Аз буки ведал - Василий Дворцов

Семенов наклонился к сыну, легонько столкнул его с лавки:

- Валька, пошел быстро баню разжигать. Воду девчонки потом принесут. Давай-давай, тут взрослым пошептаться нужно. Вперед, пехота!

Валька обиженно посмотрел на отца, осуждающе на Глеба, вздохнул, но промолчал. Чувствовалась дрессировка. Только уже за дверью, обуваясь, что-то побурчал о том, как ему это все уже надоело - и баня, и гости.

- Лучше бы вам было где-нибудь по дороге колесо проколоть. Покачали бы, плечевой пояс поразвивали. Полезно. Ну ладно, со звездами не поиграешь - в такое время и в такое место подскочить. И еще беда: здесь тебе не Москва, здесь все всё про друг друга знают. Ты еще вчера только в деревню с той стороны входил, а ко мне с этой уже соседка прибежала: "У вас гости, может, молочка купят?" Так вот живем... А попал ты, брат, к самой кульминации педагогического процесса: это местных жителей учили покорности. У нас в позапрошлом году новый главврач на санэпидемстанцию спущен был сверху. Спущен за упрямство. Но он и тут не исправился. Ты вряд ли и поймешь, какое это жирное место, но без его печати ни бычка продать, ни сметанки, ни минеральной водички, слышь, из скважинки добыть. Ни водочки липовой произвести. Вот на водочке с ним и споткнулись. Пока он за тухлятину гонял, так, мелочи случались. Пару раз побили, дом поджигали. А вот за алкоголь уже круто. Для начала у него дочку прямо из школы забрали, сутки на машине катали. Так, просто катали... Я тогда вмешался... Но и мне дали понять кто есть кто. Я, конечно, герой, и ордена, и медали за это в ответе, но с системой не бьюсь. Нет. Я солдат, а не революционер. А он, слышь, не понял разницы... Но, самое опасное, что за ним народец потянулся. Вроде как лидера почуяли. Робина Гуда. Вот позавчера и... Система защищается.

- Да-да-да. Я уже понимаю, ну, начинаю уже понимать: тут у вас деревня. Все все знают, бычков на мясо сдают, коровок.

- Коровок не сдают. Пока они доятся, по крайней мере.

- Этого мы в Москве, сам видишь, не различаем. И еще одного не понимаем: почему ваши деревенские хлопчики с автоматами так запросто ходят? То есть - полный привет! - идет себе пацан, в носу шпилькой от гранаты ковыряет. Да, да, чекой, конечно! То ли коров так теперь везде пасут, то ли это местная национальная одежда. Чисто "алтайская сельская": камуфляж и штурмовой автомат. А тут москвичок: "Здрасте, я, извините, пописать вышел!" Только вот штаны в темноте снять не смог. И что ж, мне теперь так в мокрых и бегать?

- Ты ведь ко мне пришел? Тогда слушай и слушайся. Ты мой гость, я за тебя отвечаю. "В натуре", как "эти" говорят. А чтобы я мог действительно отвечать, ты, слышь, во-первых, успокойся. Во-вторых, еще раз успокойся. Твои штанцы уже постирали. И ботиночки почистили. И рубашечку. Пусть пока это все здесь полежит. А я тебя завтра на кордон к леснику отведу. Это не то чтобы спрятать, нет, это такое святое место, там разборок не бывает. Пусть все утрясется... Чтоб вещички тебе еще пригодились.

- Этот гад шофер мой чемодан увез. Там вся моя жизнь за последние годы. И не только моя.

- Найдем твоего водилу.

- Ты правильно пойми: пусть даже все шмотки возьмет...

- Я же сказал, позвоним ребятам, что извоз держат. Не робей.

Такой бани Глеб не смог бы даже придумать. Высокий осиновый сруб, тщательно обмазанный глиной, перед ним большая дощатая площадка со скамейками и бочками, через поленницу свешивались яблоневые ветви, - внешне ничто ничего "такого" не предвещало... Вся суть спряталась в процессе. Достаточно вместительная, чтобы в нее сразу входило пять-шесть человек, баня держала такой жар, что нельзя было не только говорить, даже глубоко дышать, чтобы не обжечь колеблющимся воздухом себя или кого рядом. Крестик пришлось все время держать во рту, хорошо, что тот был не на цепочке, а на шнурке. Семенов лично загонял всех на полок и, не отходя от дверей, "поддавал". Как он сам при этом стоял не сгибаясь под ударами не шипящего - свистящего от черных вулканических камней прозрачного пара, было необъяснимо. Когда после нескольких "добавочек" покорный народ "доходил", двери милостиво отворялись, и вместе с белым облаком на улицу мгновенно вылетали и бордово-красные бездыханные тела с выпученными красными же глазами и наперегонки бежали к реке. А там, на берегу, уже опять возвышался неведомо как появившийся Семенов. Теперь предстояло, схватившись за камень покрупнее, добровольно ложиться на дно зимой и летом шестиградусной реки, да так, чтобы тебя окатывало с головой. Все были в купальниках, и Глеб немного стеснялся своих модных, в мелкую полоску и с пуговками, "семейных" трусов, которые то прилипали к потному телу, то сносились течением. Шок от первого погружения был подобен первому детскому визиту к зубному. Все. Все! Такого больше не надо! Хватит, помылся. Но садист Семенов только ухмылялся, и две милые, но очень сильные девушки под руки почти вели опять в парилку. Там Глеб едва успевал зажать губами крест и замереть в позе, в которой его заставал первый "ковшичек"... После третьего-четвертого поддавания наступала недолгая бездыханная тишина, и вот он уже сам, без понуканий, нырял под воду и добровольно наслаждался упругими струями с не таких уж и далеких ледников... А с третьего раза баня и не "пробивала". Наверное, остыла? Но печь пылала, камни шипели и свистели прозрачным жаром. А тело просто грелось. И даже легкие не протестовали против разговоров.

- А там у меня родник, откуда воду пьем. Потом посмотришь, как золото из земли выходит. А вообще отсюда двенадцать километров вверх до войны лагерь был. Маленький, человек тридцать зэков да шесть охранников. Мыли потихоньку. Потом враз все вымерли. Зараза какая-то. Местные считали, что они шамана убили. Так, слышь, до семьдесят шестого и были на том месте только номерные могилки. А в семьдесят шестом вдруг две машины со спецами прикатили. Одну могилу вскрыли, что-то достали и укатили. Я думаю, там все золото, что артель намыла, и лежало до поры. Просто охранники всех отравили на фиг. Сколько в ту пору человек-то стоил?

Они снова сидели на кухне около чайника. Семенов, гора горой, спиной упирался в угол, рядом грыз сушеную дыню Валька. На одной скамейке с учителем - гость. А на второй каким-то невероятным способом поместились все пять абсолютно безгласных девушек, причем худенькой была только старшая. Распаренные и прокаленные тела приобрели очень забавную раскраску: сплошные белые пятнышки с розовыми контурами. Как у гепардов. Или рептилий. Чайник был уже второй. Тела заново насыщались водой и постепенно приобретали вес. Но он все равно оставался недостаточным, чтобы двигаться, не опасаясь покинуть эту землю.

- Мы с твоим братом всегда конкурировали. Он - из бокса, я из самбо. И всегда, как только получалось, и сами кумитировали, и учеников стравливали. Тогда ведь в контакт не очень-то можно было. Но бились все равно. Где случалось. Не глядя на потери... Это потом понимание карате как искусства, как философия пришло... Уже потом глубина открылась... Мне повезло, что я Учителя обрел... Он уже тридцать лет в Саянах живет. Раз в год спускается и в условном месте меня неделю поджидает. Если я в то время не могу, опять уходит... Но в медитации мы все время встречаемся... Так, барышни, все спать! Ты не удивляйся, что так рано: сейчас луна большая. Мы каждую ночь на горку бегаем тренироваться. На энергетике. Всем спать до луны!

Глеб смотрел, как девушки, словно малые дети, послушно встали, разом собрали посуду и неслышно вышли. А Анюта еще успела смахнуть полотенцем со стола крошки. Валька вдруг спросился:

- Пап, а я с вами можно не пойду? Ночью? Мы на сейчас с ребятами за ягодой на ту сторону сговорились. За кислицей. Можно?

- Можно. Но тогда перед сном отжиматься.

- Ос-с, сэнсэй! - Мальчик серьезно поклонился, разведя широко в стороны кулачки, и вприпрыжку выскочил.

Семенов ухмыльнулся:

- Чемпион растет. По фехтованию на мече. Ты как, ничего?.. Вроде что сказать мне хотел? Или показалось?

- Хотел. Ночью-то тот невежа с автоматом тоже меня с закрытыми глазами искал. На энергетике.

- И что? Говори мне прямо в лицо, я же солдат.

- Это... не твой ученик?

- Мой.

- Ты же говорил, что с уголовкой не работаешь?

- Это не уголовка. Это охрана Хозяина... И учу я их не жизни, а бою.

- Бою? На большой дороге? Врачей, пусть по тухлятине, убивать?

Семенов встал, тяжело продавливая пол, подошел к окну, подергал марлевую штору. Поправил горшочек с засохшим цветком. Резко повернулся:

- Я мастер. Я умею убивать и делал это на трех войнах весьма неплохо. И я учитель: я умею научить тому, что умею как мастер. А еще я родил детей. И теперь сижу, как могу, на этом вот месте: я их должен вырастить. Сижу и пухну - не могу я в мире! Сколько сил спорту отдал, а и спорта нет. Вот мои девчонки в такой форме, слышь, а на "мир" не вывез весной, бабок не было. Поэтому у меня есть только одна отдушина: учить солдат. Не спортсменов солдат. Ловких, умелых, в общем, сделанных... Тех, что реально сейчас и в Таджикистане, и в Абхазии дохнут. Или побеждают. Но в любом случае они только исполняют приказы. Без оценок и слез. Их задача - делать свое дело. Как можно лучше.