Розовая шубка - Любовь Кольцова

Сейчас Пал Палыч был нежен и добр.

— Вы, ребята, главное, не отчаивайтесь, если не получается с математикой. Не зачеркивайте себя. Бог с ними, с уравнениями, не в них радость жизни. Слышишь, Дима? — Качнувшись, он оперся рукой на плечо рослого, остриженного по-солдатски парня с могучей тренированной фигурой.

— Полный улет! — невозмутимо отозвался тот. — А я при чем? Мне вообще все до фени. У меня послезавтра призыв в армию, на Новую Землю на полтора года. Приходите на проводы, Пал Палыч.

— Да-да, — отвечая на собственные мысли, покивал часто учитель. — Главное в жизни — это сама жизнь, ребята, а не формулы, не числа. Никому не верьте, что это не так. Жизнь древнее любой науки, нельзя жертвовать жизнью ни ради чего…

— А в чем смысл жизни, Пал Палыч? — шутливо спросил кто-то, прикрывая усмешкой юношескую страстность этих слов.

— Ни в чем, друзья мои. Да-да. Жизнь вмещает в себя все смыслы, она неизмеримо шире любого из них. Вот разве что математика… — Старик подумал, поморгал и безнадежно вздохнул, словно извиняясь за что-то. — Нет, пожалуй, и математика тоже не то. Живите, милые, вдумывайтесь, понимайте. Люди — это «понималы», все живое — это «понималы». Да-да.

Он шатнулся и пошел к выходу, касаясь стульев, поставленных вдоль стен.

— Поговорили, — ухмыльнулся Дима. — Душевный старик. Ромик, проводи-ка его.

— До дома, что ли?

— В натуре.

Зазвучала музыка. Он повернулся к Марианне.

— Потанцуем?

— Давай. — Она вскинула руки на его борцовские плечи.

Зал наполнился молодежью. Как и раньше, танцевали в кружок или разрозненной толпой, чтобы никому не было обидно. Те же, кто желал побыть вдвоем в полусумраке цветных вспышек, в первую очередь молодожены, не отказывали себе в удовольствии прижаться друг к другу у всех на виду. Две пары на один класс — вот что значит близость к природе!

Многое, многое мог прошуметь на ушко темный лес…

Марианна и Дима танцевали свободно, не слишком близко.

— Когда ты уходишь? — спросила Марианна, поглядывая на него снизу. — Действительно, послезавтра?

— Завтра. Сейчас полночь.

— Почему так поспешно?

— Я и так просрочил, они заждались там, в военкомате. Майор все терпение потерял, каждый час звонит… Приходи на проводы.

— Приду. На Новую Землю-то сам напросился, поди?

— Угадала.

Дима был родом с острова Вайгач, где отец его работал специалистом по тяжелым дизельным моторам, а мать составляла отчетность в бухгалтерии рыбопромыслового хозяйства. Была там и начальная школа, в которую бегали местные ребятишки. Поэтому в Нарьян-Мар, большой город на «материке», семья перебралась, когда Диме сравнялось десять лет. Тут, в городе, он заболел. Кое-как, с пропусками, проучился еще три класса, отставая от сверстников сначала на год, потом на два, пока, в конце концов, Соколов-старший не списался с бабушкой-теткой в Москве и не привез всех в столицу, в Зеленый округ. Это место оказалось спасительным для Димы. Мало того, что болезнь ушла бесследно, но и он так взялся за самого себя, занимаясь чуть не во всех спортивных секциях сразу, бегая в шортах по лесу зимой и летом, что к выпускному классу из бледного заморыша превратился в накаченного статного борцовского парня с крутыми плечами и мощным затылком. Он был старше всех, сильнее всех, и, следовательно, имел авторитет.

Со своей родиной он не порывал. И оттуда, с Нарьян-Мара, приезжали, бывало, знакомые или приходили письма с просьбами достать чего-то, редкостного для северных мест, в основном лекарства. Их доставала Татьяна Алексеевна, мать Марианны, врач-хирург московского госпиталя, поэтому отношения между Димой и Марианной были по-товарищески доверительны. Правда, лишь со стороны Марианны. Дима же по своей простоте не мог вынести такой короткости с красивой веселой девушкой, она волновала его. Мужественный парень, каратист, он нравился и школьницам, и подругам постарше, но сам дорожил только Марианной. Ему казалось, что она тоже отличает его, как все влюбленные, он искал и находил знаки любви там, где их не было и в помине.

Сейчас, обнимая Марианну в танце, он спросил почти утвердительно.

— Ты будешь ждать меня?

— Я? — удивленно распахнула глаза Марианна.

Он смутился, сбавил тон.

— Ну, хоть писать-то будешь?

— Отвечать буду, — согласилась она.

Музыка смолкла. Марианна шутливо присела в церемонном книксене и убежала. О его чувствах она знала давно, как знает каждый, кого любят. Но мало ли кому она нравилась! И в школе, и в изостудии, и в бассейне, даже в городском транспорте! — везде находились ухажеры, ревнивцы, воздыхатели, несносные, докучливые юнцы-молокососы. Порой и ей кто-то западал в сердце, не без того же! Но лишь на неделю-другую, не дольше. Потом возвращалось звонкое счастье свободы. Марианна ждала Его, мужчину, героя, которому можно довериться безоглядно, с которым предстоит ей самое сияющее, самое необыкновенное счастье всю жизнь. Она сама смеялась над такими мечтами, жизнь вокруг показывала совсем другие примеры, но душа летала и не хотела садиться на голую ветку без пышных цветов, ей верилось и в будущее блаженство, и в удивительную, прекрасную, полную любви жизнь. О Сергее Плетневе думалось часто и казалось, что их настоящая встреча еще впереди. Да и как может быть иначе?! У нее, такой красавицы, умницы!

Марианна не страдала скромностью относительно своих достоинств, и нельзя сказать, что сильно ошибалась.

Шел первый час ночи. Пышное платье помялось, обвисли пионы в косах, да и настроение снизилось соответственно. Поэтому Марианна решила сбегать домой переодеться в другой наряд, она знала, что наденет на вторую часть бала, все равно одноклассники уже нагляделись на нее в новом платье. Дом ее был в двух шагах от школы. Выскользнув из зала, она сбежала по лестнице, вышла на широкое школьное крыльцо в теплые объятия летней ночи. Вдохнула в себя все ее благоухание.

— «За окном цветет виноград,

А мне всего семнадцать лет»!

— пропела она по-французски свою любимую песенку из французского средневековья. — Ах, как хорошо!

— Марианна!

Дима курил в темноте возле отцветших кустов сирени. Бросив сигарету, он пошел рядом.

— Про свой виноград все поешь?

— А ты откуда знаешь?

— Ее вся школа знает, перевели давно, не задавайся. Ты далеко?

— Домой.

— Послушай, не убегай. Я долго думал, вот, стоял, курил… Не смейся, Марианна… В общем, я не могу так уехать. Скажи прямо… — он запинался, чувствуя, что слова его не доходят, не нужны ей. — Ты же знаешь, что я… как я к тебе отношусь. Для меня никого нет лучше тебя, никакой другой девчонки. Тебе никто и в подметки не годится. Марианна! Послушай! Не уходи так, не убегай!