Страх и ненависть в Лас-Вегасе (Новый перевод) - Хантер Томпсон

Точно. Бросить гадам вызов на их же территории. С визгом тормозов подкатить юзом к «зебре» – в руке бутылка рома – клаксоном глушить музыку … изрыгая бессвязные вопли … за маленькими стеклами гризерских3 очков в золотой оправе остекленелые глаза с огромными зрачками… по-настоящему опасный пьяница, от которого разит эфиром и веет неизлечимым психозом. Разогнать движок до жуткого дребезжащего визга … дождаться зеленого …

Когда еще представится такая возможность? Выморозить гадов до самой селезенки. Старые слоны идут умирать в холмы; старые американцы выезжают на шоссе и мчатся на своих огромных машинах навстречу смерти.

Но у нашей поездки иная цель: классическое утверждение всего правильного, истинного и порядочного, что есть в национальном характере. Грубая физическая дань уважения фантастическим возможностям, что открывает эта страна – но только тем, кто крепок духом. Мы были крепки.

Мой адвокат, при всей своей расовой неполноценности, эту идею понимал, но нашего попутчика убедить было нелегко. Он сказал, что понял, но по его глазам я видел, что это не так. Он меня обманывал.

Внезапно мы свернули с дороги, заскользили по гравию и остановились на обочине. Меня швырнуло о приборный щиток. Адвокат обмяк на руле. «Что такое? – закричал я. – Здесь нельзя останавливаться. Здесь летучие мыши!»

– Сердце, – застонал адвокат. – Где лекарство?

«А, лекарство, погоди, сейчас достану». Я полез в чемоданчик за амилами. Паренек застыл в ужасе. «Не бойся, – сказал я. – У него больное сердце – стенокардия. Но у нас есть лекарство. Ага, вот оно». Я вынул из жестяной банки четыре ампулы и две вручил адвокату. Тот немедля разломил одну под носом. Я сделал то же самое.

Он глубоко затянулся и откинулся на сиденье, подставив лицо солнцу: «Музыку, блядь, погромче! У меня сердце как аллигатор!»

«Громче! Чётче! Басы! Побольше басов!» – он замолотил воздух голыми руками. «Да что за херня? Что мы как старушки?» Я выкрутил громкость радио и магнитофона на полную. «Подлый адвокатишка, – сказал я. – Подбирай выражения. Ты разговариваешь с доктором журналистики!». Он истерически хохотал. «Хули мы делаем в этой пустыне? Полиция! На помощь!»

«Ты на этого борова не смотри, – сказал я попутчику. – Он не умеет обращаться с лекарствами. Вообще-то мы оба – доктора журналистики и едем в Лас-Вегас писать главный материал о нашем поколении». И тут меня пробило на смех …

Мой адвокат развернулся лицом к попутчику со словами: «На самом деле мы едем в Лас-Вегас завалить героинового барона по кличке Свирепый Генри. Мы с ним давно знакомы, но недавно он нас кинул. Чуешь, чем пахнет?» Я хотел его заткнуть, но нас обоих скрутило в приступе смеха. Хули мы делаем в этой пустыне, если у нас обоих больное сердце?

«Свирепый Генри подписал себе смертный приговор! – зарычал адвокат. – Мы ему легкие вырвем!»

«И сожрём! – выпалил я. – Ублюдок своё получит. Что творится в этой стране, если какая-та мразь безнаказанно обувает доктора журналистики?»

Никто не ответил. Адвокат разломил вторую капсулу, а паренек пополз через заднее сиденье по багажнику. «Спасибо, что подвезли! – прокричал он, – Большое спасибо! Вы хорошие ребята! За меня не беспокойтесь!» Он спрыгнул на асфальт и побежал в сторону Бейкера. Вокруг пустыня, ни деревца.

«Постой, – крикнул я, – Вернись за пивом». Но он, видимо, меня не слышал. Музыка играла очень громко, а он удалялся очень быстро.

– Скатертью дорога, – сказал адвокат, – Мы напоролись на настоящего психа. Мальчишка заставил меня понервничать. Ты видел его глаза? – Он до сих пор смеялся. – Хорошее лекарство, ей богу!

Я выскочил из машины и метнулся кругом к водительской двери.

– Двигайся, я поведу. Надо валить из Калифорнии, пока он не нашёл полицейского.

– Запарится искать, ему отсюда докуда угодно – полтораста километров.

– Нам тоже.

– А может развернемся и обратно в «Поло»? – сказал он. – Там нас точно искать не будут.

Я пропустил его слова мимо ушей. «Открывай текилу», – потребовал я, перекрикивая снова поднявшийся ветер.

Я выжал газ, и нас вынесло обратно на шоссе. Адвокат тут же склонился над картой: «Прямо по курсу Мескаль-Спрингс. Как твой адвокат, советую тебе остановиться и искупаться».

Я покачал головой: «Надо всенепременно добраться до гостиницы «Минт» до конца регистрации журналистов. Иначе за номер придется платить».

Он кивнул: «Но давай забьем на Американскую мечту. Великая самоанская мечта важнее». Он покопался в чемоданчике. «По-моему, пора заточить промокашку. Мескалин попался дрянь, давно отпустило, а эфирной вони я больше не выдержу».

– А мне нравится. Давай пропитаем полотенце и положим на полу возле педали газа, чтобы испарения поднимались мне в лицо всю дорогу.

Он завозился с магнитофоном. Радио вопило «Power to the People – Right On!» – политическая песня Джона Леннона, запоздавшая лет на десять. «Куда этот дятел лезет, – сказал адвокат, – Когда такие ушлёпки пытаются быть серьезными, они только все портят».

«Да, кстати, если серьезно, – сказал я, – то пришло время эфира и кокаина».

«К черту эфир, оставим на потом, пропитаем им коврик в номере. Вот, держи, твоя половинка промокашки. Только разжуй хорошенько».

Я взял промокашку и положил её в рот. Адвокат возился с солонкой с кокаином. Открывает. Рассыпает. С воплями судорожно ловит воздух, а драгоценный белый порошок крошечным, но очень дорогим смерчем взмывает из Большой красной акулы и рассеивается по шоссе. «О Господи! – застонал он. – Ты видел, что Бог с нами только что сделал?»

– Это не Бог! – крикнул я. – Это всё ты. Ебучий наркоагент! Я раскусил тебя с самого начала, свинья!

– Ты смотри, – он вдруг наставил на меня здоровый «Магнум» 357 калибра, тупорылый кольт «Питон» с фасками на барабане. – В округе полно стервятников. Начисто обглодают твои кости до утра.

– Ах ты сука. Доберемся до Лас-Вегаса, на бифштекс порублю. Что, по-твоему, сделает профсоюз наркоторговцев, когда я заявлюсь в город с самоанским агентом наркополиции?

– Пришьют нас обоих. Свирепый Генри знает, кто я такой. Черт, я же твой адвокат, – Он залился диким смехом, – Ты обожрался кислоты, дурила. Нам чертовски повезет, если доберемся до гостиницы и заселимся прежде, чем ты превратишься в животное. Как тебе перспектива? Поселиться в вегасской гостинице под вымышленным именем с умыслом совершить мошенничество в особо крупных размерах, предварительно обожравшись кислоты? – он снова захохотал и запустил нос в солонку, выбирая туго свернутой 20-долларовой банкнотой остатки порошка.

– Сколько у нас еще времени?

– Где-то полчаса. Как твой адвокат, советую ехать на предельной скорости.

Лас-Вегас уже маячил впереди. Вдали, в голубой дымке пустыни виднелась просека главной улицы, а над ней посреди кактусов торчали серые прямоугольники отелей: «Сахара», «Лендмарк, «Американа» и зловещий «Тандербёрд».

Полчаса. Времени в обрез. Наша цель – высокая башня отеля «Минт» в центре города, а, если не успеем добраться туда до того, как потеряем всякое самообладание – тогда нам на север, в тюрьму штата в Карсон-Сити. Я был там однажды, но только чтобы взять интервью у заключенных – и возвращаться мне туда не хотелось ни при каких обстоятельствах. Так что выбора на самом деле не было: прорываться – и плевать на кислоту. Преодолеть бюрократические дебри, поставить машину в гараж, разобраться с администратором, договориться с коридорным, выписать журналистские пропуска – всё это подлог, совершенно противозаконно, мошенничество чистой воды – но, разумеется, иначе нельзя.

«УБЕЙ ТЕЛО, И ГОЛОВА УМРЕТ»

Запись в моем блокноте, к чему она? Может как-то связано с Джо Фрейзером? Он еще жив? Не разучился говорить? Я видел тот бой в Сиэтле – сидя в хлам на четыре ряда ниже губернатора. Очень тягостное впечатление во всех смыслах, настоящий занавес шестидесятых: Тим Лири в плену у Элдриджа Кливера в Алжире, Боб Дилан стрижет купоны в Гринвич-виллидж, обоих Кеннеди убили мутанты, Оусли4 в тюрьме складывает салфетки, и вот, наконец, Кассиус/Али немыслимым образом повержен с пьедестала человеком-гамбургером и стоит на пороге смерти. Джо Фрейзер, как и Никсон, одержал верх по причинам, которые люди вроде меня отказываются понимать – или хотя бы говорить о них во всеуслышание.

… Но то была иная эпоха, что отцвела и истлела, такая далекая от грубой действительности скверного года 1971 от Рождества Христова. Многое изменилось за эти годы. Теперь я в Лас-Вегасе, пишу статью для раздела автомобильного спорта по поручению редакции глянцевого журнала, отправившей меня сюда на Большой красной акуле не пойми зачем. «Ты там сам разберешься … «

Точно. Разберемся. Но когда мы наконец приехали в гостиницу, мой адвокат не сумел хитроумно обойти процедуру регистрации и нам пришлось стоять в очереди вместе со всеми, что в данных обстоятельствах оказалось нелёгким испытанием. Я твердил себе: «Тихо, спокойно, молчать … говорить, только когда спросят … фамилия, должность, издание … ничего лишнего, не поддаваться этому ужасному веществу, делать вид, что ничего не происходит … «