Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были - Виталий Иванович Зюзин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Влад Маугли
Славик Волшебник
Кто-то назывался по именам героев любимых литературных произведений, как Бегемот, Гелла, Алиса, Мастер, Сталкер (аж минимум три разных было), Паганель (пара была), Гулливер (тоже два разных), Багира, Маугли (тоже не один), Скво (двое), или сказочных персонажей – Леший, Берендей, Шапокляк, Дюймовочка, Пудель, Артымон, Шерхан, Кащей или просто по внешнему сходству – Поня, Диоген, или еще школьными кличками, которые иногда были производными от фамилий, а иногда нет, – Бравер(ман), Федор(ов) и т. д. Но чаще всего брались слова, никак с этим всем не связанные: Пессимист (по складу характера), Крис, Шуруп, Света Конфета, Скиппи (две или три герлы с одинаковым прозвищем), Алиса Черная, Алиса Белая, Гриф, Индеец, Малыш и пр. Впрочем, была масса народа, которая называлась запросто своими именем и фамилией, как Антон Маркелов, Андрей Дубровский, Саша Иванов, Макс Левин, Андрей Грачевский или Витя Рябышев.
Саша Диоген. 1987. Мой рисунок
Боб Шамбала (Волчек). Мой портрет
Андрей Грачевский. 1985. Мой портрет
Часть народа имела клички по месту происхождения или жительства: Силламяевский, Питерская, Кемеровский, Львовский, Чебоксарский, Фрязинский и т. д. Были и оригинальные названия: Мафи, Таблетка, Шкипер, Одуванчик, Солнышко, Генерал, Воробей, Волшебник, Чубчик, Сироп, Втататита. Большинство любило заморские имена – Джон, Ганс, Стив, Тони, Долли, Фил, Патрик, Энди, Лонг и прочие. Еще называли по их качествам, профессиям и склонностям: Художник, Поэт, Крэзи, Трехногий, Милый, Дзен-Баптист. Были и специфические: Рекламист, Диверсант, Террорист (недавно умер) и все Юры, кажется… Экзотические – Вечная Память, например, Приква и Мама Кошек. И стремные, как Мент, к тому же Рижский. Один приятель Леши Фашиста (Соболева) назвался по названию альбома «Пинк Флойд» – Ума Гума.
Первая поездка
В это время хайр у меня какой-никакой отрос, и я мог уже надевать хайратник и в доказательство своей принадлежности к новому клану нацепил какие-то советские пацифистские значки, которые продавались во всех газетных киосках по 10–15 копеек и совершенно не пользовались у обычных граждан популярностью. Еще парочку нарисовал сам и вставил под круглое оргстекло, вытащив оттуда кадр из «Ну, погоди!».
Рижский Мент (в форме) с Шапокляк на Гауе
Мое первое хипповое путешествие, поездка в Ригу летом 1984-го, была не стопом, а впиской в фирменный поезд, где мне пришлось охмурить молодую латышскую практикантку-проводницу, в результате чего Сольми выспался в вагоне, а я не спал всю ночь в ее купе, так что таскался потом, как плеть, по утреннему городу. Но восторг раннего солнечного утра в почти загранице с островерхими крышами все же подбодрил на первые два часа. Первую ночь мы провели вовсе не на вписке у тех герлов, что звали нас в Москве, а на лавочке в парке у Милды[7], у рукотворного ручья. Разбудили нас лучи фонариков в глаза. Но, к нашему неимоверному удивлению, менты удалились после проверки документов, всего лишь осведомившись, что мы тут делаем. Видимо, сыграли роль этюдники при нас. Заезжали в последующие дни на Гаую (у станции Лиласте) – ежегодное палаточное становище хиппарей в прибрежном сосновом лесу. Оно было основано в не тронутом туризмом месте рижанином Мишей Бомбиным (тоже покойным уже, одним из столпов Системы), где совершенно русалочьего, модельного вида герлы расчесывали волосы до пояса своим худющим приятелям, купались в красных водах озера и морозили ноги в воде совершенно безлюдного залива.
Лагерь на Гауе. 1984
Гауя. Игорь Осокин, Юра из рижского «Пилигрима», спиной Синоптик и Александр Пушкин минский. Сидят Цеппелин львовский и Юра Плант симферопольский. 1984
Миша всегда покровительствовал этому месту, сопротивлялся законным и не очень разгонам этого лагеря и тогда, когда был просто хиппи, и когда внештатником каких-то западных «голосов», и тем более когда был выбран депутатом в сейм независимой Латвии. Лагерь хиппи произвел на меня сильное впечатление.
Тут никто не прятал волосы под одежду или шапку, здесь не стеснялись своей наготы, здесь спокойно наслаждались дикой природой и не выгоняли незнакомцев. Такое было мое главное ощущение от этого первого визита сюда, оно закрепилось в виде идеала на несколько лет, пока я не столкнулся с совершенно противоположными явлениями и отношением на том же месте уже у следующего поколения вроде бы тоже хиппи…
На следующий день после найта на лавках в парке, через перекрестные созвоны удалось найти-таки тех герл, которые нас звали в Ригу. Одна из них жила около церкви Св. Екатерины, где мы провели несколько ночей, по утрам светски беседуя с ее родителями. Днем мы гуляли по Риге, любуясь старой архитектурой и рисуя ее, ездили в Юрмалу купаться, сидели на Домской площади в обществе других хиппи. Можно было бы сказать, что романтика выплескивалась из берегов, если бы не то обстоятельство, что я не ощущал внимания от попадавшихся герл. Сейчас вспоминаю по дневниковым записям, что девочки, хоть и с показной крутостью, были совсем юные, лет по 16–17, кажется, так что это объяснялось их возрастом, который был у них самый сумбурный, особенно учитывая ту степень свободы, которую они получили от родителей… Мы с Сольми рисовали переулки и торчащие шпили, как и все, в самой старой части латвийской столицы. Но восхищались архитектурной вычурностью и в то же время основательностью и лаконизмом многоэтажных домов в стиле модерн. Целая улица волшебства, правда, они его называли на немецкий манер югендстилем.
Домой я ехал своим первым стопом в Москву через Питер с Сэмом, питерским торчком, с которым мы познакомились в Риге. Этот Сэм был довольно самовлюбленным и нагловатым типом, но в минуты вдохновения на трассе пел «Синюю птицу» «Машины времени». Я бы сказал, что Макар ему в исполнении именно этой песни мог бы позавидовать.
От одного его восторженного пения мы согревались на холодном балтийском утреннем ветру. Да, я