История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ловля рыбы в Серёже. Семик и Анка
Поле выпроводив пахаря, отдыхало. Какое-то короткое время, после окончания весеннего сева, в поле редко, когда увидишь человека, или лошадь, запряжённую в телегу или в плуг. В это время, земля, набухшая живительной влагой и приняв в себя посеянное крестьянином семя выжидающе молчит. Только весенний тепло-ласковый ветерок, гонит по пригоркам волнистое текучее марево. А семя-зерно, упрятанное сеятелем, в тёмные укрома влажной почвы, наклюнувшись начинает неудержимо произрастать. Изогнувшись дугой, беловатый росток настойчиво и упорно начинает напирать на земельные комышки, пробивая себе путь к свету. Зазеленив всходами загоны, засеянные пораньше, колоритно отличаются от тех, которые посеяны с опозданием. По этим-то зеленеющим и чернеющим загонам можно легко определить, чьи это загоны. Вот ощетинившиеся зелёной щеткой дружных всходов, это загоны заботливых мужиков, Савельева, Федотова и Крестьянинова, а вот едва закраснеющие от только, что появившихся из земли росточков, это загон Ивана Трынкова и прочих с ним. Придёт обильный урожаем месяц август, из всходов, к тому времени, получатся высокие стебли растений с поспевающими кистями проса, или метёлками овса, или стручкастыми, горохом и викой. Тогда придёт мужик снова в поле, только уж не с плугом и бороной, а с косой в руках и покосит, то, что он посеял тут весною. А пока, когда всходят яровые хлеба и колосятся посеянная с осени рож, и пора подъёма еще не подоспела, крестьянин-мужик позволяет себе несколько дней отдыха. В это время молодые парни-женихи женятся, а девки-невесты, выходят замуж. В селе справляются весёлые свадьбы.
Со двора Федотовых, на улице слышался шум и ругань, это Дарья с возмущением и руганью обрушилась на своего сына Сергуньку: «Кто-то, яйцы из куриного гнезда похищает, не устеречь никак, а теперь доглядела! А эт Сергунька. Меня, так и взорвало! Вот умник нашёлся! Ну, я ему задам взбучку, чтоб не повадно было, а то, распочухал! Эт и дурак знает, что яйцы-то не картошка!» – крикливо, поучала она правонарушителя в семье. «Вот какой сластник нашёлся! Ах, ты балахрыст! Вот оттаскать за волосы и будешь знать! Ты сожрёшь яйчки-то, а семья как хочешь! Я тебе задам!», – злобно кричала она на Сергуньку. «Хошь и яицы ешь, а всё равно костлявый, как кощей бессмертный».
Сергунька, в детстве частенько прихварывал, мать его лечила разными травами, а он плохо выздоравливал, худел и рос каким-то хилым. Играя с товарищами, на улице, ребята, часто говаривали ему: «Что ты Сергунька, какой плохой!? – Да не плоши тебя!» – наивно оправдывался Сергунька. Мать, иногда Сергуньку била как сидорову козу, вот и сегодня, ему попала от матери как бедному Макару, за то, что он позволил себе украдкой полакомится яйцами украв их из гнезда.
Сергунька не выдержав неотвязчивой ругани матери и поглаживая бока, встрёпанно выбежал на улицу. На его голове был нахлобучен на глаза, великоватый, старинный, с пружинкой и с ломаным козырьком, отцов картуз. На самом взлобье картуза виднелся невыцветившийся след от кокарды.
– А где у вас Санька-то? – растерянно, спросил Сергунька у шабра Василия Ефимовича.
– Они с нашими Минькой, Ванькой, да и ваш Панька, ушли на Серёжу рыбу ловить, – ответил ему Василий.
– Эх, я не знал, а то бы, и я пошёл! – с сожалением спохватился Сергунька.
– Ну, и что за беда: беги бегом! Ты их у леса догонишь. Они вот только, недавно ушли!
Сергунька настиг рыболовов у самой Серёжи, когда Павел Федотов, сняв с себя штаны, полез уже с саком в воду. Минька Савельев, взяв в руки ботало, стал вышучивать из-под берегов рыбу, стараясь загнать её в заставленный под берегом сак. Удача чередовалась с неудачей, в сак изредка попадались ерши, гольцы и плотва. Крупная рыба, сака почему-то избегала. Санька Савельев, с берега заметя, в воде вяло плывущего налима, во всей одежде, бултыхнулся в воду. Взмутив воду, стал прощупывать под берегом руками и вскоре выбросил на берег того налима, который притаённо спрятался под крутым обрывистым бережком.
Рыболовов, охватил небывалый азарт, они с криками и смехом принялись гоняться, за щукой. Спугнутая со своего места, щука размером с поларшина, метнулась из поросли осоки, к правому берегу реки, где вода подмывая берег, образовала кручу. Тут в омуте вода текла тихо коловортно, гоняя по воронкам взбитую течением пену. Тут же под берегом, качаемые ветром, листвяные ветви прибрежных верб, купались в мутной воде. Раскорячисто, бегая по песчаной мели и брызгая водой, Панька с саком в руках бросился к правому берегу, с расчётом уловить скрывшуюся там щуку.
– Мы её сейчас сустигнём! – крикнул он, но не успев закончить своего азартного крика, как он ухнулся в омут, погрузившись в воду с головой. Над Павлом забулькали пузыри, смытая с его головы кепка поплыла по течению вдоль берега, а он вынырнув, отфыркиваясь от попавшей в рот воды, барахтавшись поплыл к мели, выпустив из рук сак.
Сак и кепку поймал Минька, побежавший по мели на перехват.
– Надо бы сперва, глубину измерить, а ты сдуру бросился так! Вот и поплыл! – укоризненно брату заметил Серёга.
– Я хотел вброд пройти, а хвать получилось вплавь! – наивно смеясь, оправдывался Панька.
Потом несколько раз саком бродили в большой заводи. Попадались налимы, плотва и вьюны.
– Пошли в Дерябник! Там в ямах, этой рыбы кишмя кишит! – высказал своё предложение Мишка Крестьянинов, предвкушая улов накопившейся в ямах рыбы.
– Зато, там и комаров, тоже кишмя кишат. Мы в позапрошлом году там ловили, так нас комары зачкалили! Чуть не съели! – возразил Мишке Павел.
– А, по-моему, больше удачи не будет. Видите, ветерок стал потягивать, рыба вся ушла в глубь! – высказал своё мнение Санька
– Эх, я и забыл, что сегодня «Семик». Кончай ребята, Панька, надевайте портки, бежимте в село! – всех надразумил Минька Савельев.
Разделив улов, выделив при этом (по обычаю) самую большую рыбину за сак Федотовым, ребята поспешили в село, а там полным ходом девки готовятся к весеннему, традиционному празднику Семику.
По условленности с подругами, Анка Крестьянинова, должна нарядится кавалером, для этой цели она раздобыла у Савельевых Минкины брюки-клёш, у кого-то выпросила, парнячью красную шерстяную рубаху и шляпу. Переодеваясь из сарафана в брюки и ухорашиваясь, перед зеркалом, Анка распустив волосы стала наливать себе кудри, введя, всеми этими процедурами, в возмущение отца и стариков.
– И не стыдно тебе, подол-то подняла выше пупка и напяливать на себя парнячьи портки! – стыдя Анку, обрушился на её отец.
– Нет, не стыдно. У меня ничего непристойного не видно! – стараясь, отговорится, отчеканила Анка.
– Что космы-то распустила, как русалка!? –
