Оберег на любовь. Том 2 - Ирина Лукницкая

– Как это не знаю! У нас в стране почти вся сгущенка «made in Назарово». Ваша самая вкусная. Факт! Твой Костик, он что – сгущенки не ест?

– Умница. Знаешь! – восхитилась Алена. – Ест. Но дело не в этом. Костя не считает мой город городом. Он говорит: «Твой городишко так – большая деревня». А мне обидно…

– Плюнь. Ерунда все это. Главное, что ты любишь родину и в обиду никому не дашь, – убеждала я Алену.

– Вижу, Полина, ты нормальная девчонка. А я все со стороны гляжу-гляжу и думаю: «Откуда такая божья коровка? Вот-вот «То березка, то рябинка запоет…». Ошиблась… Пойдешь с нами гулять после концерта? – тоном, не терпящим возражения, приглашала меня атаманша.

– Ленка, кончай базар. Уже начинается, – шикнули на нас ребята.

Я не успела ответить, потому что вокруг захлопали.

…Думаю, организаторы вечера заранее программу не готовили. На сцене царила полная импровизация. Желающих прочесть стих или пропеть песню Высоцкого нашлось – хоть отбавляй. На наспех сколоченные подмостки по одному взбирались самодеятельные артисты. В основном, это были парни со своими гитарами. Исполнитель сообщал ведущему на ушко свое имя и название произведения, и тот в микрофон объявлял публике предстоящий номер. На подступе к сцене уже выстроилась очередь из желающих блеснуть талантом. Солисты отчаянно хрипели, пытаясь подражать певцу, а некоторые песни повторялись. К примеру «Кука» спели аж три раза, а «Гимнастику» – два. Но в целом, все было очень здорово. Зрители тепло приветствовали каждого выступавшего. Зал под открытым небом замирал, слушая знакомый до боли хит, и потом дружно рукоплескал. В ожидании следующего номера все умолкало, и лишь отдельные хлопки раздавались в тишине. Это народ шлепал распоясавшихся на закате самок комаров. Многие исполнители отказались от микрофона; он и вправду почти никому не пригодился: акустика здесь, у реки, у подножья гор, была потрясающей. Когда публика кричала «браво!», раскаты эха, как салют, долго сотрясали горы. Мне кажется, собравшиеся на поляне понимали, что сейчас здесь происходит: воодушевление, царящее на сцене, очередь из желающих выступить, овации зрителей и даже ответная реакция гор – все это глубокая дань памяти любимому артисту.

Под конец вечера меня сильно тронула одна исполнительница. После плеяды чтецов, певцов и музыкантов исключительно мужского пола, вдруг на подмостки вспорхнула девушка лет двадцати пяти, совершенно обычной внешности. Скорее, даже невзрачная. Худенькие плечи, жидкая косичка, выпуклые очки, никаких концертных нарядов – длинная трикотажная юбка и простая вязаная кофточка на пуговках. И голос-то не ахти какой сильный. Но спела без аккомпанемента так классно, что все заслушались. Пела она не о войне, не о горах, не о спорте, а о любви и разлуке. Девушка не старалась подражать парижанке, но проникновенное и женственное исполнение, пожалуй, слегка роднило ее с красавицей Мариной Влади. У выступавшей, несомненно, было музыкальное и поэтическое чутье и большой талант драматической актрисы. А песня была такая:

– Я несла свою бедуПо весеннему по льду.Надломился лед,Душа оборвалася…

Она пела сердцем, видно, переживая свое. А я каждой порой вбирала каждое слово. До чего мне близка эта тема! Щеки запылали, и в груди стало горячо-горячо, словно близким пламенем огня опалило лицо, и жар достал до гулко скачущего, как красная конница, сердца. Костер трещал, искры отскакивали в разные стороны, долетая до зрителей. В этом свете рыжего зарева пела девушка. Не просто пела – страдала! Заламывала руки, в смятении трогала свой лоб, содрогалась от тяжелых придыханий, больше похожих на беззвучные рыдания, и… задевала самые тонкие струны девичьих и женских душ, волею случая попавших на концерт.

– Тоже, видать, натерпелась дивчина от мужиков, – шепнула мне Алена, смахивая слезу, – и проворчала по-бабьи: – Я всегда говорила, от них одни только беды.

Публика долго не могла угомониться. Я тоже отбила себе все ладошки, аплодируя стоя, вместе со всеми. В зрачках зрителей отражались благодарность и язычки пламени от высокого костра.

Вот о чем напишу Алексею в следующем письме! Прямо сегодня сяду и напишу. По горячим следам. Пока еще глаза увлажнены от хороших песен, пока свежи впечатления о славном вечере. И расскажу, как душевно пели люди под гитару, а им вторили горы, небо, река. Алексею будет интересно. Ведь он романтик, такой же, как и я.

Концерт закончился. Зрители, притихшие и будто какие-то осиротевшие, стали понемногу рассасываться, и мне удалось без особых помех воссоединиться с родными. Оглянулась, чтобы махнуть на прощание Алене, но не тут-то было. Она звала меня, энергично жестикулируя, а на лице ее я прочла дружеское ободрение: мол, давай, отпрашивайся. Мы подождем.

– Мам, пап, можно я с ребятами немного по территории базы погуляю? – робко спросила я, в волнении теребя нос.

Обычно я так неуверенно себя вела, когда мне надо было срочно вырваться на улицу, а домашнее задание – конь не валялся. Возможно, если бы мои сейчас отказали мне в прошении, я бы только с облегчением вздохнула, поскольку на самом деле никак не могла понять, охота мне проводить время с чужой компанией или нет. Но оба родителя выразили мне свое высочайшее дозволение:

– Конечно, погуляй, дочь. Разомнешься, да воздухом перед сном подышишь, – безоговорочно дал добро папа.

– Я рада за тебя. Наконец, хоть с кем-то познакомилась. Гуляй, только не долго. Часика полтора – и домой. А то я волноваться буду, – разрешила мама, как всегда оговаривая условия.

– Ладно, обещаю. Я недолго.

– Я с Полей буду гулять, – закапризничала Ира.

Она только что очнулась на плече у отца, глядела на мир затуманенным взором и пребывала в отвратительном настроении.

– Ну, детка. Поля уже большая. А тебе давно пора спать, – твердо сказал папа.

– Видишь, ты капризничаешь, и глазки сами закрываются, – мягко уговаривала мама.

– А я все равно пойду! – как осел уперлась сестра, ничего не соображая. – Да… Полечке вашей всегда все можно, а мне – дак никогда… – тянула она обиженно, размазывая слезы по пухлым щекам.

– Ну, начинается… Мам, что она вечно за мной гоняется? Объясни хоть ты ей.

– Поля, ты плохая. Полька, Полька… – Ира силилась придумать обидную рифму и с трудом выдоила: – Полька – Королька.

Да уж, страшнее оскорбления ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Ириш, ну, не реви. Вот послушай меня. Я только пройдусь чуть-чуть и сразу обратно. Если ты еще спать не будешь, я тебе книжку почитаю. Хочешь?

– «Тимура и Гопкоманду» почитаешь, да? – сразу перестала хныкать малышка.

– Можно «Тимура и его команду», – покорно соглашалась я, намеренно четко проговаривая название книги, но с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать. Мама с папой тоже давились от смеха.

…Вряд ли ребенок из благополучной семьи мог где-то подцепить жаргонное словечко «гопники». Ира сама выдумала гопкоманду, соответственно и все члены тимуровского отряда автоматически переквалифицировались у нее в гопников. Когда я читала ей Гайдара, она могла прервать меня на полуслове и с залихватской удалью спросить: «Поль, а Гопкоманда победит Мишку Квакина? Конечно, наши же сильнее, они всех победят!». Мне не хотелось разочаровывать сестренку. Да и как бы я ей объяснила? Что вообще-то гопники – это такие нехорошие молодые люди с криминальными замашками, скорее, как раз похожие на хулигана Мишку Квакина, а вовсе не преданные друзья благородного Тимура? Поэтому я напускала на себя серьезный вид, старательно пряча смеющиеся глаза и улыбку, когда приходилось отвечать на ее несуразные, но дико веселящие меня вопросы…

К слову сказать, с литературой здесь был напряг. Местная библиотека представляла собой шкаф со стеклянными дверцами, где нестройными рядами стояли потертые книжонки, часть из которых отдыхающие забыли по рассеянности, другая же часть была подарена турбазе намеренно и безвозмездно. Книгохранилище я узрела еще в первый день, когда мы прибыли в столовку за обедом. Надпись плакатными перьями «библиотека» на бумажной стрелке указывала конкретно на шкаф. Я обрадовалась. Библиотека без библиотекарши – вот здорово! Можно шарить по полкам сколько душе угодно. Многообещающе пахнуло старыми обложками и благородной книжной пылью. Однако я быстро разочаровалась. Некоторые книги я уже прочла, а другие мне были не интересны. Основательно порывшись на всех полках, я все же выискала для себя единственную книгу. Прекрасный роман! Как сейчас помню его название: «Жизнь Нины Камышиной», а вот автора, к сожалению, не запомнила. Только знаю, что это была женщина. Но вот Ирке для читки взять было абсолютно нечего. Кроме единственного сборника повестей Гайдара из серии «Школьная библиотека» – других детских книжек в шкафу не нашлось. Рановато, поди, сестре школьную библиотеку? Но я ошиблась. Ира могла слушать повести Гайдара бесконечно…