История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.) - Иван Васильевич Шмелев

придется – полена сами в тебя полетят, а за водой тоже, тебе ходить не придется – слез хватит!

– Ты чего там мурчишь? Как на килы наговариваешь! – улыбаясь, не вытерпев, заметил Настасье Санька.

– Тебя невесте нахваливаю, – невозмутимо ответила Настасья. – В общем живите дружно, как хрен с лаптем!

В Нижний Новгород. За самоваром

– Пойду, в потребилку схожу! Там бают, привезли всего много! – суетно отыскивая в шкафу кошелек, проговорил Василий Ефимович.

– Смотри не пропади! Ребятишки ужинать просят! – предупредила его Любовь Михайловна.

– Ужинайте без меня. Я после поем! – отозвался он, бурча себе под нос. – И куда подевался кошелек? Вы чай, куда-нибудь его запхотили, – бранил он ребятишек.

В потребительской лавке народу битком. Кто чего покупает, кто к чему приценяясь приглядывается.

– Митрий, чай, подай мне, ведро конное, ать у нас поганое прохудилось. Ребятишки нассат в него и лужа по всему полу, – упрашивал приказчика Кузьма Оглоблин.

– А мне бы, лампу десятилинейную с пузырем подал, – попросил Митрия, Василий Ефимович, глядя на лампы с наряднокрасивыми кругами, увешанные весь потолок лавки. А дома, семья Савельивых усаживалась за стол ужинать.

– Это кто сумничал! Каравай весь иковырзакали, и почти весь поискрошили? – обратилась мать к детям собирая на стол. Ребятишки присмиренно молчали, виновник не подал виду о своей проделке. – Тогда сидите и ждите. Я к Стефаниде за хлебом схожу, взаймы возьму. Пока, Стефанида за неимением безмена, на ухвате взвешивала хлебный каравай, Любовь Михайловна, жаловалась: «Вчера у меня на семью такой жрун напал! Еле накормила! А нынче, Санька украдкой от семьи с двух кринок сметану слизал! Вот самовольный проказник!» Заглазно ругала Саньку мать… Хлеб принесен – принялась за ужин. На стол подали жирные мясные щи. Ребятишки дружно защелкав ложками громко прихлебывая принялись за щи.

– Не ворызгайте как свиньи! – унимал Санька меньших своих братьев, которые забывчиво, едя громко причавкивали.

– А вы не больно чавкайте! – унимала братишек и Манька, подкладывая кусок мяса в ложку снохе. – Эт Володька лячкает проговорил Васька, – стараясь подцепить в чашке кусок мяса, который побольше.

– Дохлебывайте щи-то! Я картошку подам, – проговорила мать, не успевшая почерпнуть из чашки ни одного кусочка мяса. – Нате, доешьте вчерашнюю картошку, а то, я ее свиньям отдам! – предложила мать детям. Санька зачерпнув ложкой картошку поднес ко рту – заморщился.

– Это не картошка, а какая-то кислятина, душа не принимает. От нее только икота, да изжога будет! – забраковал картошку Санька.

– Тогда, придется свиньям отнести! Какая жалость, – сокрушилась мать.

– Ну тогда я вам сразу кашу подам: сначала пшенную, а потом дикушную, – сказала она семье. Все, дружно, принялись за кашу.

– Доскабливайте кашу-то, я лапшу подам. Заканчивайте с лапшой-то, я на стол яишниц поставлю!

Из лавки, Василий Ефимович пришел с покупкой. Он держал в руках новую, нарядно- раскрашенную, десятилинейную лампу и связку кренделей. Санька с Минькой тут же, налив в лампу керосина, обновляя зажгли ее, подвесив на крючок к потолку. Лампу «молнию» Савельевы зажигали только по большим праздникам (много керосина жрет), а эта хорошо осветив верхнюю комнату, тоже ярко горела, заменив семилинейку.

– Ты ужинать будешь? Или самовар поставить, с кренделями, чай пить будем? Селёдину разрежем? – предложила Любовь Михайловна

– Ставьте самовар-то! Чаевничайте, а я есть хочу, – с недовольством возразил Василий Ефимович.

– Ну тогда в чулане ищи, чего найдешь и ешь!

Семья ушла в верхнюю комнату: пить чай, а он остался в исподней, стал ужинать. Недоглодав мосол, он бросил его под стол. Кошка поспешно бросилась к мослу, гложа, шумно катала его по полу.

– Садись, после ужина, выпей чайку! – предложила Любовь Михайловна, Василию Ефимовичу, вылезавшему по лестнице из исподней избы в верхнюю горницу.

– Я квасу набуздался. Разве одну чашечку, за семейную компанию. Налейте-ка мне, да забелите погуще! Уж больно я не люблю пустую воду то хлебать, а с молоком то: туда –сюда! – полушутливо проговорил отец семейства. Ванька услужливо налил отцу большую чашку чая. Эх, а пожалуй, у нас Самовар то мал стал! Семья растет прибавляется, а самовар всего полведра! Пожалуй надо новый покупать. Возьмем, да завтра и пыхнем с тобой Ваньк, в Нижний Новгород за самоваром да еще кое-чего, там закупим! – сказал отец, о его намерении купить новый самовар.

– Пап, возьми и меня в Нижний-то! – попросилась в город Васька.

– Нет Вась, не возьму. Во первых это далеко, а во вторых, ты еще мал: замерзнешь. Вишь на улице-то какой холодище! – отговаривал Ваську Отец.

– А Ванька-то тоже озябнет! – не унимался Васька.

– Нет он постарше тебя и в дорогу-то полушубок оденет, а у тебя полушубка-то ведь нет!

– Вы ведь по-машине поедите, а в ней наверно тепло! – навязчиво не отступал Васька.

– В вагоне-то тепло, а там все равно, надо из вагона-то на мороз вылезать, – как взрослому доказывал отец Ваське. – Мы с тобой летом поедем в Нижний-то.

На другой день отец с Ванькой уже сидели в вагоне поезда и ехали в Нижний Новгород. Ванька чувствовал себя героем – он впервые едет по поезду, да еще в губернский город. Не отходя от окна вагона, с большим интересом поглядывал Ванька на заснеженные просторы полей и лесов, стремительно убегавших назад. Ваньке причудливым казалось, то явление: ближние деревья леса, убегали назад, а отделенные, мельтешась, как-то странно передвигаясь вперед, а потом они оказывались позади мчащегося поезда. Доехавши до станции Суроватиха поезд остановился. Около самих вагонов поеживаясь, от сильного мороза, с ноги на ногу толпились торговки с молоком.

– Молочка горяченького! Стаканчик молочка! – предлагая пассажирам горячее молоко. До Нижнего Новгорода ехали долго, часов пять. Всю дорогу Ванька смотрел в окно. Где-то около Станции Кудьмы, в вагон в котором ехали Ванька с отцом, вошел ревизор. Старикашка в очках и форме. Он, с большой прилежностью и тщательностью, проверял у пассажиров проездные билеты. Проказливо заглядывая на полки и под сиденья: нет ли там скрывающихся «зайцев». Очередь дошла и до Савельевых. Василий Ефимович, вынув из кармана на себя полный билет и на Ваньку четверть билета, предъявил их ревизору.

– Почему, на парня, ты взял четверть билета, а не пол билета? – строго спросил ревизор Ванькиного отца.

– Да он еще совсем маленький! – смиренно проговорил отец Ваньки.

– А сколько ему годков-то?! – допытывался ревизор, наметанным глазом видя, что Ванька совсем не малыш.

– Восемь годов, девятый! – робко протянул отец. – В первом классе учится! – стараясь словами уменьшить возраст Ваньки, доказывал отец ревизору.

– А ну-ка, паренек, встань-ка! – полуприказал, ревизор Ваньке, который к этому времени, присмиренно сидел на лавке вагона. Ванька повинуясь, нехотя стал вставать, стараясь неразгибаться во весь рост, чтоб умалить свой рост и тем самым оберечь отца от нежелательного штрафа, который может нанести денежный урон отцову кошельку.

– Этому, мальчугану не восемь, а все десять годов будет! – убийственно изрек ревизор. Он своим наметанным глазом, почти правильно определил возраст Ваньки,