Последний рассвет - Екатерина Константиновна Гликен

заснул вот только за полчаса до звонка будильника. Мир вернулся на старые рельсы: снова утро, снова я его ненавижу.

Наскоро одевшись, я выскочил из дома. Шабашку, конечно, забыл. Надо было с вечера собрать. Да было лень. А утром… «Да ладно, сбегаю в столовку, мало ли чего говорят,» – подумал я.

В цеху со вчерашнего ничего не изменилось. Бригадир поставил отметку о прибытии и спросил:

– Шабашку взял?

– Нет, – беззаботно ответил я. – В столовку сгоняю.

– Говорят тебе, – махнул он рукой с досадой. – Не ходи в столовую.

– А талоны тогда куда?

– Талоны сдашь мне, в конце каждой недели – сгущёнка и тушонка. Или только сгущёнка.

– Зачем мне сгущёнка? – я выкатил на него глаза.

– Не хочешь – не бери, – буркнул старший.

Я было развернулся уходить, но передумал и снова задал вопрос бригадиру в лоб:

– Объясни, Михалыч, почему нельзя в столовую?

Михалыч поднял на меня глаза и замер. С минуту мы играли с ним в гляделки, потом я решил, что стоит проиграть, начальник-то всё-таки он. А про себя задумал обязательно совершить набег на местный общепит.

Примерно через час рабочего времени произошло ровно то же, что и вчера. Мужики засуетились и замерли. Блондинка с красными губами прошлась между работяг, озарила собой наши серые будни и скрылась. А после блондинки ко мне снова подсел Володька.

Мы разговорились обо всём на свете. О детях, о жёнах, о родителях, о политике и таксистах. Было видно: я симпатичен Володьке. Жалел он меня, что ли, как новичка. Остальные только покрикивали да гоняли. А Володька вроде сочувствовал. В этот день он и советом помог, подсказал, где и как срезать с грузом, как и в каком порядке брать, как сделать, чтобы норму Михалыч записал.

– Вот эти с крапинами мешки, – Володька указал в сторону от нашего места на блестящие влагонепроницаемые пакеты такого размера, словно в них посадили по человеку, – их бери не больше одного. Тут их по счёту на каждого работягу по мешку. Их, заметил, последними разбирают? Никто связываться не хочет. А всё потому, что их надо тащить на третий этаж, в распредотдел. А там, понятно, эти людоеды и шьются. Кому охота им на глаза попадаться?

– Какие людоеды? – удивился я.

Володька замер. По всему было видно, что он лишнее сболтнул.

– Ну, в смысле, кровопийцы, а не людоеды. Это я неправильно так выразился, понимаешь? Кровопийцы, то есть кровь работяг пьют. Понимаешь? Людоеды – это я неправильно сказал, – с жаром заговорил он.

– Да брось ты, раз неправильно сказал, чего тогда испугался так?

– Чего испугался? Что слово не то сказал? – как-то уж слишком весело рассмеялся собеседник. – Ну, подумаешь, не то слово и что?

– Володь, – я взял его за руку. – Володька, колись. А иначе я у Михалыча про людоедов спрашивать пойду. Чего ты так взъерепенился.

Володька замолчал. По лицу его отчётливо стало понятно, что он решается на что-то. Через минуту он резко выдохнул:

– Слушай, только никому не говори. И не ори. Поверишь ты мне или нет, мне не важно. Я и говорить-то этого тебе не должен, просто слушай и всё. Без комментариев. Понял?

Я кивнул.

– Ты обратил внимание, что на комбинат постоянно народ требуется?

Я снова кивнул.

– А куда они старых работников девают?

Я попытался ответить, но Володька дал знак молчать:

– Не отвечай, это я так строю свой рассказ. Я сам себя спрашивать буду и сам отвечать. Ты слушай просто.

Я снова кивнул.

– Народец-то наш вымирает. Каждый год статистику публикуют, какой там год. Раз в полгода. Новости-то смотришь? Убывает наше население. Конечно, в новостях и причины этому говорят: болезни, старость, прерывания там всякие… Но мы причины и сами отыскать можем, без их подсказки. Мы только факт возьмём: народишко наш тает на глазах. И из других ведь регионов к нам завозили, да только всё одно: исчезают люди. Были – и нет. Словно в мясорубку гигантскую в наш город людей помещают, а из неё чисто фарш на выходе, а человеков нет. Сплошная, так сказать, мясокостная мука. Перемололи. Нету людей больше. Понимаешь?

– Погоди, да было время, тоже кризис какой-то… Я помню, тогда говорили, что по крематориям бандиты друг друга жгли, чтобы убийства скрыть. Но вот, чтобы в мясокостную муку. Ты хочешь сказать, что… на нашем комбинате мясокостную муку добывают из…

– Тихо ты, – зашипел Володька. – Вон в тех пакетах с крапинами – сырьё для той самой муки.

– Погоди, – я замотал головой. – Чушь не неси. Вы тут больные все, что ли?

– Говорил – не поймёшь, – равнодушно ответил Володька и встал, чтобы уйти.

– Нет, погоди. – я схватил его за спецовку. – Досказывай. Зачем они эту муку из людей делают.

– Жрать-то что-то надо? – пожал плечами мой товарищ.

– Погоди. Эту муку не едят, – засмеялся я. – Это – удобрение.

– Муку не едят, а крематория в нашем городе ведь нет. Или уже построили?

– То есть ты хочешь сказать, что на нашем комбинате бандиты скрывают жертв своих разборок? – удивился я.

– Если бы бандиты! – вздохнул Володька.

– А кто? – опешил я.

– Кто конкретно, я не знаю, – зашептал он скороговоркой. – Всё началось буквально полгода назад. И, по-видимому, началось с верхушки. Кризис этот наш очередной только-только разворачивался. Поставили нового начальника. Из администрации какого-то дали. После выборов как раз. Сначала вроде всё тихо было, как обычно. Потом начали народ наверху менять: кто-то умер, кто-то сам ушёл… Обычное дело: команду собирает. До нас, до работяг, дело не скоро дойдёт, думали мы. Но только новый начал быстро шуровать: всех, кто был, – на весы. Неважно, чем занимался: уборщики, вахтеры, грузчики. Всех взвесил. Оставил тех, кто примерно, как я. Остальных – на волю. «Будете шипеть – по статье пущу», – говорит. И так и отправил, без выходного пособия. Ну, наше дело какое? Сгрибились и ушли. А у нас коллектив дружный был. Мы, как время прошло, с месяц или около того, стали наведываться к бывшим собратьям по труду. Может, сухпайком поделиться что ли. Людей-то уволили, а работы в городе нет. К одному заходим – нет его, пропал, ко второму – уехал, куда неизвестно, к третьему – вообще дверь заколочена. Странно это, но не в полицию ж идти.

– А почему не в полицию?

– Из-за нескольких совпадений? Что бы мы им рассказали? Мы ж даже не родственники.

– Так люди пропали? Может, они хотели заявление в трудовой комитет писать на начальство, их и того…

– Ага, того… Нет, тут дело…

Мужики зашикали привычное: «Идёт! Идёт!». Мы с Володькой вытянулись в струну. Она прошла мимо меня. Со своей этой чересчур широкой улыбкой. Теперь она не казалась мне такой уж привлекательной. Можно сказать, я смотрел на блондинку с отвращением: скорей бы ушла эта самодовольная кукла. Никогда не понимал подобный сорт женщин: тянутся к убийцам, к ворам, к