Опальный принц - Мигель Делибес

Не выпуская тюбика из рук, мальчик вполголоса спросил у Виторы:

— Что она говорит?

Не обращая на него внимания, Витора сказала Лорен:

— Вот будет переживать твоя хозяйка.

— Ты представляешь.

Лорен бросила труп кота в мусорный бак.

— Его же надо похоронить, Лорен! — завопил Кико.

— Ты хочешь, чтобы мы хоронили эту мерзость?

— А как же, — ответил мальчик.

Мама входила и выходила. Кико вытянул ручонку с тюбиком и пожаловался Виторе:

— У меня замочилась пушка. Надо ее вытереть. Витора провела по тюбику полотенцем и спросила:

— А разве это не грузовик?

— Нет, — ответил Кико, отворачивая колпачок и показывая черную дырочку, — это пушка, ты что, не видишь?

— А на кой тебе пушка, скажи на милость?

— Чтобы идти на папину войну, — ответил мальчик.

В конце фразы он закашлялся, и халат в красных и зеленых цветах сказал маминым голосом:

— Ребенок простудился.

Мама тут же вышла, и от промелькнувшего мимо знакомого халата в воздухе словно остался ласкающий след. Надевая на Кико майку, Витора сказала:

— Если будешь кашлять, позовем Лонхиноса.

— Не надо!

— Ты не хочешь, чтоб пришел Лонхинос?

— Нет!

— А вот мне он раз сделал укол, и было ничуть не больно.

Она натянула на него голубенькую рубашечку, а сверху ярко-красный свитерок. Потом мягкие вельветовые штанишки. Кико стоял неподвижно, слегка сдвинув брови, словно размышляя. Наконец он сказал:

— Не хочу, чтоб приходил Лонхинос.

— Ну так не кашляй.

— Я сам не знаю, когда кашляю, — запротестовал Кико.

Закончив одевание, Витора поставила мальчика на пол, сложила земляничное полотенце, повесила его на спинку белого стула, прошла в ванную комнату и выдернула пробку из ванны, чтобы спустить воду. Потом взглянула на расстроенное личико Кико и сказала:

— Лонхинос добрый. Он приходит, когда ты болеешь, делает укол, и ты поправляешься.

Она говорила громко, стараясь перекрыть гул стиральной машины. Мальчик поднял голову, чтобы расширить поле зрения, до тех пор ограниченное подолом ее сине-полосатого халата.

— А тебя он куда уколол, Вито? В зад?

— Ясное дело. Только так не говорят, это грех.

— Грех?

— Да. За такие слова черти унесут тебя в ад.

Кико машинально отворачивал и заворачивал колпачок тюбика. Взгляд его голубых глаз был устремлен куда-то вдаль. Он сказал:

— Хуан говорит, что у чертей есть крылья. Это правда, Вито?

— Ну конечно.

— Как у ангелов?

— Ага.

— И они унесут Маврика в ад?

Витора взглянула на него с беглым сочувствием и сказала, обращаясь к самой себе: «Чего только не придумает этот мальчик». Потом повысила голос:

— И ад, и рай не для кошек, запомни хорошенько.

— Но Маврик же черный, — упрямо возразил мальчик.

— Хотя бы и черный. Для кошек — помойка, и дело с концом.

Вдруг Кико встал коленками на красные плитки пола — с маленькими белыми квадратиками внутри — и повез по ним тюбик, делая при этом «бу-у-у-у», а иногда «пи-и-и, пи-и-и». Тюбик наткнулся на черную пуговицу. Мальчик бросил тюбик, поднял пуговицу, повертел ее в руках, оглядывая с обеих сторон, улыбнулся и сказал себе: «Пластинка, это пластинка»; неуклюже сунул пуговицу в карман вельветовых штанишек, потом подобрал тюбик и тоже спрятал. Поднявшись на ноги, он схватил на лету краешек сине-полосатого халата:

— Идем за молоком, Вито.

— Постой.

— Ты же сказала: если я не буду плакать, ты меня возьмешь.

— Ох, мамочки, что за ребенок!

Мелькнув в коротком коридорчике, она скрылась в гладильной и тут же вернулась с пальтишком в клетку, шарфом и красным капорком. Все это она в одну минуту надела на мальчика; ее заметно скрюченные кисти рук так и летали в воздухе.

— Ну пошли.

— В тапочках? — усомнился мальчик.

Витора подхватила корзинку.

— Можно подумать, нам так далеко.

Спускаясь по лестнице, Кико ставил на ступеньку левую ногу и тут же подтягивал к ней правую, но делал это быстро, почти не глядя, стараясь не отставать от торопливо сбегающей вниз девушки. Лавка была за три дома от них, и мальчик, держа Витору за руку, шел, ведя безымянным пальцем по стенам зданий. В лавке пахло шоколадом, мылом, землей от картофеля. Авелино отпускал товары, укладывая их в корзины из алюминиевой проволоки. Кико обвел глазами полки, где в отдельных ящичках красовались артишоки, морковь, лук, картофель, салат, повыше — плитки шоколада, печенье, рожки, макароны в ярких упаковках, еще выше — бутылки с темным, красным и белым вином, а справа — банки с карамелью. Сеньор Авелино заметил еле видный над прилавком красный капорок.

— Долго же ты сегодня спал, а, Кико?

— Ага, — ответил мальчик.

Сеньора Делия вышла из задней комнаты и, увидев его, сказала:

— Как дела, малыш? Долго же ты спал.

Но Кико уже ничего не слышал. Присев на корточки, он протискивался среди ног покупателей, залезал под прилавок, под банки с карамелью, поглощенный поисками этикеток кока-колы, пепси-колы, воды «Кас»; подняв этикетку, он прятал ее в карман штанишек, рядом с пуговицей и тюбиком из-под зубной пасты. Витора спросила у сеньора Авелино:

— Где же ваш Сантинес?

Сеньор Авелино бросил беглый взгляд на часы в бледно-голубом корпусе:

— Сейчас подойдет, он ушел уже давно.

Витора вдруг занервничала:

— Я там совсем зашилась, дайте мне пока молоко, а потом пусть Сантинес забросит все остальное, — и протянула сеньору Авелино бумажку.

Худенькая девушка в коричневом пальто, стоявшая в конце прилавка, возмутилась.

— Вот нахалка! — раздался ее тоненький голосок. — Знаете, сеньор Авелино, все мы зашились, а я торчу здесь уже больше пятнадцати минут, слышите? Если каждая будет лезть без очереди…

Витора гневно повернулась к ней:

— Вольно ж тебе молчать, дуреха!

Кико вылез из-под ног покупателей и с испугом воззрился на кричащую Витору. Сеньор Авелино сказал:

— Тихо, тихо, хватит на всех, — и подмигнул Виторе. — Да, сразу заметно, что ты у нас остаешься вдовушкой, а?

Витора грустно улыбнулась.

— Завтра, — отозвалась она. — Уж лучше не напоминайте, сеньор Авелино, какой вы нехороший.

Кико был уже возле нее. Он потянул Витору за руку и шепотом спросил:

— Сеньор Авелино нехороший, правда, Вито?

— Замолчи сейчас же!

Сеньор Авелино шагнул к банкам с карамелью и протянул Кико леденец:

— На, возьми, малыш.

Витора поставила в корзину бутылки с молоком и в дверях сказала лавочнику:

— Так пускай Сантинес поторопится.

— Будь спокойна.

Держа за палочку круглый желтый леденец, Кико крутил и крутил его перед глазами, и, когда его взяли за подбородок и заставили поднять голову, он ощутил прилив раздражения и злости. Сверху глядела на него сеньора в мехах, улыбаясь сладко и глупо.

— Скажите-ка, — спросила она у Виторы, — это случайно не девочка сеньора Инфанте, директора «Тапьосы»?

— Да, сеньора, только это мальчик.

Сеньора улыбнулась еще шире.

— Ну разумеется, — сказала она, — в этом возрасте, да к тому же он такой беленький и с такими глазками…

Кико взглянул на нее с ненавистью.

— Я дядя, — сказал он.

Совсем развеселившись, она засмеялась в голос:

— Так, значит, ты дядя?

У Кико ныла шея, его раздражал ее рост, ее снисходительный смех. Внезапно взорвавшись, он пронзительно завизжал:

— Дерьмо, задница, какашки!..

Улыбка сеньоры погасла моментально, механически, точно выключенная лампочка.

— Это очень плохо. Хорошие дети так не говорят, — побранила она мальчика.

Витора посерьезнела и сильно тряхнула его за плечи.

— Не обращайте внимания, — сказала она сеньоре. — С тех пор как у него появилась сестричка, на него иногда нападает бог знает что.

Меховое пальто спросило:

— А этот какой по счету?

— Этот? Пятый. А еще говорят, пятый — самый удачный.

Позже, уже поднимаясь в грузовом лифте, Витора сердито выговаривала ему:

— Вот увидишь, я все расскажу твоей маме. Думаешь, так отвечают сеньорам? Вито просто слишком добрая, но когда-нибудь ей тоже надоест, и она тебя разлюбит.

Мальчик смотрел на нее снизу вверх серьезными, блестящими глазами.

— Это грех, Вито? — спросил он.

— Грех? Да еще какой! Сейчас только попадись чертям, они прямым ходом умчат тебя в ад.

Насупившись, Кико шагнул на свою площадку. Он покосился в сторону мусорного бака, где скорбно чернели среди отбросов останки Маврика. Витора дважды стукнула в стекло и сказала:

— Гляди, твоя мама уже купает Кристину.

Кико вошел в квартиру улыбаясь и победно держа над головой леденец на палочке. Вдруг он уставился на круглый гладкий животик сестренки и сказал: