Аз буки ведал - Василий Дворцов

- Вот, значит, Давид Петрович. Он с соседнего вагона. Мой-то сменщик заболел, значит. Вы не волнуйтесь, у нас все с собой: и закусочка.

Он протиснул вперед к окну хитро, одними глазами, оглядывающегося Давида Петровича, а сам сел у самого выхода на одну полку с Глебом. От того, что люди в форменных фуражках вдруг оказались с обеих сторон, на одну секунду стало зябко и тоскливо. Но под пронзительным взглядом, колко проблеснувшим в него из-под сросшихся ветвистых бровей, он собрался, тихо выдохнул и задержал вдох, пока пульс не забарабанил в виски. Потеплевшими сразу руками развернул двойной лист новосибирской газеты, одним махом застелил столик:

- Прошу!

Давид Петрович поставил свой портфель ближе к окну, актерствующе крякнул и достал из него два темных "огнетушителя" - портвейн с белыми капроновыми пробками и криво наляпанными этикетками. Следом появились сало в целлофане, уже порезанный с маслом черный хлеб и связка стручков мелкого красного перца.

- Ой, щас за стаканами сбегаю! - вскочил молодой.

- Надейся я на вас, пацанов, - каким-то ненастоящим сипловатым баском заговорил бывалый, вынимая и протирая внутри толстым волосатым пальцем три стакана. Стаканы встали в плотный ряд, а затем на стол лег и огромный зачехленный нож.

Опять Глеб уловил быстрый пронзающий взгляд. Расчехлив жуткое по своей форме, с кровостоком, лезвие, Давид Петрович взрезал пробки сразу на обеих бутылках.

- Я с этим ножом уже двадцать лет не расстаюсь. Профессия у нас, сами понимаете, опасная. Чего только не увидишь. А я еще и очень сильный: когда-то борьбой занимался. У себя на Кавказе, в Сухуми. Меня всегда зовут, когда кто где буянит. Ночь-полночь, бывало, бегут девчонки: "Дядя Давид, помогай!" Как им откажешь? Да чего там девчонки, мужики, понимаешь, молодые, и те: "Дядя Давид!" Стыдно. Ну, давай по маленькой.

- Я, Давид Петрович, не пью. Уж простите урода.

- А я вас пить и не принуждаю. Вы пригубите, чтобы не обижать. Чуток пригубите, а дальше ваше дело. Иначе не по-мужски, понимаешь.

- Вы только чуть-чуть! - суетливо приподнялся и молодой.

Глебу дальше объяснять сюжет не требовалось: ребята начинают обрабатывать, и он, для порядка глубоко вздохнув, отметил ногтем четверть стакана.

- Вот это уже по-нашему, по-мужицки! - облегченно забасил Бывалый, наливая немного выше указанного, и сразу же перешел на "ты": - Эт-то хорошо. Давай мы выпьем за то, чтобы у тебя все плохое теперь уже кончилось. Чтобы дальше тебя ждали только радости! Ты к кому едешь-то? К жене? Нет? Так пусть тебя встретит любовница! Пьем.

Из-под бровей, как из-за засады, он одновременно проследил, как Глеб медленно, не разжимая зубов, выцедил теплую пахучую жижу и как одним движением кадыка жадно глотнул свои полстакана молодой. Потом принял сам и раздал закуску. Теплое сало никак не откусывалось. Уже не спрашивая разрешения, налил по второму разу:

- Будьте здоровы!

Пауза. Глеб сверхусилием заставил себя сделать еще один глоток. Желудок замкнулся и отраву из пищевода в себя не пропускал. Но нужно было терпеть, терпеть, чтобы понять, для чего сюда прилетел этот гриф и неужели он, Глеб, теперь уже настолько падаль, что над ним уже не стесняются?

- А ты чего не допил? Нет, так дело не пойдет! Тут явное неуважение к народу! Пей! Мы люди, конечно, простые, без особых образований, но тоже почет любим.

- Да я правду вам говорю: я уже несколько лет не пил.

- Лечился, что ли?

- Можно сказать. Это не гордость, а моя неполноценность, если хотите.

- Тогда уж хоть это допей. Тогда простим. А?

Бывалый подмигнул Глебу, налил себе и молодому уже по полному стакану. "Простим" - это было ключом всей беседы. "Простим" - значит, уже держим. Выйти бы в туалет, но нельзя оставить плащ и пиджак на "прошарку": молодой бы не тронул, но он как кролик перед "дядей Давидом", тем более у того в руках бутылка. Что ж, нужно дотерпеть до окончания застолья.

Проводники снова выпили и стали серьезно закусывать. Давид Петрович ухмыльнулся в его сторону и склонился к Глебу:

- Мы люди простые.

- Я уже понял.

- Тогда и далее понимай. Тебя на вокзале ограбили? В Новосибирске? А почему ты там заявление не подал? Почему в поезд сел?

- Так ты сам все знаешь: я же транзитный. Что бы я там делал? Да еще бы и ваш поезд с моими вещами ушел.

- Это верно. Но и мы тебя без документов брать не должны.

- ...И что теперь из этого всего следует?

- А следует из этого, что по всем правилам и законам демократической России мы обязаны сдать тебя, понимаешь, на ближайшей станции.

- Но вы этого не сделаете.

- Не сделаем. Наверное.

- А почему не наверняка?

- А "наверняка" дорого стоит.

У Глеба в ситуациях, подобных этой, где-то от затылка начинала закручиваться и медленно расползаться не то чтобы боль, а какая-то ноющая мелодия. Мысли при ее появлении испуганно затихали, голова становилась звонко пустой, и в этой тишине мелодия свивалась спиралью и пружинно ощупывала тело изнутри, ища выхода спрессованному до боли гневу.

- Говори.

- Ты пойми, мы же рискуем. Я, положим, всегда вывернусь, а он? Его-то выпрут по тридцать третьей. И то, если ты с законом в ладах. В ладах? А? Это не наше, конечно, собачье дело... Короче, по сотне надо.

Нужно было сдержаться. Пружинка изнутри ударила по глазам - под потолком заплясали цветные пятна. Сдержаться. Стерпеть. Но от напряжения, боясь, что уже не вынесет пытки, Глеб дал маху:

- Сотне чего?

Давид Петрович среагировал мгновенно:

- Как? Долларов, конечно. Их, проклятых.

- Хорошо. По факту.

- Да ты что?! Так дела не делают. Сейчас давай, а то убежишь еще чего. Сам знаешь, как бывает... А вдруг жадность заест? И рискнуть захочется.

В купе быстро смеркалось, за окном проползал совершенно однотонный на тысячи километров, равнинный западносибирский пейзаж, однообразно перекрытый плотной лесополосой, изредка прерываемой пустынными автоматическими переездами с неизменным хуторком смотрителя. Сено, накошенное вдоль полотна, было уже убрано в почерневшие стожки, а на отдаленных всхолмленных полях серо-желтые просторы пшеницы перемежались заплатами зеленого еще овса. Дождя не было весь день.

- Я тоже трус: деньги отдам, а вы меня сдадите.

- Да ты что? Нет, мы на такое не пойдем. Тут доверять можно.

- Я уже это понял. Дай руку!

Молодой от неожиданности протянул ладонь. Глеб защелкнул на его запястье браслет.

- Эти часы как раз двести баксов стоят. Что "нет"?! Или ты хочешь, чтобы я при тебе деньги доставал? На выходе - я вам деньги, а вы мне часы. Все. Расходимся. Спасибо за компанию. Как ты говорил? О снятии стресса? Заботливый.

Не готовый к такой скорости ответа бывалый тоже встал. Хотел что-то сказать, но передумал. Очень медленно и картинно зачехлил нож, спрятал. Завернул в газету остатки хлеба и нетронутый перчик, положил все в портфель. Потом нахлобучил фуражку и, прихватив левой рукой вторую недопитую бутылку, пошел бочком на выход. За ним, съежившись, выскользнул было и молодой, но, еще не задвинув дверь, вернулся и забрал со стола оставшуюся пустую.

Глеб сжал до побеления пальцы, несколько раз ударился затылком в стену. "Твари!" А он-то купился на малого! Вот тебе и сочувствие. Но каково унижение - это там, в Москве, ты "кто-то", и с тобой профессура всегда только за руку здоровается, и ребята из бывшего рижского ОМОНа лишь за один косой взгляд в твою сторону враз на уши поставят. И любого гостя в любой день ты можешь в Большой провести.... А здесь умыли. Да как лихо-то умыли: со страху еще и этого дерьма вдоволь нахлебался. В самом прямом смысле...

Глеб встал, дернул ручку и выглянул. Вдоль по пустому коридору прибывшая за это время вода уже ходила длинными волнами, периодически глухо хлопала незакрепленная дверь тамбура, но сквозняк не проветривал. Бессмысленно поглядев в наступающую от окон темноту, он вдруг почувствовал, как у него за сегодняшний день устало все тело: ноги, спина, плечи и шея просто вопили об отдыхе. Задвинул засов, сдернул сверху сырой матрас, застелил плащом и лег. "Твари!.."

В Бийск поезд почти не опоздал, полчаса от расписания - это не в счет. Но в эти полчаса произошло маленькое чудо: в купе робко постучали, вскочивший Глеб даже не сразу сообразил, где находится. Стук повторился, и в отворяющего Глеба уткнулся Молодой. Проводник быстро задвинул за собой дверь и быстро почти зашептал:

- Вы вставайте, скоро будет Бийск! Вот ваши часики. Красивые, а под водой они правда ходят? Вы сейчас же берите вещи, ну и идите в самое начало состава, а то в одиннадцатом вас Давид ждет! А я ему скажу, что, мол, еще ночью сбег. Пусть поорет. С перрона - махом в ментовку. Там ищите капитана Котова. Старшего следователя. Это мой дядька, ну, двоюродный. Ему скажите, что документы украли в поезде, в моем вагоне. Он тоже поорет, но мне-то лепить ничего не станет! Давайте скоренько!

- А деньги?

- Нет. Не надо. Вас и так сделали. Я за ночь просто извелся. Идите!