Ирония судьбы, или С легким паром - Эмиль Брагинский

Лукашин, который несколько минут назад отказывался пить, уже вошел в азарт. Давно известно, в таком деле, как выпивка, главное — начать.

 — Люди! У меня возник новый тост!

Для пущей убедительности Лукашин взобрался на медицинские весы, использовав их как трибуну.

Теперь уже Михаил призвал к чувству меры:

 — Тебе больше нельзя! Ты сегодня женишься!

 — Я про это не забыл! — заявил Лукашин.

 — Если ты забудешь, я напомню! — пообещал Михаил. — Я никогда не пьянею!

 — За нашу дружбу! — провозгласил Лукашин.

Оригинальный тост растрогал Александра:

 — Красиво говоришь!

Все четверо снова выпили.

 — Ты прирожденный оратор! — сказал Лукашину Павел и тоже полез на весы. — Подвинься… Давай взвесимся на брудершафт!

 — Давай! — поддержал Лукашин. — Сколько мы вместе потянем!

 — Ребята, ребята! — шумел вконец опьяневший Павел. — Я придумал тост, лирический!

 — Давай лирический! — поддержал Лукашин. Но Михаил строго сказал:

 — Все! Хватит пить!

 — Пусть Павел скажет лирический… — начал было Лукашин, но Михаил его перебил:

 — Нет, все, довольно! Нам пора на аэродром!

 — А зачем? — искренне изумился Павел.

 — Кто-то из нас летит в Ленинград! — объяснил Михаил.

 — Кто? — спросил Павел.

 — Поехали! — предложил Александр. — Там разберемся!

 — Не поехали, а полетели.

 — Пристегнулись простынями! — шумел Павел. — Отойти от винта!..

— Внимание! Внимание! Объявляется посадка в самолет «ТУ-134», следующий рейсом 392 по маршруту Москва — Ленинград. Пассажиров просят пройти на посадку…

Голос диктора разносился по всему аэродрому, включая буфет. А там, не выпуская из рук портфелей с вениками, мирно спали Лукашин и Павел.

Александр мужественно боролся с дремотой, и лишь Михаил сохранял видимую бодрость.

Когда диктор еще раз повторил объявление, Александр вскочил с места:

 — По-моему, это наш самолет!

 — Я с тобой согласен! — Михаил сохранял спокойствие.

 — А ты не помнишь, кто из нас улетает?

 — Не помню, — сказал Михаил. — Но ты можешь на меня положиться. Сейчас мы пойдем простым логическим ходом.

 — Пошли вместе! — примазался Александр.

 — Ты летишь в Ленинград? — спросил Михаил.

 — Нет, что ты! — испугался Александр. — А ты?

 — И я нет! Применяем метод исключения. Значит, остаются эти двое. — Михаил показал на спящих.

 — Их спрашивать бесполезно! — махнул рукой Александр.

 — Ты наблюдателен. Спрашивать надо меня. Я единственный из вас не потерял природной смекалки. — Михаил всегда был скромен.

 — За это я тебя люблю! — признался Александр.

 — Сейчас не об этом, — застенчиво отмахнулся Михаил. — Павел может лететь в Ленинград?

 — Может.

 — А Женя?

 — Тоже может. Давай кинем жребий! — Александр был в восторге от своей идеи.

Зато Михаил отнесся к ней отрицательно:

 — Мы не станем полагаться на случай! Кроме того, я напоминаю тебе, что надо торопиться, а то самолет улетит без нашего друга!

 — Без какого? Ты же трезвый! Ты никогда не пьянеешь!

Михаил гордо кивнул:

 — Поэтому я тебе отвечу. Сегодня в бане мы пили за Лукашина, потому что он женится!

 — У тебя поразительная память! — восхитился Александр.

 — Сейчас не об этом! Значит, Женя летит в Ленинград на собственную свадьбу! Он бы сам нам это рассказал, но его развезло от усталости.

 — Подожди, — спохватился Александр, — а разве он не рассказывал, что невеста приходила к нему в поликлинику?

 — Рассказывал! — Сбить Михаила с толку было не так-то просто. — Значит, она приезжала в Москву в командировку!

— Железная логика! — И вместе с Михаилом Александр подхватил Лукашина под руки и поволок к выходу на посадку.

 — Куда вы меня ведете? — промычал спросонья Лукашин.

 — К твоему счастью! — ответил Михаил. Он достал из кармана билет и протянул бортпроводнице. И, улыбнувшись, шепнул Александру: — Все-таки хорошо, что мы его помыли!..

В предновогодних небесных просторах спешил в Ленинград рейсом № 392 самолет «ТУ-134».

В салоне воздушного корабля безмятежно спал Евгений Лукашин, прижимая к груди портфель с березовым веником.

А через час сердобольный попутчик уже вводил Лукашина, который мешком висел на его руке, в зал ожидания Ленинградского аэровокзала.

Не стоит говорить о том, что зал ожидания в Ленинграде ничем не отличался от зала ожидания в Москве: одинаковые разноцветные кресла, одинаковые киоски, одинаковые табло и одинаковые огромные окна, за которыми смутно белели самолеты. Брошенный попутчиком, Лукашин приоткрыл глаза, с надеждой поискал друзей, но их нигде не было видно.

 — Скажите, пожалуйста, — обратился Лукашин к грузному лысоватому мужчине, который понуро забился в красное псевдокожаное кресло и не моргая, тоскующим взглядом взирал на мир. — Который теперь час?

 — До Нового года два часа пятьдесят минут! — трагически возвестил незнакомец.

 — А где я? — спросил Лукашин.

 — Там же, где и я!

 — А где вы?

 — На аэродроме! — грустно ответил мужчина. — По дороге в Красноярск нелетная погода, и в худшем случае я встречу Новый год в этом кресле!

 — А в лучшем случае?

 — Тоже в кресле, но только в воздухе. Вы встречали Новый год в воздухе?

 — Нет! — отрезал Лукашин. — И не хочу! С наступающим вас! Мы проводили Павлика, и теперь я поехал домой. — Вдруг Лукашин сообразил, что уже много времени. — Боже мой! Галя скоро придет!

Диктор бодро объявил:

 — К сведению пассажиров, отлетающих в Красноярск: в связи с неблагоприятными метеорологическими условиями…

Собеседник Лукашина простонал:

 — Почему я не уехал поездом? Почему?..

…В былые времена, когда человек попадал в незнакомый город, он чувствовал себя одиноким и потерянным. Вокруг все было чужое: иные дома, иные улицы, иная жизнь.

Зато теперь совсем другое дело. Человек попадает в любой незнакомый город, но чувствует себя в нем как дома: такие же дома, такие же улицы, такая же жизнь. Здания давно уже не строят по индивидуальным проектам, а только по типовым.

Прежде в одном городе возводили Исаакиевский собор, в другом — Большой театр, а в третьем — Одесскую лестницу. Теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр «Космос», в котором можно посмотреть типовой художественный фильм.

Названия улиц тоже не отличаются разнообразием. В каком городе нет Первой Загородной, Второй Пролетарской, Третьей Фабричной… Первая Парковая улица, Вторая Садовая, Третья улица Строителей… Красиво, не правда ли?..

Лукашин ввалился в такси и сказал водителю:

 — Третья улица Строителей, дом 25, квартира 12, четвертый этаж…

 — Хоть на пятый! — ответил таксист, и машина рванула с места…

…Одинаковые лестничные клетки окрашены в типовой приятный цвет, типовые квартиры обставлены стандартной мебелью, а в безликие двери врезаны типовые замки.

Типовое проникает в наши души. Встречаются типовые радости, типовые настроения, типовые разводы и даже типовые мысли!

С индивидуализмом у нас покончено, и, слава богу, навсегда!..

Мчалось такси по разукрашенному, праздничному Ленинграду, а на заднем сиденье сладко дремал Лукашин и не подозревая о том, что его отделяет от дома приблизительно семьсот километров.

Такси подъехало к новостройке. Лампочка, спрятанная под козырьком, освещала родной адрес: «Третья улица Строителей, 25».

Лукашин вывалился из машины, с трудом преодолел ступеньки при входе в подъезд и облегченно вздохнул:

 — Наконец-то я приехал!..

Добравшись до двери под номером 12, Лукашин порылся в карманах, добыл ключ и успешно вставил его в скважину нижнего замка. Совсем нетрудно догадаться, что ключ подошел.

Слегка пошатываясь, Лукашин открыл дверь, оказался в передней и машинально начал раздеваться. Совсем нетрудно догадаться, что планировка ленинградской квартиры ничем не отличалась от планировки московской. И обои, конечно же, были такими же.

Объяснить это легче легкого. Жилые дома в Москве и жилые дома в Ленинграде сдавались в эксплуатацию одновременно. В это время выпускались обои именно этого цвета и артикула, а серия дверных замков с ключами — именно такой конфигурации. Все очень просто. И, главное, удобно для промышленности. В ленинградскую квартиру недавно въехали новоселы. И здесь вещи еще не нашли постоянного места и был тот славный беспорядок, который еще долго бывает после переезда.

Лукашин содрал с себя дубленку, сорвал с головы шапку и зашвырнул ее куда попало, бросил на пол пиджак (пиджак ведь тоже должен отдохнуть) и вступил в единоборство с брюками. Избавиться от них оказалось не так-то легко. Ослабленный алкоголем и авиацией, Лукашин вконец изнемог в неравной борьбе. Он все-таки выбрался из брюк и, едва живой, дополз до тахты, которая, как уже совсем нетрудно догадаться, стояла точно в том же месте, что и у него дома. Лукашин взобрался на тахту и блаженно свернулся калачиком, натянув на себя мягкий гедеэровский плед. Через мгновение он спал.