Оберег на любовь. Том 2 - Ирина Лукницкая

– Я сам не понял, как это получилось. Будто за моей спиной кто стоял и за нитки дергал, как марионетку.

– Это горы, братцы… Мне отец говорил, горы – всегда аномальная зона. Шамбала называется. Территория, где природой управляют сверхъестественные силы. Людям в таких местах всегда мерещится разная чушь, – довольно убедительно консультировал нас Костя, но у самого при этом в глазах оставался большой вопрос.

– Хочешь сказать, у нас всех одновременно крыша съехала? Что на самом деле никакого снега и не было? – спрашивала Алена с большим сомнением, поглядывая на свой джинсовый рукав с пятнами от растаявших хлопьев.

– Нет. Был снег. Видать, мы духов гор растревожили, они на нас его и наслали.

– Да не трогал я твоих духов!

– Ты, Дим, пойми, духи – они все с высшей силой связаны, и даже, вроде как, у нее в подчинении.

– Да уж, у них там, видать, своя иерархия, – захихикал Димка.

Его лицо постепенно приобретало нормальный цвет, а в первый момент, когда только прибежали, он стоял, не улыбаясь, и был бледным, как стена. Видно, эта непостижимая и одновременно манящая сила и самого заклинателя ввергла в шок. Он вытер влажные ладони о тренировочные штаны и, уже совсем успокоившись, рассудительно предложил Костику:

– Ты бы лучше уточнил у отца своего, снег в августе в горах иногда случается, или это все-таки явление из ряда вон выходящее?

Пока друзья чесали языками, ко мне вернулась способность соображать, а также потерянная ранее мысль, и, хотя формулировка ее была совсем уж детской, она стала долбить меня изнутри, как дятел: «Что я маме скажу? Ужас! Что я маме-то скажу?!». Прежде всего, конечно, совесть мучила в связи с полной утратой практически неношеной обуви.

Последние кристаллические снежинки на одежде с быстротой молнии исчезали на глазах. Я перевела взгляд на землю, торопясь захватить удивительно редкое явление для лета – таяние снега на зеленой траве и… обомлела: вот это да! Мои бедные ноги! Израненные, избитые, они больше не мерзли, а горели огнем, словно я наступила сразу на тысячу колючих ежей. Кажется, на худом и остром мизинце левой ноги – кровь. А пятка – вообще, будто я по битому стеклу топталась…

Болтовня друзей меня больше не занимала. Треплются ни о чем, а тут… Поскорей бы домой. Больше всего мне сейчас хотелось лечь, накрыться теплым пледом и не шевелиться.

– Ей-богу, как дети, – осудила парней тихоня Дина, – сколько можно языками чесать? Завтра договорите… Не знаю, кому как, а мне домой надо.

– Ей домой надо! – передразнила ее Алена. – Тут Полину надо спасать. Вон она еле на ногах стоит.

Костя и Дима очумело уставились на мои босые окровавленные стопы, испачканные грязью, исколотые камнями и исцарапанные колючками.

– Что же ты молчала, Полина! – вскричал Димка. – Прости, не заметили, что у тебя такие проблемы. Ничего, мы с Костей мигом тебя оттащим, куда скажешь.

– Да ну, пустяки. Это лишнее. Сама дойду, – бодрилась я, еще не хватало, чтобы из-за меня устраивали переполох.

– Поля, – предложила Алена, – давай ко мне. Надо раны обработать, чтобы заражения не было. Назавтра будешь, как огурчик.

Дина сказала:

– С меня хватит. Лично я домой.

Развернулась и пошла, не сказав никому до свиданья. Алена посмотрела ей вслед с укоризной и разочарованно бросила: «А она у нас далеко не альтруистка»…

Парни не стали меня слушать. Они перехватили друг друга перекрестно за запястья, и получилось квадратное сиденье. Такой прием обычно применяют ребятишки, когда балуются в воде, чтобы повыше подкинуть ныряльщика. Только трюкач обычно взбирается на подвижную опору и становится на нее ступнями, мне же ничего не оставалось делать, как усесться попой на сплетенные руки санитаров. Я, конечно, жутко стеснялась, но внимание новых друзей было приятно. Алена подхватила мои пробковые копытца и побежала вперед, чтобы отворить двери и предупредить мать, что не одна: «А то напугается еще спросонья…».

Над входом горела голубоватая дежурная лампочка, тускло освещая крыльцо и вывеску «Амбулатория».

– Аккуратно давайте. Вот так боком ее заносите, а то об косяк заденете, – командовала транспортировкой Алена, будто я была секцией от полированной стенки.

– Ленка, тихо. Мать свою разбудишь, – шепотом предупредил осторожный Костя, прикладывая палец к губам, но Аленка уже сделала все, что могла.

– Лена, кто там? Пациенты? Скажи, я сейчас встану, – раздался слабый и испуганный голос с нотками паники.

Голос внезапно разбуженного человека, выдернутого из фазы самого крепкого предутреннего сна. Дверь в комнату была приоткрыта, и я увидела размытую полоску света от крошечного ночника, раздвинутый диван-кровать, на нем белую постель и фигуру, по уши укутанную в одеяло.

– Нет, мам. Спи. Это я. То есть, мы с ребятами.

– Делать вам нечего. По ночам шарахаетесь, – с видимым облегчением проворчала Аленина родительница, – вечно сон перебьют…

Последние слова она еле договорила заплетающимся языком, возвращаясь обратно, в состояние безмятежного сладкого сна.

– На ту половину проходите, в кабинет, – девушка подталкивала носильщиков к белеющим в темноте дверям.

Приторно и терпко пахнуло аптекой. Кто-то щелкнул выключателем, и я обомлела. Дежа вю?! Белоснежные стены, белоснежные занавески, белоснежная мебель, если можно назвать мебелью крашеный медицинский шкаф со стеклянными дверцами, за которыми поблескивали инструменты, аккуратно разложенные на марле. На подоконнике кувшин с букетом из полевых цветов. Генриеттин будуар, не иначе. Найдите одно отличие, называется. Я нашла. Вместо широкой старухиной кровати с металлическими шариками, украшающими спинку, буквально на том же самом месте у окна стояла белая медицинская кушетка, на которую меня и сгрузили запыхавшиеся санитары.

Алена приступила к осмотру. Сначала она без колебаний погнула в разные стороны мою наиболее пострадавшую стопу, на предмет исключения растяжения связок. Я взвизгнула, видя, что девушка собирается проделать то же самое с окровавленным и уже опухшим желудем моего мизинца.

– Я его… сломала?!

– Не… Просто порезалась. Так, чихня… – успокоила она и тут же бесцеремонно одернула, шлепнув меня по рукам. – Ой, да не вертись ты! И ручонки свои шаловливые убери…

Затем Алена приступила к обработке ран. Слегка щипало, но было вполне терпимо. Костя все порывался помочь подруге, но от него было больше суеты, чем дела. А Димка отворачивался, и его передергивало, будто он сам испытывал боль.

– Ничего страшного не вижу. Легкие царапины и поверхностные ссадины, а так все нормально, даже не потянула, – был поставлен утешительный диагноз.

– Ленка, ты готовый врач! – восхитился Дима.

– Теоретически я тоже мог бы оказать первую помощь, – похвалился Костик, сын инструктора по туризму.

– Вот именно. Теоретически. А у меня опыт! Сколько раз мама в Шушенское уезжала, а я за нее оставалась. И заметь, никто из пациентов ни разу не усомнился в моих профессиональных качествах, – привычно осадила своего друга Алена, ловко орудуя пинцетом с тампоном.

Она с пристрастием оглядела свою работу: «Полина, как тебе, нормально?».

– Замечательно. Спасибо тебе, Ален.

– Ну, вот. А то дома наверняка ни бинтов, ни ваты.

– Ой! Я об этом даже как-то не подумала.

– Надо бы укол ей еще от столбняка сделать, на всякий случай, чтобы заражения крови не было, – брякнул Дима то ли шутя, то ли серьезно.

– Советчик! Тебе бы самому не мешало всадить укол от бешенства. Мы уж думали, что ты умом двинулся, когда с пустым местом заговорил, – по-доброму подкалывала Алена приятеля.

– А сами-то драпали! Чуть шеи себе не свернули, – усмехался Димка и победоносно заявлял: – Выходит, все-таки поверили в мою высшую силу. Я ведь шкурой чувствовал: у меня получится…

Повелитель высших сил, видимо, не прочь был обсудить свои магические способности, но дежурная медсестра зевнула и равнодушно, без всякого намека на хорошие манеры, молвила:

– Ладно, народ, давайте уже, валите. Расходиться пора, а то на спанье и так времени не осталось.

Глава 3. «Эпохондрия»

Пробудилась я где-то около одиннадцати. Вернее сказать, очнулась от тяжелого липкого забытья. Какое ужасное утро! Болело все, ну просто все… Дикая головная боль поднималась от шеи к затылку и расползалась к вискам. Было ощущение, что на меня надели тесный металлический шлем, который давил на все области головного мозга. Бешено стучали молоточки, отдавая прострелами в макушку. И подташнивало. И нестерпимо хотелось пить.

– Пить, – тонко попросила я.

Тишина. Господи, куда все подевались? Голова соображала туго, но все-таки соображала: «Может, за завтраком пошли? Но почему так поздно? Вроде уж день на дворе».

Поднялась кое-как и, качаясь, направилась к столику с графином. Стала жадно пить из горлышка. Вода показалась отвратительно теплой. Мало того с каждым глотком в горле возникала невыносимая резь. Ненавижу ангину! Эта болезнь преследует меня с детства, и… ох, как достала!