельняшке с закатанными рукавами и фотоаппаратом.

Новгород был залит утренним солнцем. В легкой дымке рисовались софийские купола да флюгера на башнях Детинца — Новгородского кремля. Костя Соколов куда-то исчез, а через полчаса прикатил на грузовике, который подбросил все наше барахло на самый берег Волхова. Вообще у Кости это здорово получалось — я ему просто завидовал. Так, по-свойски подойдет:

— Шеф, за пару рубликов нас к Волхову подбрось, а?

И пожилой водитель, который Косте не то что в отцы — в деды сгодился бы, с уважением на Костю поглядит да еще закурить предложит.

Но Костя не курил. С младых, как говорится, ногтей занимался он спортом: и парусом, и борьбой, и в боксе знал толк. В нашей группе был он физоргом, хотя охотно выполнял и различные хозяйственные поручения, например связанные с поиском транспорта, без которого не справиться с многочисленным экспедиционным имуществом.

Уже собрали и даже загрузили байдарки, и тут выяснилось, что отходить мы не можем. Дело в том, что ленинградские кинематографисты, прознав о нашем путешествии, загорелись заснять все его этапы в наиболее драматических ситуациях. Первый сюжет такой: группа отважных московских школьников во главе со старым «волком» древних водных путей отправляется в неизведанные дали, овеянные седой стариной. Впереди их ждут трудности, которые они, естественно, успешно преодолеют. А сейчас будущие герои на своих утлых, но надежных суденышках проходят мимо башен и стен старинного города.

Через час-полтора наконец появился тонконогий, в длинных шортах оператор по фамилии Глясс. Он на ходу выпрыгнул из резвого «газика», надел темные очки, сложил руки перед глазами домиком и потребовал, чтобы мы, не теряя ни минуты, отходили от берега. Когда все уже сидели в байдарках, слегка подгребая, чтобы не сносило течением, Глясс погрустнел, посмотрел зачем-то на солнце, окончательно расстроился и, опустив плечи, направился к своему «газику», приговаривая, что все это никуда не годится.

Пришлось снова вылезти на берег. Оказалось, что экипажи в байдарках сформированы неверно. Тут надо сказать, что Александр Сергеевич с нашей учительницей истории, археологом Евгенией Владимировной, готовя группу к напряженной полуторамесячной экспедиции, долго ломали головы, создавая Экипажи, в которых учитывались бы физические способности ребят, их техника гребли и выносливость, наконец, просто психологическая совместимость.

— Где это видано?! — кричал возмущенный оператор. — Я ведь снимаю на ценную цветную пленку! А вон та девочка, нет, нет — вон та, в оранжевой майке, сидит в лодке зеленого цвета. Нет, товарищи, это — без-вку-си-ца!

Цвет ему, тонконогому, не нравился. Всем желающим было предложено сложить руки перед глазами домиком и на личном примере убедиться, какая это безвкусица. Я тоже смотрел.

Александр Сергеевич стоял в стороне и саркастически улыбался:

— Ну, други мои, по коням — мы уже потеряли полдня. Альберт Анатольевич, рассадите ребят в соответствии в цветовой гаммой. Сегодня мы сделаем для вас исключение.

Через некоторое время было сформировано необходимое цветовое пятно, мы дружно взялись за весла, солнце заиграло наконец на наших мужественных лицах, и мы тронулись вверх по Волхову к Ильмень-озеру.

Глясс тем временем вскочил в свой «газик», прицелился объективом, опять огорчился, махнул рукой, лягнул шофера, «газик» рванул с места и запрыгал по берегу древнего Волхова, то обгоняя, то отставая, а желчный оператор в длинных шортах, вцепившись побелевшей рукой в борт автомобиля, фиксировал для потомков первые сотни метров нашего беспримерного пути. Наконец Глясс лягнул шофера вторично, и автомобиль, подпрыгнув на ухабе, исчез в облаке пыли. Я облегченно вздохнул, почувствовав, что все это время меня не оставляла какая-то скованность и напряженность — мы не изучали систему Станиславского.

Но радость эта оказалась преждевременной: навстречу неслась мощная моторка, на носу которой, уцепившись длинной волосатой ногой за комингс[1], скрючившись, укрепился Глясс, сжимая твердой рукой кинокамеру с цветной пленкой. Пронесшись сквозь редкий строй байдарок,