Тамерлан (начало пути) - Исраил Ибрагимов

— С богом в путь!

7

Ночь. Полнолуние. Степь.

Победители гонят захваченный у камарадинцев табун лошадей. Рядом едут Тимур и Сардар.

— Тимур, смотри какая луна! — говорит восхищенно Сардар.

— А вдали, над горизонтом, две звезды. Как ты думаешь, хорошо бы стать одной из этих звезд — той, что поярче?

Далее голоса идут за кадром.

— Ты о чем, Тимур? С головой у тебя в порядке?

— Нет, еще не свихнулся, — смеется Тимур.

В это время к названным пастухам присоединяется третий — Чеку Барлас:

— Слышите! Прислушайтесь!

— Ну, слушаем, — это голос Тимура.

— Тихо! Вот… вот… — а это голос Чеку.

Сквозь топот лошадей слышится вой волков.

— Волки! — это голос Сардара.

Небольшая пауза, которую прерывает голос Тимура:

— Где победа, там и волки.

— Как тебя понимать?

— Как хочешь, так и понимай.

— Мне послышалось, что ты сказал о победе?…

— Я так и сказал? Ах, да, я действительно сказал что–то такое. — слышится голос Тимура. — Я и сейчас скажу: победа подобна яркой звезде.

— Кажется, я… понимаю, — говорит Сардар.

— А чего тут не ясного, — слышится голос Чеку Барласа — Хорошо мы всыпали этому… Камардину, правильно говорю, Тимур? Пусть почешет свой зад!

Смеются.

Табун как бы растворяется в степи… Растворяется в вязкой ночи и вой волков…

8

Разгромленная стоянка камарадинцев.

Над знакомым нам раненым в предплечье с большой родинкой на щеке юношей склонились его соотечественники, пытаясь того привести в чувство. Однако напрасно: тот едва шевелит губами и, что–то сказав невнятное, умирает. Тотчас происходит нечто, характерное шамано — мусульманским обычаям: причитания и т. п…

9

Но вот среди скорбящих камарадинцев определилась группа людей — предводителей. Среди них — один или двое юношей. На почетном месте- старец…

— Что успел сказать умирающий мусульманин? — спрашивает один из них.

— Ничего, — следует ответ.

— Ни слова?

— Это барласовцы! Это их рук дело…

— Барласовцы…. барласовцы, вам нечего больше сказать… — старец явно недоволен. — И безмозглая женщина скажет — не уйдет далеко от истины — барласовцы! И все–таки, укажет, кто из них…

— Имя его… что–то на «Т», — вставляет один.

— И на «Д», — поспешно добавляет другой.

И снова воцаряется пауза, которую нарушает старец:

— Ясно: это из тех, кто умеет натянуть тетиву лука… Взрослые мужчины…

— Нет! Нет! — вдруг вскакивает с места юноша, который выделяется среди других не только молодостью, но и статью, благородными чертами лица…

Люди медленно оборачиваются к нему…

— Ты знаешь кто?

Юноша считает за благо отмолчаться.

10

К вершине медленно поднимаются двое юношей. Один из них тот, с которым мы только что познакомились в предыдущей сцене, у старца.

— Ты думаешь, что это сделал Долон? — спрашиает у него товарищ.

— Нет, не Долон. Помнишь, скотный базар на окраине Самарканда. Помнишь парня, который глотал слюни при виде игреневого коня?

Товарища наконец–то осенила догадка:

— Ты думаешь, что это дело рук молокососа? Ты этому веришь, Камарадин?

— Мы все когда–то были молокососами, мы все когда–то держались за сиськи матери.

— Но мы тюрки, а не барласовцы! И наш тотем — волк!

— Хорошо, пусть будет так — это не имеет большого значения. Барласовец — тот же тюрок! Мусульманин! Он также верен принципам Ислама!

— А что имеет значение?

— То, что он умеет натянуть тетиву лука — вот что!

— И все?

— Нет не все, Садридин. Важно то, что я узнал этого человека…

— Ты знаешь, кто он?

— Да, его зовут… Тимур! Ты хорошо слышишь?

— Значит, все–таки…

Камарадин воздевает руки, сжатые в кулак, кричит, почти впав в транс:

— Тимур! Будь проклят! Клянусь, я найду тебя и ты ответишь за сое злодеяние!..

11

На узких улочках кишлака барласовцев редкое оживление: по ним герои–пастухи, гонят «вражеский» табун… Среди погонщиков лошадей — знакомые туркмены…

— Идут! Идут! — слышится отовсюду.

На улочки выбегают люди и, конечно, в первую очередь дети.

— Едут! Едут!

К заборам устремились женщины, пожилые и девушки; из–за заборов их головы напоминают головки подсолнухов.

Обмениваются свежей информацией старухи:

— Говорят, вражья стрела сразила Долона сына Эренжена.

— А сражение возглавил сын Торгая.

— Тимур?

— Да, он. Вот тебе и мальчишка!

Какой–то молодой человек выкрикивает: «Хвала Тимуру!» «Хвала барласовцам!», его одергивает пожилой мужчина: — «Тихо! Придержи язык за зубами — тебя слышат!» — он кивает в сторону человека, который действительно с болезненной подозрительностью глядит на них.

А между тем по ту сторону глиняного забора происходит вот что. К Тимуру подъезжает Чеку, говорит:

— Ах, как на тебя смотрит Жамбы!

— Какая из них Жамбы?

— Ты не в состоянии отличить среди обыкновенных камешков прекрасный лал!..

Но и без подсказки приятеля Тимур — а он довольно резко своей статью, излучающей ауру настоящего богатыря–молодца, выделяется среди своих товарищей…

— Ну–ка, мигом отсюда! — отстраняет от стены девушек некая дородная тетенька. — Марш! Марш!..

Все (также весело) отпрянули от забора в глубину двора. Кроме одной, очаровательной Жамбы, которая, не в силах скрыть свои чувства, смотрит на уходящий вглубь улочки табун, вернее, на одного из погонщиков — на Тимура. Тот также как бы под гипнозом глаз девушки оборачивается. На какое–то мгновение их взгляды встречаются. Впервые. И такое впечатление, что для них это самое сладостное, чарующее мгновенье…

— Какие у нее прелести — у меня текут слюнки! — говорит Чеку.

Тимур оборачивается, однако за забором уже никого нет.

— Не забывай, что этот замечательный лал специально богатые родители готовили для… Долона… А может быть для Саллеха…

— Закрой свою пасть шакал! — говорит Тимур и с нарочитой серьезностью бьет приятеля камчой по спине…

— Ой! Ой! Убивают лучшего джигита из барласовцев! — в тон подыгрывает Тимуру Чеку, разумеется, ничуть не обидевшись.

А там вдали по–прежнему слышаться (постепенно, правда, затухая) ликующее: «Едут!» ”Едут!»…

12

Тимур, Чеку и другие барласовцы.