Сын негодяя - Сорж Шаландон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И тогда Клаус Барби сказал мне что-то вроде: иди отсюда!
Фаве пошел прочь, но успел увидеть, как перепуганных детишек пинают ногами и заталкивают в грузовики. Двое подростков, Тео Рейс с приятелем, спрыгнули из кузова и попытались убежать. Обоих быстро поймали. Избили, поволокли по земле и снова закинули в грузовик, прямо на головы другим, взвывшим от боли детям.
– Как мешки с картошкой, – скажет позднее Люсьен Фаве.
Фермер Эзеб Пертико хотел подойти к своему работнику. Солдаты его не пустили.
– Не выходите, месье Пертико, сидите дома! – крикнул ему из грузовика Мирон Златин.
Чтобы заставить замолчать мужа директрисы, немецкий солдат стал его избивать. Прикладом в живот, сапогом по ногам. Из показаний того же Люсьена Фаве:
– Он получил прикладом в живот, согнулся пополам и упал на дно кузова. Больше я его не видел.
Вместе с 44 детьми схватили семерых взрослых. В грузовиках, кроме Мирона Златина, были Люси Фейгер, Мина Фридлер. И еще Рейфманы, те, кто тут укрывался: доктор Сара (брат благодаря ей спасся) и их с Леоном родители: мать Ева и отец Моше. Седьмой взрослой была уборщица Мари-Луиза Декост, ее арестовали заодно с остальными.
Накануне учительница, дав детям задание на каникулы, уехала домой, к семье, за несколько километров от Изьё. А выйдя из приюта, встретила на дороге мальчиков-пансионеров, они, наоборот, на каникулы возвращались в школу. И Леона Рейфмана – он тоже направлялся в этот «рай», где уже скрывались его сестра-врач, их родители и десятилетний племянник Клод.
Не было на месте и директрисы Сабины Златин. Она уехала в Монпелье. В то время гестапо отлавливало евреев повсюду: в Савойе, Изере. Немцы и французская милиция арестовали много «беженцев» в Шамбери. Еврейских детей депортировали из Вуарона. Супрефекта Вильцера перевели в Шательро. Оставаться в Изьё стало небезопасно. Поэтому Сабина Златин искала для своих детей другое убежище. О том, что случилась беда, она узнала из телеграммы, которую послала ей из Белле секретарша супрефектуры: «Родственники заболели – болезнь заразна».
6 апреля пленников привезли в лионскую тюрьму Монлюк. Детей бросили в камеру, они сидели там прямо на полу. Взрослых допросили и приковали к стене.
На следующий день лионским городским трамваем их всех отвезли на вокзал Перраш. Потом поезд французских железных дорог доставил их в Париж. И, наконец, на нескольких столичных рейсовых автобусах 8 апреля 1944 года они доехали до лагеря Дранси.
Французская полиция зарегистрировала их под номерами с 19185-го по 19235-й.
13 апреля, когда с вокзала Бобиньи в Аушвиц-Биркенау должен был отправиться 71-й эшелон, Мари-Луизе Декост разрешают покинуть лагерь. И тут она не выдерживает. Ее французский паспорт – фальшивый. Она признается, что на самом деле она польская еврейка и ее настоящее имя Лея Фельдблюм. Она не хочет бросать детей.
С тем первым эшелоном депортировано 34 ребенка, в том числе четырехлетний Коко. Остальных отправляли в Польшу по два-три человека вплоть до июня 1944-го. По прибытии в концлагерь, после двух страшных суток езды в переполненных вагонах, детей, больных, стариков и прочих негодных для работы отделяли от здоровых взрослых.
Позднее Лея Фельдблюм, та самая, с фальшивым французским паспортом, расскажет: их с Сарой определили в рабочие отряды и уже построили вместе с другими депортированными, которых отправляли на стройку. Но когда Сара увидела, как солдат толкает ее десятилетнего Клода в колонну самых слабых, и услышала, что он плачет и зовет ее, она выскочила из строя, подбежала к сыну и прижала к себе.
Какой-то эсэсовец спросил по-немецки воспитательниц, которые сопровождали малышей: «Вы их матери?» Переводчицей лагерное начальство назначило австрийскую еврейку Эдит Клебиндер. Она выжила. И она потом расскажет:
– Я повторила вопрос на французском. И женщины ответили: «Нет. Но можно сказать, мы их приемные матери».
Тогда тот же эсэсовец спрашивает, хотят ли они остаться с детьми.
– Они, конечно, сказали: да.
И воспитательниц с младшими посадили в тот же грузовик, где были Сара с Клодом.
Месяц спустя директора приюта Мирона Златина и двоих подростков, бывших пансионеров коллежа в Белле, Тео Рейса и Арнольда Хирша отправили из Дранси в Эстонию эшелоном, состоящим из работоспособных мужчин.
Все трое работали в каменоломне и были расстреляны эсэсовцами в таллиннской крепости в июле 1944 года.
Из всех депортированных вернулась только Лея Фельдблюм, ее освободила Красная армия в январе 1945-го. В лагере нацистские медики ставили на ней опыты. На запястье у Леи татуировка – номер 78620. Тело искромсано. Вес 30 килограммов.
Леон Рейфман, тот парень, что выскочил из окна, укрылся неподалеку. Его спрятали фермер Пертико и работник Фаве. Потом его приютит одна французская семья в Белле. И он останется в живых.
Так же, как Иветта Бенгиги, двух лет от роду, которую еще до налета взяла к себе и спрятала семья Эритье, там же, в Изьё.
У мадам Тибоде явно кончалось терпение, хотя вслух она этого не говорила. Но я почувствовал: пора уходить. Она смотрела, как я пишу в тетради, но понятия не имела – что. На правых страницах разворота я записывал то, что могло пригодиться для репортажа. На левых – свои эмоции. Про грифельную дощечку и «яблоко» – справа, про то, как меня скрутило, – слева.
«Обрати свои слезы в чернила», – посоветовал мне несколько лет тому назад на южной окраине Бейрута Франсуа Люизе, мой друг, корреспондент «Фигаро», застав меня сидящим на тротуаре в полном отчаянии, с пустыми руками, без карандаша и бумаги, и рыдающим над жертвами бойни в Сабре и Шатиле.
И теперь я записывал. Старался, чтобы не пропали ни капля света, ни миг молчания, выискивал все следы, оставленные детьми. Надпись на чердачной балке: «Полетта любит Тео, 27 августа 1943». Полетта Паларес – местная девчушка, которая иногда приходила помочь по хозяйству. А Тео Рейс – тот шестнадцатилетний мальчик, которого расстреляют в Таллинне. Это признание в любви записано на правой странице, а «как мне больно» – на левой. Я описывал всё. Классную комнату, столовую, лестницу во двор. Я постоял у фонтана и записал, как поет жаворонок, как красиво вокруг, как тихо в горах, какой покой окружает Дом детей. Посидел на террасе. Потрогал рукой все места, к каким прикасались они. Вот лестничные перила, шершавое дерево столешницы, холодная, пахнущая плесенью стенка, подоконник, голова гаргульи, кора дерева, в тени которого они играли. Я даже вырвал пучок травы во дворе.
Я надеялся, что когда-нибудь здесь устроят музей. Процесс Клауса Барби поможет прояснить, что случилось в Изьё.